Кречет
Шрифт:
От холода и сырости Воробей простыл. Гектор выпросил у старухи какие-то травы и отпаивал парня, настаивая их в бутылках. Но парню становилось хуже. Температура высасывала силы, а кашель душил днем и ночью.
— Держись, боец, — успокаивал Гектор.
— Я не хочу умирать, — Воробей обхватил голову руками.
— Ты не умрёшь, по крайне мере не сейчас, — голос Гектора стал ровным и спокойным. — Будешь постоянно бояться смерти и не сможешь больше жить. Смерть всегда находится рядом, и в любой миг жизнь может оборваться. Жизнь и смерть — единое целое, одно перетекает в другое, это закон бытия. Каждый прожитый день жизни приближает нас на один день к смерти. С рождения ты начинаешь жить, так
— Ты совсем не боишься умереть? — всхлипнул Воробей.
— Нужно быть сумасшедшим, чтобы не бояться. Я расскажу тебе историю… Много лет назад на северной границе с Финляндией два парня, примерно твоего возраста, служили срочную в погранвойсках. Они были друзьями с детства. Зима в тот год стояла снежная. Отправившись в очередной дозор на лыжах, пограничники попали в сильный буран. Белая пелена накрыла землю так, что если вытянуть вперед руку, то кончиков пальцев не видно. Один из них очень боялся умереть и, вырыв в сугробе нору, спрятался там. Второй, следуя инструкции, выдвинулся к ближайшему блокпосту. Наутро пурга стихла, и труса в сугробе спасли. А второго нашли только по весне… Когда снег сошел… Никогда я так не боялся смерти, как в тот день… Ведь этим трусом был я… Иногда страх помогает выжить, а иногда убивает. И то, как мы с ним справляемся — определяет нашу сущность и нашу жизнь…
Дни в погребе слились в одну кошмарную ночь. Сколько прошло времени неделя, две? Ни Гектор, ни Энн не могли понять. Воробей чах и тихо поскуливал. Когда в очередной раз распахнулся люк, и в проеме показалась голова старухи, он не выдержал и бросился вперед, умоляя выпустить его. Но закашлявшись, упал на земляной пол и зарыдал. Из последних сил он привстал на колени, вздернув бледное лицо вверх.
— Совсем плохой, — проскрипела старуха, глядя на парня. — Кабы не окочурился, пора его забирать…
С этими словами она исчезла. Через пару минут наверху послышались грузные шаги, выбившие струйки песка на потолке, и лепетание старухи:
— Квелого бери, старика и девку не трожь, пущай сидят.
Заскрежетали доски, и вниз упала приставная лестница из неструганных прожилин. Гектор и Энн бросились к лестнице, но тут же отпрянули: в проеме показался бородатый детина со спутанным патлами волос и лицом умалишенного. Лестница жалобно скрипнула, прогнувшись под грузным весом. Спустившись вниз и что-то нечленораздельно мыча, одной рукой великан отшвырнул Гектора и Энн в сторону, а второй с легкостью подхватил Воробья, закинув его себе на плечо. Тот отчаянно брыкался и верещал. Гектор вцепился в бородача обеими руками, с трудом дотянувшись до его горла, но получив удар по голове локтем, грохнулся на земляной пол и отключился на несколько секунд. Окинув безумным взглядом забившуюся в угол девушку, бородач ухмыльнулся и сделал шаг к лестнице. Воробей на его плече сдался и тихо поскуливал.
Энн, словно, пантера кинулась на спину великана, впившись пальцами в гриву волос. Детина заревел и попытался стряхнуть с себя девушку, но та уже намертво вцепилась зубами в бычью шею. Бросив Воробья, людоед с ревом отшвырнул девушку в дальний угол погреба. Та, ударившись о лавку, затихла. Бородач вновь попытался подхватить Воробья, но вдруг осел и со вздохом опустился на колени. Его глаза округлились, уставившись на Энн. Он непонимающе крутил головой, ощупывая шею. Пошатываясь, девушка с трудом поднялась на ноги.
Хватая ртом воздух, людоед замычал и медленно повернул голову, осматривая себя — все его левое плечо залила кровь. Алая струя фонтанировала из шеи, выкачивая из тела жизненные
силы. Людоед злобно заревел, но Энн смотрела в его выпученные глаза немигающим взглядом.— Убей ее! — взвыла наверху старуха, пытаясь захлопнуть люк, но массивная лестница намертво застопорила дверь.
Великан с трудом встал на ноги и замахнулся на девушку, но потеряв равновесие, рухнул на землю. Энн что-то выплюнула на его подрагивающее тело — то был окровавленный кусок плоти, вырванный с фрагментом шейной артерии…
Летний вечер приятно холодил ветерком с запахом разнотравья. По реке ползла вечерняя дымка, провожая старика, девушку и дрожащего болезного парня, отчаливших на одиноком суденышке от заброшенного хутора. Бушующее пламя, объяв покосившийся амбар, взметнулось в небо, слившись с вечерним заревом заката. Течение подхватило лодку и понесло вниз по реке. Кваканье лягушек и журчание воды совсем заглушили стоны старухи, в бессилии скребущей стены погреба-склепа…
Второй день Хан отлеживался в шалаше. Раны кровоточили и при каждом движении причиняли боль. В отваре из подорожника он кипятил лоскуты рубахи, используя их как повязки. Голод давал о себе знать все ощутимее и забирал силы.
Снаружи шалаша послышался шорох… Рука сжала нож. В проеме мелькнула тень и внутрь прошмыгнула собака. Локи! Морщась и кряхтя, Хан привстал на локте. Пес что-то держал в пасти. Приблизившись, он аккуратно положил тушку мелкого зверька перед человеком. Белка…
— Спасибо, — Хан улыбнулся и потрепал за ухом добермана.
Жаренная на костре белка по вкусу напоминала кролика, только мясо оказалось нежнее и слишком быстро таяло во рту. На следующий день пес притащил еще двух грызунов. Хоть мяса в них почти нет, но голодная смерть уже не грозит.
Спустя неделю Хан уже мог безболезненно передвигаться. Он вырезал из молодой березы лук. Стебли старой крапивы размял между двух чурок, высвободив волокна, и сплел из них тетиву. Благо, колчан со стрелами уцелел. В первый день охоты добыть куропаток не удалось — руки тряслись, а слабость в ногах не позволяла далеко углубится заросли. Но на следующий день посчастливилось подстрелить жирного зайца, случайно поднятого с дневной лежки. Впервые за много дней удалось насытится вдоволь. Локи больше не пропадал в лесу, лишь изредка убегал поохотиться на белок. Хан совсем окреп и доработал конструкцию лука, усилив его плечи пластинчатыми ламелями, вырезанными из сосны. Точность и дальность стрельбы заметно улучшились.
Можно было отправляться в путь. Но для этого нужны припасы. Набив с десяток куропаток, он ощипал и освежевал птиц. Сквозь небольшой пригорок вырыл в земле ножом нору-желоб длинной чуть больше метра. С одного конца накрыл вход решеткой из березовых веток. С другого — выкопал углубление — коптильня готова. На решётку прицепил тушки куропаток, нанизав их на прутья. Яму заполнил сухими гнилушками, раскрошив трухлявый ствол упавшей ивы, и поджег. Сухая труха тлела и давала много дыма, высушивая мясо. Такой деликатес можно подолгу хранить и без холодильника. Хан попробовал копчёную тушку, аромат дыма приятно пропитал куропатку, а к отсутствию соли он уже стал привыкать.
Оставалось определиться с маршрутом. Без сомнения, Кречет ищет лагерь апостолов. Труп Алины, обнаруженный в лесу, свидетельствовал о том, что Кречет жив, а вот тело Кузнеца, словно испарилось. Лучше следовать вверх по шоссе и искать наезженный поворот на проселочное ответвление — скорее всего лагерь апостолов на территории заброшенного сельского поселения, фермы или чего-то подобного. Нужно найти нелюдей. Как биться с ними в одиночку, Хан еще не знал. Главное, найти Кречета.