Крепостная

— Если хоть раз так еще сделаешь… - я сжала кулаки и зубы, чтобы не высказать всего, что о нем думаю.

— Да ить неожиданно, барышня! Такой красоты я у наших ишо не видывал! – я заметила, что Осип пытается подобраться к моей недописанной «прелести», и шлепнула его по руке.

— Умеешь ты, Николашка, внимание привлечь. Покажи, Надюш. А то скрываешь, я уж начал переживать: чего там такое, - хмыкнув и улыбнувшись, попросил Осип.

— Не готово еще, барин. Мне бы пару дней, чтобы вам открыть всю мою затею. Еще не видно, - расстроившись, тихо сказала я.

— Ладно. Пару дней терпит. А ты, Николай, не мешай, да не пугай. Вот я тебя за станком так сзади шугну… понравится? – пожурил Осип работника, и тот от меня отстал ровно на пару дней.

Осип даже торопиться в мастерскую стал, когда я сказала, что пара штрихов осталась, но показать могу уже сегодня.

Желтыми точками я обозначила тычинки на паре полностью раскрытых цветов и, немного отставив, залюбовалась своей работой. Подняв глаза, увидела Осипа. Он наблюдал за мной и, похоже, не меньше Николашки сгорал от нетерпения.

— Иду, иду, - я встала, а потом поняла, что смотреть лучше с моего места, потому что на стол очень хорошо падает первоапрельское солнышко.

Осип подошел, не раздумывая, не споря со мной, и я положила перед ним поднос. В этот момент в мастерскую ввалился Николаша с дровами. А за ним еще один мужик, который занимался досками, крупным распилом и продажей досок по размерам. Денег это много не приносило, потому что купить много леса у Осипа было не на что.

— А меня подождать не собирались? – обиженно спросил Николаша.

— Да я и сам только глаза опустил! – попытался оправдаться Осип. – А тут ведь и правда, чудо как хорошо! – он вертел поднос на свету, потом понес его в другой конец мастерской, где угол освещала масляная лампа. С ее помощью Осип доводил поверхность изделий до идеальной ровности и гладкости: тени от неровностей были видны просто отлично.

— Как живые, - выдохнув, оценил Осип. И выглядит так, будто выпукло, Наденька! Как это ты сделала? И где наумелась? – он уставился на меня и даже сдвинул брови, что означало одно: не ври!

— По рынку ходила, барин. Смотрела долго, а потом пробовала. Сам видел, сколько дров раскрасила, прежде чем вот так вышло. Я еще знаешь, о чем подумала? Шкатулки вы делать умеете? Простенькие, прямоугольные, но крышечку лучше выпуклую. Вот на ней-то такой рисунок еще лучше будет!

— Будет тебе шкатулка, - Николай с видом ценителя относил поднос подальше от глаз.
– Ить и правда, будто чичас из-под лепестков шершень вылетит и в нос вцепится!

— Шершень тебе вцепится, коли до завтрева не управимся, - поторопил его мужик с улицы.

И наш «коллега» ушел расстроенный.

— Надя, значит, у тебя не просто умение, у тебя к этому и руки, и сердце лежит! Вот где учиться надо было. А не замуж за старика идти, - снова взяв в руки мою первую работу, подытожил Осип.

— Нет, барин. Меня учить – только портить. Мне больше спину мять нравится. Руками чую каждую мышцу.

— Это я уже заметил. Без тебя не ходил бы. А то ишь, и палку оставил, и женился, - Осип захохотал так, что я поддержала его.

За ужином Осип рассказал о моей работе и пообещал привезти поднос в дом, как только высохнет до нужной кондиции.

Клара аккуратно расспрашивала, что на нем да где я научилась и как это начала подносы расписывать. Я отвечала да на Петра поглядывала. А тот тихонько наливку подливал себе да подливал.

После чая его Фирс в комнату и отнес. Жил он теперь в спальне Домны, аккурат через спальню барина от меня. Так что его рулады ночные коли я слышала, то Осип подавно.

Утром Петр перестал выходить на завтрак, и еще через неделю весь дом видел, что он спивается. Но Кларке нашей до этого совершенно не было дела. И его пьяные лобызания она терпела с огромным трудом.

Доктор пообещал Осипу «полечить» Петра каким-то удивительным, заморским, совсем безлекарственным способом.

Мне было безумно интересно, что это за способ, но присутствовать мне вряд ли бы кто-то позволил. Надеялась я, что это первые зачатки нейролингвистического программирования, известного в моем времени как НЛП. Но я бы согласилась даже, чтобы его «закодировал кузнец» из анекдота. Самый отличный, на мой взгляд, метод для такого нехорошего человека.

Поскольку дома я теперь бывала только за завтраком да вечерами, сама я ничего не знала. А вот мои подруженьки имели и уши где надо, и глаза с хорошими диоптриями.

— Она за им, значица, ходит, как собака голодная за хозяином. Доктору-то видно, что опостылела. Знамо дело, привечают, кормют, комнату выдали. Знай трубку свою дымную дуй. А тут Кларка со своим хранцусским! – вытащив меня после ужина на улицу, делилась Глафира.

— Может, тебе показалось, Глань? Он ее ведь лечил, наблюдает теперь. И барину сообщил, что с дитём все хорошо, сердце слышно. Да и Петр отцу утвердил, что ребеночек его! – пыталась я угомонить ее следственные мероприятия по вычислению у Клары нашей других отрицательных черт.

— Я ить, может, проста, да не дурна, Надьк! Ходить и ходить она за им! Он сначала сядет читать толстенную книжку свою, а она тут как тут. На своем лепечет. А он отвечает-отвечает, да лицо больнючее сделает и уходит в спаленку, вроде как поплохело ему. А откуда ему поплохеет? Кур жрет, только кости хрустят! Сам ить доктор! А они не болеют. Это я точно тебе балакаю!

— Ладно. Присмотрюсь я, прислушаюсь. Кое-какие слова понимаю, - чтобы отвязаться от этого разговора, ответила я. Да и не хотелось влезать в новые расследования, когда вроде все только устаканилось. Да и пионы мои опять же!

— Святой крест, Наденька, чую, чего-то она снова задумала. Живот-та теперь видать, а вот мозгов-то в голове не прибыло у ней!

В постели, перед тем как заснуть, вспомнился этот Глашин монолог о пропащей Кларке, и я задумалась над этим серьезнее. Вот она, зараза, нашла, когда свои идеи преподнести! На ночь глядя! Ночью и кошки чернее, и думки глупее.

Утром я проснулась разбитой. То ли оттого, что заснуть долго с этими мыслями не могла, то ли настроилась уже остаться и понаблюдать за будущей мамочкой. Своих двоих я хоть и родила в один день, но помнила все крепко.