Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

В домике станции вспыхнул свет, и как по чьей-то команде вокруг навалилось темнота. Луна ушла в тучи, дорога впереди была совершенно свободна. Случайная пуля, выпущенная вслед, неприятно толкнула Андрея, обожгла. Трипольский ещё пришпорил свою лошадь и только потом слабость нахлынула на него и мрак вокруг неприятно покачнулся. Но Андрей Андреевич нашёл в себе силы удержаться в седле. Ещё сильнее вонзил шпоры во вздрагивающие бока лошади. В темноте очень скоро шума погони не стало слышно.

«Отстали, — подумал Трипольский, — ушёл от них».

На мгновение только выглянула Луна, и он, почти теряю сознание, увидел, что оказался один

на пустой дороге. Мрак кругом. Обернулся — на станции поднималось зарево пожара. Это раздосадованные неудачей наёмники подожгли сено.

Наказание на стуле было наказанием чисто женским. На стул сажали провинившихся крепостных актрис, девушек из господского дома, а также беглых. Наказание это было столь жестоко и тягостно, что, если давался выбор получить полусотни плетей или простоять на морозе в одной рубашке несколько часов, то стулу предпочитали плети и мороз, хотя на морозе можно было и погибнуть.

Аглаю привели в пустующую четырёхугольную комнату без окна. Стены комнаты были окрашены белой краской, а посередине стоял большой стул с узкими подлокотниками. Рядом со стулом лежало на полу огромное полено. В полено вделан крюк, к крюку прикреплена тяжёлая цепь, на конце цепи ошейник с длинными шипами внутрь.

Аглаю посадили на стул, и палач застегнул ошейник. Она всё ещё не понимала, в чём же смысл наказания. Только спустя час, не в состоянии ни облокотиться, ни свободно ходить по комнате — при неловком движении шипы впивались в горло и могли убить — а полено было столь тяжёлым, что только приложив большое усилие можно было сдвинуть его на шаг.

Девушка, наконец, осознала что означает месяц на стуле. За сутки её один раз покормили и попоили квасом, а на ночь подложили на шипы маленькую подушечку. Так что, хоть и сидя, но удалось заснуть. Утром подушечку забрали.

Аглая сидела смирно и смотрела в белую стену.

«Вытерплю я, — думала она, — вытерплю. А вот что с Анной Владиславовной злодей сделает? Что с Виктором?»

Ей припоминались раскалённые щипцы в руках злодея и бледное лицо Виктора.

«Неужели до смерти замучает?»

Аглая решила отсчитывать дни по количеству принесённой еды, но скоро спуталась. Иногда еду приносили и по два и по три раза. Тогда она стала считать по подушечке: если принесли подушечку, значит настала ночь, унесли — значит утро. От неподвижности во всём теле появилась боль. Боль как сжатая пружина, как сила, не имеющая выхода, да ужас при мыслях о том, что сделали с Виктором, одолевали Аглаю.

Уже на восьмой день она отказалась принимать еду.

— Ну хоть водички, водички-то попей, — уговорила девушка, принёсшая обед. — Ты думаешь без воды долго проживёшь? Попей, глупая. Не навечно же стул. Знаешь, какая радость будет с него сойти? Кончится срок, снимут с тебя ошейник. Сперва только два шага сделаешь, больше не сможешь. А потом, знаешь, как прыгать по снегу станешь?

— Как? — пересохшими губами спросила Аглая.

— Как маленькая весёлая собачонка. Как собачонка.

— Унеси всё, — сказала Аглая, — я умереть решила.

Подсознательно Аглая чувствовала, что никто не даст ей вот так просто умереть. Она вступила в борьбу и ждала к чему приведёт её голодовка.

Но результат оказался убийственным. Через два дня после отказа от пищи, дверь отворилась и в белую комнату вошёл Виктор.

— Ты? — выдохнула Аглая и закрыла глаза, чтобы не видеть. — Он пощадил тебя?

На

Викторе был дорогой чёрный костюм, шёлковый кружевной ворот, высокие начищенные сапоги, перевязь без шпаги, пояс с массивной гербовой пряжкой. Рыжие волосы уложены, глаза усталые. Он так же хорош и свеж, как когда-то в Париже, на набережной Сенны, как в светских гостиных Санкт-Петербурга.

— Он уверен в моей преданности собачей, и он прав, — сказал Виктор, приблизившись и завладевая безвольной рукой Аглаи. — Понимаешь ты, он прав. Одно дело — побег вам организовал я, а другое — жизнь за него положу.

— Но он же негодяй, — Аглая вырвала руку. — Ты же знаешь, он негодяй последний, — она открыла глаза и смотрела в лицо Виктора, — мерзавец каких мало, гнилая собака холерная лучше. Так ведь?

Виктор помолчал, подбирая слова, потом спросил:

— Ты же за графа, Трипольского Андрея Андреевича своего, тоже жизнь отдать готова.

— Сравнил тоже, — Аглая резко повернула голову, и острые шипы больно вонзились в шею девушке.

— Ты же любое помилование за любой грех из его рук спокойно примешь, — продолжал Виктор. — Разве можем мы усомниться в бытии божьем, когда имеется столько прямых доказательств? Разве не Богом устроено, что они хозяева наши, а мы рабы? Разве не сказано, что мы должны любить господ своих и слушаться как дети родителей? Мы же одинаковы с тобой, разве нет? Скажи правду.

Аглая ответила не сразу.

— Хотя был бы Андрей и негодяй, — сказала она наконец, — отдала бы жизнь, здесь ты прав. А пример твой безумен. Нельзя хозяина Богу уравнять. Но даже, если бы из твоего примера идти, жизнь бы отдала, но сапоги его лизать бы не стала.

Она опять подвинулась, один из шипов порезал кожу, и по шее Аглаи потекла кровь, но она не обратила на это внимание.

— Странное это чувство страшнее любви, — сказала тихо она. — Чувство хозяина.

Они оба помолчали. Виктор повернулся уходить и даже отворил дверь:

— Поцелуй меня, — попросила Аглая, снова зажмуриваясь, — в последний раз.

Виктор приблизился, склонился к сидящей на стуле девушке. По шее Аглаи стекала струйками кровь.

— На тебе кровь, — прошептал Виктор. — Помнишь ты меня своею кровью испачкала?

Виктор поцеловал в шею, вынул платочек, промокнул губы и, ни слова больше не сказав, вышел. Его душили слёзы.

Шальная пуля не остановила Андрея Трипольского. Боль была короткой и быстро отпустила. Только через несколько часов скачки по ночной дороге Трипольский сообразил, что потерял много крови. Голова его кружилась. Луна на небе раскачивалась, как белый круглый маятник немецких каминных часов.

— Глупо-то как, — подумал Андрей, припадаю всем телом к шее лошади, — глупо. Может быть, мне, чтобы встретиться с Анной Владиславовной каких-нибудь пять вёрст всего и осталось проехать. Не спас бы её, так хотя бы увидел, попрощался по-человечески. А я сейчас свалюсь посреди дороги и засну, навсегда засну.

Голова кружилась. Он почти выпадал из седла, но ещё какое-то время держался, обхватив обеими руками конскую шею. Трипольский пытался понять, что же можно сделать, но мысли уплывали и путались. Прежде чем рухнуть на дорогу, соскользнуть с лошади, Андрей заметил впереди какой-то подрагивающий свет. Он приподнялся, но от резкого движения боль пронзила тело, и он не удержался в седле. Ударившись о мёрзлую дорогу, Трипольский потерял сознание.

Поделиться с друзьями: