Красный Дракон Империи

Пока летели успели пару раз перекусить борт-пайком и попить кофе. Тоже моё нововведение. Как и туалет на борту. Просто предложил Туполеву слетать на полную дальность без всего этого. Туполев всё понял и теперь комфорту экипажа уделяется достаточно много внимания. То же кофе для борт-пайков закупается в Южной Америке. Чкалов жевал бутерброд и с довольной улыбкой поглядывал в бортовой иллюминатор на проплывающие внизу облака. Вот то, что называется человек болен небом.

В целом полёт проходил нормально. Машины вели себя превосходно, экипажи работали слаженно, изделия, а это одна 10 тонная ОДАБ, 2 штуки весом в 500 килограмм и большое количество 50 килограммовых авиабомб, заключённых в РРАБы (ротационно-рассеивающие авиабомбы), ждали своего часа. Все эти "гостинцы" предназначались штабу Квантунской армии и резиденции Императора Маньчжоу-го в Синьцзине, марионеточного государства, созданного японцами на оккупированной китайской территории. В этом мире, в отличии от моего, СССР не признал этого образования и не устанавливал с ними дипломатических отношений. Бомбить мы будем с высоты 8 тысяч метров, а потому на всех пяти наших бомбардировщиках были нанесены изображения Красного Дракона в Золотой звезде вместо красных звёзд. И вроде всё было просчитано и предусмотрено, но всё же было немного тревожно. Ведь это первое боевое применение и боеприпасов и самолётов. Силой воли гнал дурные мысли, но получалось не очень. А когда, по моим прикидкам, пролетали почти над самим Чагояном, то на меня накатила сильная грусть. Где-то там, совсем рядом внизу, жили люди, ставшие мне родными. Дядька Андрей, тётка Дарья. Как они там? Судя по письмам, что приходили минимум раз в месяц, всё у них хорошо, но как же хотелось увидеть их и обнять.

Начало боевых действий ни чем не отличалось от того, что было в моём мире. Разве что Генриху Люшкову [45] в этот раз не удалось бежать к японцам. Предупреждённые заранее, за ним выехала опергруппа, но тот видимо что-то почуял и сорвался в бега раньше времени. При переходе границы был застрелен бдительным пограничником. Страж границы получил благодарность и краткосрочный отпуск.

Блюхер всё так же самовольно приказал пограничникам на сопке Заозёрной засыпать один из вырытых окопов и перенести проволочное заграждение поближе к своим позициям. 29 июля 1938 года, рано утром, японская рота атаковала позиции наших пограничников на сопке Безымянная и после ожесточённого боя заняла её. К вечеру японцев выбили с позиций. К вечеру 30 июля японская артиллерия открыла беглый огонь по сопкам Заозёрная и Безымянная. Под прикрытием артогня два полка японцев заняли сопки и начали строить на них укрепления. Блюхер растерялся и бросил в атаку на окопавшегося противника два батальона без какой-либо артподготовки. И это при том, что у него поблизости расположились батареи 160 и 240 мм самоходных миномётов, отправленных сюда на боевые испытания.

45

Люшков, Генрих Самойлович. В РИ деятель советских спецслужб, комиссар государственной безопасности 3-го ранга. Входил в состав особых троек НКВД СССР. в 1938 году, опасаясь неминуемого ареста, бежал в Маньчжурию и активно сотрудничал с японской разведкой. За границей подробно освещал своё участие в Большом терроре, разоблачал методы НКВД, готовил покушение на Сталина

Сразу после безуспешной атаки Блюхер позвонил на наш аэродром и потребовал срочно вылететь бомбить окопавшихся японцев. Ему отвечал Стефановский, как командир особой авиагруппы. Он крайне вежливо уведомил Блюхера, что авиагруппа подчиняется исключительно товарищу Сталину и выполняет лишь его приказы, либо приказы лица, уполномоченного на это тем же Сталиным, а товарищ Блюхер таковым лицом не является. В ответ из трубки раздался такой забористый мат, что даже мне, сидящему в стороне, было слышно. Я встал и нажал на рычаг телефона, прерывая разговор.

— Зуб даю, что Блюхер через несколько часов будет здесь, — я был спокоен как удав. Наше время ещё не пришло. Мы ждали звонка из Москвы, где послу Японии должны были вручить официальную ноту протеста.

Блюхер прилетел на самолёте 1 августа вечером. Ступив на бетон аэродрома он сразу начал орать на встречавшего его Стефановского и грозить арестом. Пришлось вмешаться уже мне.

— Я не думаю, товарищ генерал-полковник (Сталин, обладая послезнанием, не присвоил Блюхеру звание маршал), что в вашей компетенции арестовывать товарища подполковника, — мы все были в лётных комбинезонах без знаков отличия.

— А ты то тут что за хрен с горы? — грубо спросил Блюхер, видя перед собой совсем молодого человека в простом комбезе.

— А вот я как раз тот, кто может и арестовать, и приговорить, и привести приговор в исполнение, — я сунул Блюхеру под нос свою заветную красную корочку. Тот сразу побледнел.

— Извините, товарищ…

— Не надо, не продолжайте, — я остановил его, — Объясните мне лучше, товарищ Блюхер, — я умышленно не стал обращаться к нему по званию, — почему несколько батарей сверхмощных самоходных миномётов стоят у вас в тылу и бездействуют? Их прислали сюда для участия в боевых действиях, а не для красоты. Отчёт об их эффективности ляжет прямиком на стол товарища Сталина. А о чём командирам писать, если они не сделали ни единого выстрела по противнику? Так что будьте добры обеспечьте их участие в боях. А что касается особой авиагруппы, то вам уже всё объяснили. Она выполняет приказы либо товарища Сталина, либо мои, как лица на то уполномоченного. Задачи авиагруппе определены ещё в Москве.

— Но нам надо нанести бомбовый удар по занятым японцами позициям? — пытался оправдываться Блюхер.

— Вот именно для этого у вас и есть те самые миномётные батарей.

Блюхер улетел к себе, а я отправился на радиоузел и составил шифровку в Москву о действиях, вернее бездействии, командующего Дальневосточным фронтом Блюхера. Из Москвы сообщили, что Блюхер отозван в Москву, а командование принял генерал-майор Штерн [46] , который получил указание оказывать мне полное содействие.

46

Штерн, Григорий Михайлович — советский военачальник, участник Гражданской войны, боевых действий около озера Хасан, на реке Халхин-Гол и войны в Испании, Герой Советского Союза (29.08.1939). Генерал-полковник (1940). Необоснованно репрессирован в 1941 году. Посмертно реабилитирован (РИ)

Так же нашей авиагруппе передали готовность 10 часов. Именно через это время истекает срок ультиматума, предъявленного Японии Советской стороной. В тексте ультиматума было требование в течении 24 часов прекратить огонь и отвести японские войска за линию государственной границы. В противном случае Советская сторона оставляла за собой право применить все возможные силы и средства для восстановления статус кво.

Я сразу связался с командующим авиацией Приморского фронта Павлом Рычаговым и передал о 10-ти часовой готовности авиации фронта. Через 10 часов, рано утром 2 августа, должен был быть нанесён массированный бомбовый удар по японским позициям и штабам. Это будет прикрытием нашей операции.

В назначенное время все пять стратегических бомбардировщиков поднялись в воздух. Я сразу устроился на месте бомбардира. Учитывая мои способности, отбомбиться с ювелирной точностью не являлось проблемой.

Над целью появились точно в расчётное время. На небе ни облачка. Видимость миллион на миллион, как говорят в авиации. Я приник к бомбовому прицелу, когда раздалась очередь из кормовой спаренной 23 мм артустановки.

— Что там? — спросил я по СПУ [47] , не отрываясь от прицела.

47

СПУ — самолётное переговорное устройство

— Пять И-97 [48] пытались атаковать. Три уже отлетались, ещё два крутятся в стороне.

— Принял. Право 10. Так держать. На боевом, — даю команду пилоту.

— Есть на боевом.

Всё, теперь самолёт идёт как по ниточке. Сейчас мы как никогда уязвимы. Ловлю в перекрестие прицела здание штаба Квантунской армии и, доверившись своим ощущениям, задерживаю сброс на секунду. После подаю общую команду "Сброс" и нажимаю кнопку. Самолёт резко идёт вверх, освободившись от тяжкого груза. Прибавляем скорости и лезем на максимальную высоту. Здесь нас не достанут никакие истребители. Да и не догонят. У И-97го, насколько я помню, потолок 10 км, а максимальная скорость чуть больше 400 км/ч.

48

И-97 принятое в ВВС РККА обозначение японского одноместного истребителя Nakajima Ki-27

Внизу видна сильнейшая вспышка и тут же всё заволокло дымом и пылью. Дополняют картину многочисленные взрывы мелких бомб, разлетевшихся из ротативных кассет. Оборачиваюсь к сидящему за штурвалом Чкалову и молча показываю большой палец. По глазам видно, что он улыбается. Лицо то закрыто кислородной маской.

Уже спустя некоторое время от агентов Гоминьдана мы узнали, что единственный выживший пилот атаковавшей нас пятёрки истребителей (а наши борт-стрелки сбили все пять), сошедший с ума от увиденного им на земле, утверждал, что в небе повстречал пять красных драконов, которые обрушили свой гнев на пришедших на их земли чужеземцев. Учитывая что одновременно с нами удары авиации наносились как непосредственно по войскам, так и по штабам и линиям снабжения, его слова всерьёз не приняли. То, что у Советов есть большие самолёты, так об этом все знают. Вот только не знают НАСКОЛЬКО большие самолёты есть у этих самых Советов.

Попрощавшись на Хабаровском аэродроме с экипажами бомбардировщиков, которым предстоял перелёт на свою базу, я вылетел на Р-5 в район боевых действий. Предстояло ознакомиться с результатами боевого применения самоходных миномётов. Перелёт был долгим и не слишком комфортным. Лететь предстояло практически на максимальную дальность для этого самолёта, да ещё в открытой кабине почти 4 часа. Сверху хорошо было видно перемещающиеся войска. Бойцы махали нам руками приветствуя.

Сели в непосредственной близости от батареи 240 мм "Тюльпанов". Командир батарей, знакомый мне ещё по полигонным испытаниям, доложил о состоянии матчасти и о полном расходовании боеприпасов. По его словам эффективность миномётов крупного калибра была очень высока. Отдельными разрывами удавалось уничтожать целые подразделения противника. Не спасали никакие полевые укрепления. А звук летящей мины, калибром 240 мм обращал японских солдат в бегство. Пока общался с расчётами боевых машин, подъехал УАЗик (их начали выпускать на автозаводе в Ульяновске. Редкая, пока, в войсках машинка) в сопровождении БТР с отделением бойцов и БРДМ-2 в качестве головного дозора. Приказ наркомата обороны категорически запрещал передвижение командиров от комдива и выше в зоне боевых действий без охраны. Из УАЗика вылез генерал-майор Штерн, с которым я мельком виделся ещё в Москве.