Крепостная

— Он мне знаешь чего сказал, Надя, доктор-то наш? Он сказал, что Пётр не беден, не раздет, и не голоден. Проблемы его закалят. Да и место сможет себе найти, если и не самое высокое, но сможет. А вот народ, что на меня надеется… народ сам ничегошеньки не сможет, коли я себя нервами своими сгублю, - сообщил мне муж, когда мы поздним вечером ехали из мастерской.

— Правильно сказал, Осип Германыч. В самую точку. А мастерскую мы с вами поднимем! Если не до Петербурга узнают о ней, то всю Оренбургскую губернию я вам обещаю! – уверенно сказала я.

— Ух ты! Удивительная ты, Надежда. Словно не молодая девчонка, а сто лет прожила, опыт имеешь. А уверенности столько, что зависть берет, - сложив губы дугой, Осип поднял брови и сказал обо мне то, что я старалась скрыть.

Глава 42

Первые покупатели на землю появились в середине апреля. Когда новость о том, что Митрошин продает землю почти даром, облетела город, Петр дома стал появляться совсем редко.

Новые законы о земле не делали ее дороже, а вот проблемнее – да. Единственное, на что приходилось надеяться хозяевам, так это на то, что ближайшие лет десять – пятнадцать можно выжать из нее достаточно, коли правильно с крестьянами себя повести.

Получалось, что землю крестьянам продавали в рассрочку. Кто не мог купить, тот пользовал, а работать продолжал на барина, потому что жить на что-то надо. А раз больше барину не принадлежишь, то и заботы все теперь только на тебе.

Петра в деревни мужики не пускали. Сказали, что беседу держать будут только с Осипом. Петр перестал туда ездить и решил сдать все, как он выразился, «с потрохами».

Одно только вызывало недоумение: начинают договор, и через пару – тройку дней покупатель отказывается, будто передумывает, находит причины, чтобы не встречаться. Петр договаривается со следующим… и то же самое.

Вечерами напивается, ночами встает и просит ужин. А то и вовсе не спит до утра, ведя разговоры сам с собой о планах, хохочет, обещает Кларе, что заживет она с ним как царица.

Эти его пьяные бредни я слушала несколько ночей. И ни разу его жена не пришла и не позвала его в постель. Она ведь было переехала в его комнату до приезда доктора и случая с ее отравлением. А потом как будто что-то между ними произошло, и она вернулась в гостевую.

Я не слышала, чтобы они в гостиной беседовали о чем-то. И не верила, что молчат один на один. Мягкотелость Петра полностью отвела от него все мои подозрения. Выходило, что Клара сама все это задумывала, находила лихих людей. Только не понятно, с чьих запасов платила им?

Я молилась, наверное, пуще самого Петра, чтобы земля скорее продалась, и они оставили нас в покое, съехали и пропали в этом огромном городе. Даже стыдно было признаться в таких мыслях и себе, и Осипу.

Мы с раннего утра до позднего вечера проводили время в мастерской. Подносы я теперь могла расписывать хоть с закрытыми глазами. Николай сделал сразу десять штук, опираясь только на свою «чуйку да глаз вострый».

Удобно было раскрашивать сразу несколько. Потому что уходило дней семь-восемь на все слои. Как только заканчивала очередной слой, ставила на просушку и брала в руки шкатулки. Была у меня мысль на них не только цветы рисовать, но и сцены из жизни городской, пейзажи, но понимала, что не потяну подобного.

Осип, как мы и договорились, коли начинал переживать, вслух говорил о своих думках. И мы их обсуждали. Николаша стал будто членом семьи, который полностью владел темой. А потом я начала замечать, что слов от нас понахватался и теперь их везде пихнуть к делу и без дела пытается.

Смешной и добрый парень старался изо всех сил, чтобы нам угодить. И очень расстраивался, когда мы не приезжали. Такое хоть и редко, но случалось.

Очередной раз спину пересекло у Осипа к концу апреля. Что-то поднял сам резко, ойкнул и замер.

— Как статУя барин там встал и ни разогнуться, ни согнуться не может, - забежал в мастерскую Николай.

— Фирса кличь. Сама я его не усажу. Домой надо ехать. Лучше не в карете, а в санях. Чтобы лег, - я оставила роспись, прикрыла шкатулку крышкой и, наскоро одевшись, выбежала во двор мастерской.

— Дык тады не надо Фирса. Я чичас Степанову лошадку с санями запрошу. Коли не дась, то и сам останетси без ремонту, - Николаша выбежал за мной и ринулся к воротам.

— Надя, я даже дыхнуть не могу, то ли щекотно, то ли больно. Как обычно, в общем, - Осип стоял в позе метателя ядра, без пальто, без шапки и часто дышал.

Я вынесла из дома его пальто с меховым воротником и накинула сверху. Осип застонал.

— Терпи, казак. Сейчас если Николай обещанное исполнит, погрузим тебя в сани, а дома Фирс из них поможет.

Довезли мы барина домой со стонами и воплями. В комнату Фирс его занес уже белым от боли и холода.

Пока мы с Глафирой компрессы делали, а Нюра отвар готовила, чтобы напоить страдальца, в гостиной появился хорошо поддатый Петр.

— Говорил ведь, доктора оставить надо, - начал он старую песню.

— А платить ему ты из чего собирался? – грозный голос Осипа из-за распахнутой в спальню двери несколько остудил пыл нашего привыкшего жить на широкую ногу барчука.

— Вот и говорю: продать земли с усадьбой, ехать в Петербург и жить как люди! – помолчав, продолжил Петр.

— Флигелек нам прикупишь? Али в гостиницу пристроишь, пока деньги не закончатся? А потом на полянку вернемся? Чтобы хорошо жить, надо много работать, Петр, - Осип начал закипать. И я жестами показала Фирсу, что Петра надо присадить.

— А ты не хорохорься, батюшка! Думаешь, коли молодуху себе прижил, то и сам моложе стал? Да она теперь из тебя только и будет, что деньги тянуть. Или ты на нового наследника надеешься? – голос Петра удалялся. Видимо, у Фирса получилось задуманное.

— Дурак ты, Петруша, ой, дурак! Право слово. Зачем человека из навоза тянуть, коли ему там хорошо. Пусть в ём и обживается, - вдруг серьезно и совсем без горечи заявил Осип.

— Сам, пока не повзрослеет и не поумнеет, твоим умом, барин, он никогда не станет жить, - подтвердила я.

— Препоны строил, чтоб земля не продалась. Больше не буду. От этого, видать, и перекосило. Только и делал, что придумывал, как ему помешать. А он и по голове моей готов пройти, не поскользнется. Все. Обещаю и тебе, и себе, что отпущу его, - Осип даже внешне как-то расслабился.

Три дня мы делали щадящий массаж, а потом еще неделю глубокого. Вечерами я натирала мужа разогревающей мазью Домны. Мы читали книги на разные голоса, пили чаи и даже смеялись. Утром я уезжала в мастерскую, потому что ладони словно горели, чувствуя необходимость в этом труде. Осип оставался на Нюру. А возвращалась я дотемна, чтобы провести с ним время.