Крещендо

Она переключилась на меня.

— Ты опоздала на четыре минуты!

— Но вчера я пришла на четыре минуты раньше!

— Это комендантский час, милочка. Здесь вчера не считается! Домой. Сейчас же.

Я не хотела уходить, так и не получив ответа от Патча, но у меня не было выбора.

— Позвони мне, — сказала я ему.

Он коротко кивнул, но по его сосредоточенному встревоженному взгляду было видно, что мыслями он уже далеко. Как только я вышла из машины, джип резко рванул с места вперед. Куда бы ни направлялся Патч, он очень торопился.

— Устанавливая комендантский час, я рассчитываю, что ты будешь его соблюдать, — строго сказала мама.

— Четыре минуты, — сказала я тоном, показывающим, что ее реакция слишком бурная.

Взгляд, которым она меня наградила, отнюдь не был ласковым.

— В прошлом году убили папу. Пару месяцев назад ты сама ощутила дыхание смерти. Мне кажется, я заслужила право слишком беспокоиться.

Она пошла к дому, скрестив руки на груди.

Ясно. Я была бесчувственной, нечуткой дочерью. Сделаю выводы.

Я все вглядывалась в деревья на той стороне улицы.

Все выглядело совершенно обыденно, и холодка, сигнализирующего, что там было что-то недоступное моему зрению, я не почувствовала. Шелестел летний ветерок, треск цикад наполнял воздух. Ничего угрожающего. Скорее на-оборот — деревья выглядели такими мирными в серебряном сиянии лунного света.

Патч тоже ничего за деревьями не увидел. Он отвернулся потому, что я произнесла эти глупые, напыщенные слова, которые вылетели из меня раньше, чем я смогла остановиться. О чем я только думала? Нет. О чем сейчас думает Патч?

Он уехал, чтобы не было необходимости отвечать? И я очень хорошо знала, в чем заключался ответ, как и то, почему сейчас я стояла и смотрела вслед его исчезающему джипу.

Глава 2

Последние одиннадцать секунд я лежала лицом вниз, закрывая подушкой уши, чтобы не слышать вопли Чака Делани — он громко и жизнерадостно повествовал о ситуации на дорогах Портленда (радио было у меня вместо будильника). Подушкой я пыталась отключить не только свой слух, я хотела выключить сознание и логику, приказывавшие мне немедленно вставать и одеваться, обещая неприятные последствия в противном случае. И центры удовольствия в моем мозгу выиграли. Они уцепились за сны, или, скорее, за субъект этих снов. У него были кудрявые черные волосы и убийственная улыбка. В данный момент он сидел спиной вперед на своем мотоцикле, а я сидела лицом к нему, и наши колени соприкасались. Я забралась рукой ему под футболку и притянула его к себе для поцелуя.

В моем сне Патч чувствовал, как я его целую. Не только на эмоциональном уровне, но настоящее, физическое прикосновение. В моем сне он был больше человеком, чем ангелом. Ангелы не испытывают физических ощущений. Я это хорошо знала, но во сне мне хотелось, чтобы Патч почувствовал, какие у меня мягкие, нежные губы, почувствовал, какие они на вкус. Хотела, чтобы он чувствовал, как мои пальцы гладят его волосы. Я хотела, чтобы он не мог сопротивляться тому притяжению, которое исходило от каждой клеточки моего тела, чтобы мысли его заплетались, чтобы он терял разум…

Как я.

Патч коснулся моей шеи под серебряной цепочкой, его прикосновение заставило меня задрожать от наслаждения.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

Я как можно крепче прижалась к нему, чувствуя твердые мышцы его живота, и продолжала целовать, останавливаясь только для того, чтобы набрать воздуха в легкие.

— Я люблю тебя сильнее, — сказала я, и наши губы соприкоснулись.

Только слова почему-то не прозвучали, они остались во мне.

А Патч ждал моего ответа, и улыбка его становилась все слабее.

— Я люблю тебя, — попробовала я снова.

И опять слова застряли у меня в горле. На лице Патча появились тревога и недоумение.

— Я люблю тебя, Нора, — повторил он.

Я лихорадочно закивала, но он уже отвернулся, завел мотоцикл и двинулся вперед, ни разу не обернувшись на меня.

— Я люблю тебя! — кричала я ему вслед. — Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Но моя глотка будто была забита мокрым песком; чем больше я пыталась вытолкнуть слова наружу, тем плотнее они увязали внутри.

Патч был впереди, он почти потерялся в толпе. Мгновенно наступила ночь, и я едва могла различить его черную футболку среди сотен таких же темных футболок. Я рванулась за ним и догнала его, но, когда я схватила его за руку и он оглянулся, оказалось, что это вовсе не он. Девушка. Было слишком темно, чтобы разглядеть ее черты, но я знала, что она прекрасна.

— Я люблю Патча, — сказала она, улыбаясь ярко-красными губами. — И я не боюсь сказать ему это.

— Я сказала! — зачем-то начала спорить я. — Вчера вечером я ему сказала.

Я оттолкнула ее, глазами нашла его в толпе, увидев знакомую синюю бейсболку, и стала лихорадочно проталкиваться к нему, пока наконец не схватила за руку и не развернула к себе лицом.

Но это снова был не он. Это была все та же красивая девушка.

— Слишком поздно, — сказала она. — Теперь я люблю Патча.

— А теперь Энжи расскажет о погоде! — жизнерадостно пролаял мне в ухо Чак Делани.

На слове «погода» я резко открыла глаза и немного еще полежала в постели, пытаясь выкинуть из головы то, что было всего лишь плохим сном, и взять себя в руки. Погоду объявляли без двадцати минут, и я никак не могла ее слышать, если только…

Летняя школа! Я проспала!

Отбросив одеяло, я вскочила и кинулась к шкафу. Поспешно натянула джинсы, брошенные вчера на нижней полке, влезла в майку, а поверх нее нацепила лавандовый кардиган. Быстро набрала запрограммированный номер Патча, но после третьего гудка включился автоответчик.

— Позвони мне! — попросила я и вдруг засомневалась: а вдруг он теперь избегает меня после вчерашнего большого признания? Я решила было сделать вид, что ничего этого не было, пока все не забудется и не вернется в норму, но после этого дурацкого утреннего сна поняла, что вряд ли это у меня получится. И Патчу, наверно, было так же непросто забыть об этом. В любом случае прямо сейчас я ничего не могу изменить. И даже несмотря на то что я облажалась, он обещал меня подвезти…

Я нахлобучила на волосы ободок, — вот и прическа! — схватила рюкзак с кухонного стола и выскочила на улицу.

На бетонной площадке восемь на десять футов, где раньше стоял мой «Фиат-Спайдер» 1979 года, я слегка притормозила и топнула ногой от злости и раздражения. Мама продала «Спайдер», чтобы оплатить трехмесячную задолженность за электричество и заполнить холодильник продуктами, которых нам хватило до конца месяца. Она даже уволила экономку, Дороти, мою вторую маму, чтобы сократить расходы. Полная ненависти к «обстоятельствам-которые-сильнее-нас», я закинула рюкзак на плечо и побежала.