Красный падаван

Когда впервые новые машины увидал, сразу понял — он на них полетит. А они ему — покорятся. Хоть и выглядели те машины по-настоящему странно, а устроены были и того необычайнее. Впрочем, по-настоящему масштабы необычайности начали доходить до курсантов только в тот день, когда им представили инструктора по пилотажной подготовке.

Невысокий человечек с узкими губами и серым, очень-очень плоским лицом стоял перед строем в окружении сразу двоих — ага, как же — переводчиков. Впрочем, толмачеством эти на редкость дюжие парни тоже пробавлялись — инструктор по-русски не говорил. Его голос вообще звучал так, словно речь держалась под водой, и если в первый момент курсанты приняли было человечка за японца или китайца — а технику, соответственно, за продукт неведомой восточной науки, — то сиплые булькающие звуки приветствия сразу опровергли такое поспешное мнение.

Да и то сказать — с чего бы японским фашистам поддерживать СССР в борьбе с фашистской Германией, да ещё вступать со страной победившего социализма в военный союз?

Это был именно союз, в чём и заверил курсантов плосколицый инструктор по фамилии Аиаиуай. Имени у него не было вовсе, а называть щуплого пилота практически сразу начали, ясное дело, товарищ Ай-яй-яй. Впрочем, судя по чуть заметным ухмылкам переводчиков, подобное имятворчество оригинальностью не отличалось.

А вот сам товарищ Ай-яй-яй отличался, ещё как. Он был не с нашей планеты.

Никто ни разу не сказал этого курсантам прямо: «союзник» да «союзник». Но дураков среди них не водилось — отобрали действительно толковых, — и завораживающее слово «марсианин» прозвучало в казарме в тот же вечер.

Сам Кожедуб ещё некоторое время выражал скепсис: уж очень хотелось поверить в такое чудо, а он привык сопротивляться порывам, резонно полагая себя хозяином собственных страстей, но не наоборот. Сдался он на следующий день, когда из тонких уст товарища Ай-яй-яй прозвучало завораживающе-близкое — «космос».

Сладко ёкнуло под ложечкой.

Космос!

— Выход на СИД-аппарате в космос категорически воспрещён. Интегрированная система жизнеобеспечения в кабине пилота не предусмотрена. В общем случае воспрещается превышение личного биологического предела по высоте без использования полётного костюма.

— Что за полётный костюм? — поинтересовался Кожедуб.

— Ознакомление с устройством и функционалом скафандра по программе предусмотрено позже, — пробулькал товарищ Ай-яй-яй. — В настоящее время ваша подготовка сосредоточена на действиях строго в атмосфере. Две основные модели…

— Когда мы приступим к полётам? — прямо спросил Иван Никитович. — Страна воюет, мы должны быть на фронте.

— Кожедуб! — погрозил ему единственным пальцем на единственной руке полковник Ламтюгов. — Ежели остро не сидится, могу в пехтуру устроить рядовым.

— Не выйдёт, — дерзко сказал Иван Никитович, — я секретность подписывал. И я истребитель, между прочим.

— Ты пока не истребитель, ты пока пустое место. Без боевого опыта. «Между прочим».

— Товарищ полковник, а вы же говорили, что боевой опыт здесь как раз не важен? — примирительно заметил добродушный Корнеев.

Ламтюгов кивнул.

— Точно так. Вас отбирали по способности быстро адаптироваться к новым принципам ведения воздушного боя. Но что-то вот товарищ Кожедуб адаптироваться не желает.

— Виноват, товарищ полковник! — гаркнул товарищ Кожедуб, незаметно потирая ушибленные рёбра. Негодяй Корнеев ухмыльнулся и убрал локоть. — Желаю адаптироваться. Только когда мы к самим полётам перейдём?

— Отставить полёты. Машины в управлении предельно простые, с этим у вас проблем не предвижу. В качестве примера приведу: я вот справился.

Ламтюгов снова продемонстрировал ужасно одинокий палец. Увечья своего полковник, как всякий настоящий вояка, ни капли не стеснялся, но дело было не в увечье: если уж однорукий справился… Аргумент был железный, курсанты притихли.

— Вопрос в другом: массовое производство осваиваемой техники недоступно. Для умственно отсталых подчёркиваю: пока недоступно.

Он внимательно посмотрел на Кожедуба. Тот ответил взглядом честным и старательно пустым. Лётчики — молодой и старый — друг друга поняли.

— Машины предназначаются исключительно для специальных операций, — сказал Ламтюгов. — Стратегия и тактика применения отличаются существенно, подчёркиваю: существенно. Так что к полётам будут допущены только те из вас, кто в совершенстве освоит тренажёры.

Он вздохнул и поднял взгляд к потолку учебного ангара.

— А там… как знать, Кожедуб, как знать. На Земле-то тебе явно тесновато.

ГЛАВА 24 Снится ли дроидам А. С. Пушкин

— Поэтому ты вновь позволил победить себя?

— Да, господин.

Признать поражение… почему-то это оказалось легко, совсем легко. Как будто Старкиллер точно знал, что Учитель не осудит его. Как будто в этом поражении не было ничего стыдного, как нет ничего стыдного в опыте, который ты выносишь из учебного поединка — даже проигранного.

Возможно, иное поражение способно научить много большему, чем самая яркая победа.

Возможно, самые полезные поединки — те, которые ты проиграл.

Земной майор Куравлёв процитировал однажды какого-то древнего поэта:

— Говорят, что несчастие хорошая школа: может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно завершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному.

— Счастья не существует, — ответил тогда Старкиллер после недолгого угрюмого размышления. — Есть только Сила.

Землянин рассмеялся необидным смехом, как умеют лишь пожилые и со многим примирившиеся разумные.

— Поэзия — и есть настоящая сила. — Он на мгновение прикрыл глаза, нащупывая в памяти очередную цитату. — «Вот мой совет: вникайте в стихи поэтов. Настоящих поэтов. Там есть всё — и прошлое ваше, и будущее».

Старкиллер почувствовал бегущий по позвоночнику холодок.

О такой власти над Силой можно только мечтать. Сам он был воином, всего лишь воином. Его собственный Учитель, несоизмеримо более опасный и опытный ситх Лорд Вейдер, тоже не обладал подобным даром провидения. Даже Император, какие бы невероятные истории ни рассказывали о его могуществе… будь эти истории правдой, Палпатин давно бы узнал о тайном ученике Вейдера, а узнав — немедленно уничтожил.

Почтение, с которым Куравлёв говорил о поэтах, могло быть объяснено лишь их немалой властью на планете. Если среди земных ситхов есть способные знать всё, действительно знать…