Крепостной Пушкина

Дамы уставились на Степана как на чудо морское. Даже Наталья отвлеклась на минуту от драгоценных шалей и посмотрела на него хлопая глазами, словно недоумевая от того какую странную глупость услышала. Степан смутился, чувствуя что краснеет. Сейчас ему та выходка казалась действительно неуместной, да и тогда он понял, что спасло лишь царское благодушие проявленное на публику. Ощущение стыда перед этими дамами уязвило его.

— Здесь что-то не так, — продолжала изучать Степана Долли, — неужели вы, то есть ты, из тех мужчин, которым проще выйти под пули, чем оказаться в обществе женщин?

— Это было бы логично, ваше сиятельство, — возразил ей Степан, — первое куда безопаснее.

— О! У медведя есть когти? Уже хорошо. Скажи, с государем ты был столь же остёр на язык?

— Нет, ваше сиятельство, — улыбнулся Степан той улыбкой, что означала у него иронию, — имея честь невольно обратить на себя внимание его императорского величества, я был скорее мышью, чем медведем, — чтобы шкура моя не привлекла внимания охотника.

— Бывают охотники, которых не обмануть, Степан, не правда ли?

— Ваша правда. Ведь потому я и подтвердил, что случаются ситуации, когда под пулями не так и опасно, ваше сиятельство.

Долли вспыхнула, оцарапав ногтями веер, но сказать на это ничего не успела, когда Наталья — сгорающая от нетерпения, не замечающая ничего, кроме собственной радости, не видящая того, что графиню этот странный мужик заинтересовал куда больше турецких шалей, а Еропкину заинтересовало непривычное оживление меланхоличной Долли, — прервала эту сцену, отпустив Степана и в порыве чувств предложив ему пройти в лакейскую и выпить чаю.

Степан раскланялся с присущей ему неуклюжей грацией, поблагодарил барыню за оказываемую честь и вышел в задумчивости. Присутствие гостей помешало ему поговорить с Натальей, как он желал, но чувства потерянного времени не было. Он прошёл к выходу, миновав лакейскую, — пить их «чай», то есть опивки, Степан не собирался.

Глава 12

В которой Безобразов прибывает в Санкт-Петербург и развлекается.

Пётр Романович добрался до Петербурга лишь в середине января, изрядно задержавшись в Болдино по просьбе спешившего в столицу Пушкина.

Зверская расправа над семьёй Калашниковых требовала присутствия хоть кого-то из способных засвидетельствовать господ, и Безобразов, вздыхая, согласился взять это на себя. Следствие началось традиционно неспешно — приехавший на третий день капитан-исправник предложил обвинить во всём болдинских крестьян, настрадавшихся от тяжёлой руки управляющего и выместивших на нём злобу. Пётр обратил его внимание на то, что в подобном случае господин Пушкин рискует остаться без крестьян вовсе, ибо их всех будут ждать рекрутчина или Сибирь. Капитан-исправник в свою очередь заметил, что столь неслыханное душегубство есть бунт против основ мироздания и государя императора, а потому спуску быть не должно, о чём он уже отписал военному губернатору перед тем, как выехать. Тем более что разбойники в тех краях редкость и, существуй они на самом деле, изловить их было бы непростой задачей, а крестьяне — вот они. Удивлённый Безобразов тоже написал письмо губернатору, в котором изложил своё восхищение особенностями логики чиновника, но не успел его отправить, как губернатор нагрянул сам.

Михаил Петрович Бутурлин, генерал-майор, один из героев войны 1812 года и заграничного похода русской армии, служивший и в егерях, и в кирасирах, и в кавалергардах, превосходный распорядительный чиновник (с точки зрения начальства), умный, начинающий с того, что решительно не берёт взяток, добиваясь экономии средств и подтверждая репутацию человека честного и неподкупного, — после чего берёт их в двойном размере, совершенно не доверяющий людям и подчёркнуто деликатный в общении, словом, подлинный сын своего века — явился в Болдино с дурным настроением.

Когда Пушкин ещё только стремился в Оренбург, Бутурлин не поверил его официальному объяснению, решив, что столь хитрым способом прикрывается ревизия. Мысль эта казалась ему верной и единственно разумной настолько, что он бросил её на бумагу в письме к военному губернатору Оренбурга Перовскому. Тот, посмеявшись, показал эти строки самому Пушкину, который впоследствии пересказал их Гоголю, предложив использовать как идею для какого-нибудь произведения.

Сейчас же Бутурлин был совершенно уверен в правильности своего чутья и в верности догадки, поскольку на следующий день, как Пушкин со Степаном выехали из Нижнего Новгорода в столицу, ему пришла бумага «Дело № 77. Секретное»: «Об учреждении тайного полицейского надзора за прибывшим временно в Нижний Новгород поэтом титулярным советником Пушкиным». Проклиная на чём свет стоит нерасторопность службы (до Оренбурга подобная бумага дойдёт лишь спустя две недели), он лично сел сочинять отчёт о тщательно организованном полицейском надзоре над Пушкиным, когда получил извещение от капитана-исправника о бунте болдинских крестьян, истребивших семью управляющего под корень. Михаил Петрович не стал мешкать и выехал в Болдино с ротой драгун и полусотней казаков, жалея, что не может прихватить с собой пушки.

К счастью, один из крестьянских парней смог ускользнуть и добежать до Кистенёвки, где в степановых «хоромах» временно жил Безобразов. Тот вскочил на коня и поспешил в Болдино, примчавшись, когда дело ещё не зашло слишком далеко. Слово ротмистра перевесило доклад капитана-исправника — особенно резон, что Пушкин взялся лично доложить шефу жандармов о минувших событиях и в докладе том будут фигурировать разбойники, а не крестьянский бунт. Пётр сказал это наугад, но проверить Бутурлин не мог, отчего решил проявить осторожность. Крестьян посекли, конечно, но не чрезмерно, и баб не трогали. Арестовывать генерал тоже никого не стал, отбыв с миром восвояси. Видя столь решительный настрой начальника, Безобразов умолчал о результатах собственного следствия, поскольку некоторых мужиков-кистенёвцев нашли в лесу мёртвыми, и ротмистр был уверен, что они из участвовавших в нападении. Информации с того было мало, а навлечь беду на Кистенёвку — легче лёгкого, он и не сказал ничего.

Выждав ещё неделю, Пётр выехал в Санкт-Петербург, взяв с собой одного из слуг. С супругой своей он так и не свиделся, рассудив, что лучше сперва сделать, а после говорить, чем наоборот. Маргарита Васильевна, впрочем, получила письмо, подробное и туманное одновременно, из которого поняла, что деньги у неё в кармане, но супруг временно отбывает в столицу для решения каких-то формальностей.

Все столичные города похожи друг на друга тем, что их можно любить и не любить, обожать и ненавидеть абсолютно за что угодно. Безобразов Петербург уважал. Ему нравилась простота и скромность жизни, аккуратность течения времени, приятность в поведении людей, строгость и чинность. Будь у него иной нрав, он мог бы любить этот город за что-то другое — например, за роскошь и мотовство, за непредсказуемость не то что завтрашнего, но и сегодняшнего дня, за удаль и молодечество и даже за чувство свободы. Так уж устроены столичные города, что отражают мир посещающих их людей.

Остановился Пётр у одного из встреченных бывших сослуживцев, который сам предложил пожить в маленьком флигеле его дома до тех пор, пока дела гостя не обретут определённость. Пётр согласился, убедившись, что и в самом деле не стеснит приятеля, устроившись вполне сносно.

Человек он был, как можно заметить, надёжный, не любящий опозданий, предпочитающий иметь некоторую фору во времени, сумевший прибыть за двое суток до назначенной ещё в Болдино встречи с Пушкиным. Эти дни Пётр думал употребить на приятное ничегонеделание, прогуливаясь по улицам, катаясь на извозчиках, когда устанет ходить, смешиваться с толпами зевак, если встретит что-то интересное, пить кофе и обедать в приличных заведениях, словом — вести себя как на отдыхе за границей.

План был хорош, но, как и множество других хороших планов, не был и не мог быть осуществлён. Человек предполагает, а Петербург располагает. Нет, поначалу всё складывалось как нельзя лучше: Пётр заглянул в кофейню, где подавался очень хороший «кофий», честно помёрз на Невском проспекте среди спешащих куда-то людей и даже сходил в театр, соблазнившись любопытством посетить дворец, в котором тот находился.

Императорский Михайловский театр, совсем новое, недавно открытое для широкой публики заведение, ставил произведение тридцатилетней давности, драматурга Василия Фёдорова, любимое многими «Русский солдат, или Хорошо быть добрым господином» — о взаимоотношениях помещика со своими мужиками. В нём помещик по фамилии Добров, человек очень добродетельный, по причине этой добродетели испытывает нужду в деньгах и находится на грани разорения. Крестьяне, проведав о беде барина, все как один решают помочь и собирают средства. Но помещика выручает солдат, когда-то давно сданный им в рекруты. Этот славный человек, уже инвалид на пенсии, приносит барину полную драгоценностей шкатулку, добытую им на войне. Барин умиляется — так тут ещё и крестьяне приносят десять тысяч рублей серебром, которые собрали, продав всё своё имущество. Барин уже не умиляется, он растроган. В порыве благодарности он предлагает вольную крестьянскому старосте, чем приводит того в испуг. Крестьянин категорически не желает на волю, боится, что барин его отпустит и умоляет этого не делать, в конце концов убедив помещика отменить решение.