Красный лист

Это легко, когда до моря... пару взмахов крыльями, где они... эти крылья?

Вспомнил, что у меня есть мешок. Надо было воды набрать в пиалу и чайник. Разглядывал йо-йо.

Сон. Мой любимый с детства сон... оставил меня. Три тысячи вдохов и выдохов днём. Мне хватает, чтобы выспаться. Слово-то какое: «вы» и «спать... и «ся». Мысли приходилось прилагать усилие только для того, чтобы мелькнула тень мысли.

Остались только дыхание и слова. Слова без образов, дыхание без... хорошо, что дыханию ничего не нужно.

Дождь через неделю после первого, небольшой, но днём.

Ночью я ел... йо-йо. Если взять йо-йо в руки, чувствуешь жжение, но если сосредоточиться на жжении, оно уменьшается, зато что-то, что-то с этим жжением проникает внутрь и заполняет пустоту. Кристаллы перестают излучать сияние.

Ночь – на первый йо-йо, вторая ночь – на оставшиеся два йо-йо...

Дождь.

День... день... Сто, тысяча, десять тысяч вдохов, день не прекращается.

– Ну чего?.. Допрыгался, Вовка. – Рядом на стул села Настя.

– Ты? Я умер? – Я подошёл, взял Настю за руку, сел рядом на пол.

– О, сколько раз ты умирал!

– Да уж больше, чем нужно... – Я смотрел Насте в глаза, ощущал тепло её руки, её дыхание.

– Как ты тут? Какие новости?

Я оглянулся, попытался открыть глаза... Нет.

– Я нормально. Знаешь... и ведь нормально. Слушай, тут такое происходит.

Я рассказывал, а Настя слушала. Правда, вымысел, мысли и слова – всё слилось в едином порыве. Как оказался в этом мире, как тупил поначалу... в середине... и сейчас. Как строил, воевал и прятался. Истории моих бредов Настю тревожили, а горобы развеселили, и их сбор, и кобееры, что собрались на запах. Урр Насте понравился, а Юджин – нет. Что с родителями всё хорошо, порадовало, а само наличие Ларисы Ивановны – нет, как и её поступок. Что я живой – да. Что умираю – нет... Я рассказывал и будто сам по новой это проживал. Настя впечатлялась Звенящей лестницей и красным восходом. Озеро слёз её насторожило. Только как сама Настя умерла, я не смог рассказать, а она и не спрашивала... В целом она только слушала, а я... высказывал всё, всё, что во мне накопилось и накатило.

– А командиром ДРГ когда стал?

– Да какой командир? Просто, когда жена – дочь генерала, а ты инструктор по рукопашке…

– Выход...

– Я пил... много... потом запил, подрался... Меня твой батя стрелком... случайно... там вообще всё случайно... Стрелок руку сломал, задача была просто метки поставить, потом всё поменялось, потом обстрел... И да, где-то в последние часы перед эвакуацией... был старшим.

– Мы скоро будем вместе, – шепчет она мне на ухо, а её рука исчезает, как исчезает свет.

Она прожила эти пару лет со мной вместе, я прожил их вместе с ней. Но вот мы снова в этом свете... ярком свете.

– Подсудимый! Вы признаётесь виновным в сокрытии правды и в шпионаже в пользу империи некромантов.

Я сижу на полу у стены, а напротив, за столом сидят трое и рассказывают мне про меня. Что казнён буду через жертвоприношение, что неделю меня будут кормить и поить, чтобы привести в нормальное состояние, чтобы я самостоятельно дошёл до пирса и если я согласен, то нужно сказать: «Да». А если нет, то отправят в гнездо... туда, где я сидел, на подумать и согласиться.

– Вы... слышали всё, что я говорил. Было ли там то, что я шпион Зелёного листа?

– Мы слышали только то, что вы хотели рассказать, и этого более чем достаточно для приговора.

И у меня... А я – а, нах... кончайте так. А они – хорошо, если ответишь на вопрос. А я типа – давай. Но в голове только Настя. Настя это была или иллюзия, организованная шаманами... я даже благодарен, настолько мне стало легче после общения с Настей, и всё... всё, что я делал это время, уже не выглядело откровенным фарсом или пафосом. А… ну такая жизнь. Странная только от того, что это я её так воспринимаю... Моя жизнь.

– Как ты попал сюда?

– Красным порталом.

– Координаты точки входа?

– Не знаю.

– Кто открыл портал?

– Не я.

– Кто?

– Не знаю. Серый.

– Твоё задание?

– Вернуться назад.

– Нас не устраивают твои ответы.

– Других нет.

– Будешь думать в гнезде.

– Да и хрен с вами, восстанавливайте здоровье.

Я сидел в камере, нас тут пять мужчин и пять женщин. В чистом – чистые серые шаровары, чистая серая жилетка. Мои сокамерники все в укусах и отметинах – вожди... или шаманы. Я один тут с пятью укусами и одним браслетом. Клык со мной, нож со мной, что это за тюряга такая?

Кормят хорошо, лечат... хорошо. В жертву принесут – плохо.

На третий день... тело...

– Э... алло… – шибануло сознание. Сознание очнулось и такое: – Э, алло...

Прости, Настя, но нужно попытаться, а что попытаться, сознание не сказало.

Мои сокамерники изначально не были столь... сильно повреждены телесно. Но, видимо, приносить нас в жертву будут одновременно. Да и у некоторых в глазах есть несогласие.

– Ну... чего? Бежать будем? – пробуя замок на железной решётке, говорю я скорее себе.

– Решётку выбьешь – я здесь путь наверх знаю. И ещё одну решётку... две решётки – и мы на улице. Там всего-то... через стену, потом лагерь пройти, ну и затеряться. Я думаю, лучше к южанам рвануть, – сказал мужик так ровно, как будто и не стебётся.

– А то! – Я собираю всю силу в кулак, весь поток и бью в замок. Кисть в хлам... кровь... боль... жжение.

Вылечили быстро. Тюремщики, принёсшие еду, принесли и мази – намазали, обезболили, залатали, сказали – главное, ноги береги, чтобы дойти.

– Ну... чего? Бежать будем?

Все, кроме одного, кивают, согласные бежать.

– А ты что?

– А я слово дал.

Я повспоминал. Уф... отпустило, слово, что не сбегу, не давал, дал слово, что сам дойду... А куда дойду, не сказал, а раз дал, нужно держать.

– А я не давал! – сказал я, успокоившись.

– Вот только замок выбей, и бежим, нас тут не караулят.

– Откуда знаешь?

– Я тут типа служил.

– Хорошо дослужился.

– А то.

Замок... Опять же ноги-то беречь нужно. Есть тут одна идейка, не идейка... нужда, потребность. Йо-йо, поглощённые мной, не рассасываются... застряли в руках, чешутся, так и требуют драки. Чем битьё по замку не драка?

Бам – поток, сила, устремление, цель и всё жжение, и все йо-йо... Пф... рука в хлам…

Я отошёл к койке и вылил на руку воду, замотал тряпкой-одеялом. По ощущениям кости целы. Ну и немного дебил – кровати стоят железные...

Мужик, служивший, подошёл к решётке, подёргал.

– Ты молодец. – И, навалившись, выдавил решётку. – Ещё так сможешь?

А то! У меня же... три руки. Я пнул кровать – закреплена.

Вторая решётка поменьше, но и рук целых поменьше... ни одной. Но ту я бил левой... целой, а эти – правой, повреждённой.