Крепостная

Одна полная, даже можно сказать слишком рыхлая, без шеи, в темном платье с темным же кружевом, скорее всего, вдова, оказалась той самой Никифоровной. Лет пятьдесят, а может, даже и меньше, но полнота ей сильно не шла. Голубые глаза на этом белом, каком-то неестественном, будто фарфор лице очень аккуратно скользили по столу, оценивая, чем же потчуют в доме Осипа Митрошина. Но на Клеренс она смотрела с интересом, будто на редкую зверушку: внимательно разглядывала ее одежду, шляпку, которая не очень вписывалась в эти стены, да еще и зимой.

Вторая моложе и выглядит свежее. Я дала бы ей сорок или чуточку больше. Кожа на лице оттенка топленого молока, удлинённые лисьи глаза, темные брови и ресницы. Если бы не крупный нос, она была бы красавицей. Но даже это её не портило, я чувствовала, как что-то в ней очень располагает к себе. Темно-синее платье с черными вставками кружев на груди и рукавах, черный же пояс на сохранившейся хоть и не девичьей, но вполне себе заметной талии, запах ландыша и улыбка, будто хранящая тайну – все это отзывалось даже в моем сердце.

В очередную смену блюд я глянула на барина и поймала его взгляд. Он незаметно покачал головой, мол, он на меня надеялся, а я его подвела. Прислушавшись к себе, не нашла и грамма вины.

— Осип Германович, дружок, как же давно мы вас не видели в обществе, - покончив с супом, начала Никифоровна. Голос у нее, как ни странно, был звонким, чистым как родничок. – Приглашение и я вам слала на ужины, и Сыропятовы, и даже Гольяновы, вернувшиеся недавно из Петербурга. Но вы никому не отвечаете, сидите тут как сыч. А у вас, оказывается, сынок женившись? – она глазами указала на нашу «Кларку» и засмеялась.

Я понимала, что барину сейчас не больно-то удобно отвечать за сына, привезшего с собой не жену, а приживалку, но помочь не могла.

— Серафима Никифоровна, голубушка, не ходок я боле, да и траур у меня, как вы знаете, - барин был подтянут и достаточно весел. Я думала, его вчерашнее поведение было случайностью, результатом некоего стечения хороших обстоятельств, о которых мы не знали. Но сегодня его игривое настроение никуда не пропало.

— Пора уже закончить с трауром, да и вы не стары ишшо и бодры. Дария Наилевна, подтвердите мои слова, душенька, - обратилась она к спутнице, и та, красиво улыбнувшись, прямо посмотрела на нашего «жениха». Судя по отчеству, имела наша «невеста» татарские корни, не иначе. Отсюда этот красивый цвет лица и разрез глаз. А вот то, что она Сыроедова, говорило о не близости татарской крови.

— Правду говорит моя подруга разлюбезная, - тихо, но уверенно начала Дария.
– Вы еще молоды, да и сын, понимаю, не собирается здесь задерживаться. Неужто одному сидеть в таких хоромах?

— Дария Наилевна, я рад видеть у себя и вас, и Серафиму Никифоровну, но извольте не звать на вечера: не по сердцу мне такое времяпровождение. Я человек домашний, да и мастерская, думаю, знаете… время отнимает. Хоть не сам там тружусь, а бывать люблю. Глаз отдыхает на людском труде, на красоте, - барин в этот раз очень даже заинтересовался невестой.

«Неужто решился все-таки на брак? Не устоял перед красавицей или решил сыну дать понять, что достанется ему хрен да капуста?» - размышляла я.

Потом мы с Нюрой ушли за сладким да чаем. А я так хотела за беседой этой понаблюдать, что расстроилась.

— Барин вроде расположен к невесте, - хоть мы и были в кухне, шептала Нюра.

— Мне тоже так показалось, Нюр, - ответила я.

— Может, и хорошо бы. Знаешь, тяжело ведь одному в таком возрасте, да еще и эти двое… будто змеи сидят, головы вытянули, кажное слово ловят. Боятся, что имущество их уплывет из рук.

Дария Наилевна со своей товаркой после этого обеда стали частыми гостьями в нашем доме, а барин прям-таки зацветал алым маком, когда их встречал.

Только вот через неделю, когда эти женщины опять сидели за обедом у нас в гостиной, привезли ту самую мебель, заказанную «Кларой» нашей и Петром, что пёрся за ней на поводке, как бычок.

— А это что же, вы, значится… планируете здесь оставаться? В усадьбе? – услышав про мебель и ее историю, переспросила Дария. В ее глазах я увидела огорчение. Она-то думала, что дети соберутся вот-вот, да и покинут родительское гнездо, а те еще и обустраивать свое крыло поторопились.

— Конечно, Дария Наилевна. Вот вы замуж за отца выйдете и мы обвенчаемся с Клеренс. И заживем дружно, - подтвердил Петр, наконец, радостный. Он так суетился возле двух возов с грузом, щедро обмотанным бумагой и мешковиной.

— Осип… это как же? Я думала, мы одни в доме будем, а я единственной хозяйкой стану, - Дария даже несколько побелела, но уставилась на барина нашего, как будто тот уже свершившийся супруг и должен пред ней отчитаться.

— Дети в доме – радость, Дария, душенька. Ваши вот выросли, разлетелись кто куда, а мой все еще не наиграется. Вот и игрушку себе завел французскую. Видать, не больно дорогая, раз даже на остатки учебных денег себе смог позволить, - с той же уверенной улыбкой ответил барин.

Я как поняла, куда он клонит, сразу глянула на пассию Петра. Та словно упала в воду и сейчас ловила ртом воздух, но никак не могла совладать с испугом и продолжала тонуть.

«Уж больно русская реакция для плохо понимающей француженки. Барин ведь иносказательно все описал. Не могла бы она понять, будь и правда француженкой с плохим русским», - подумала я. И в сердце теперь совершенно была уверена в своих домыслах.

Дария же, до этого времени считавшая Клеренс уже женой Петра, остолбенела. Выходит, она — дворянка, честная и приличная женщина — столько дней гостила в доме, где царит разврат?

Сцена была хороша даже для скучного театрального действа в одной единственной декорации.

Барин ликовал, глядя на ошеломленную его высказыванием троицу. И даже взял с серебряного подноса второй кусок малинового пирога.

Я ликовала вместе с ним.

Глава 27

Сначала, будто перед грозой, в комнате повисла густая тягучая тишина, а потом… я даже не поняла, кто из гостей начал голосить первым. Клеренс пыталась свалиться без чувств. Петр разрывался между оказанием первой помощи своей якобы французской невесте и истерикой Дарии, решившей уже, что она здесь полноценная хозяйка.

Фирс в дверном проеме застыл как вкопанный, наблюдая за происходящим. А мы с Нюрой, Марьей и прибежавшей на шум Глафирой теснились в коридорчике.

— Тихо! – голос барина остудил пыл Петра и Дарии и поднял из предсмертного состояния очень плохую актрису «Клару».
– Это пока мой дом! Кого не устраивают мои планы, прошу его покинуть. Мебелью нужно заняться. Раз на нее потрачены мои деньги, прошу занести ее в дом. Фирс, Собирай мужиков.

— Осип Германович, я такое терпеть не стану, - Дария встала рядом с хозяином. Похоже, она уже представляла себя хозяйкой дома.