Крест и корона

Мы шли молча. Пока мы не завернули за угол монастыря, я чувствовала на себе взгляды сестер — испуганные, недоумевающие, откровенно любопытные: как-никак в Дартфорд приехал знаменитый епископ.

Когда мы подошли к могиле брата Ричарда, Гардинер опустился на колени и прочитал молитву. Я свернула к могиле отца — я навещала ее накануне и оставила там несколько свечей. «Сожалеет ли епископ хоть немного о том, что он сделал со всеми нами?» — спрашивала я себя.

Гардинер закончил молитву и поднялся:

— Сестра Джоанна, я хочу, чтобы вы знали: я прощаю вас за то, что вы не оправдали моих ожиданий.

Я не могла поверить своим ушам.

— За то, что… не оправдала… ваших ожиданий? — с трудом произнесла я.

— Дартфорд будет закрыт наряду с Сионом, Гластонбери и остальными великими монастырями, — резко сказал он. — Все будет порушено, разделено, уничтожено прихлебателями Кромвеля. Девятьсот лет духовной красоты и самоотверженности — все пойдет прахом. Храмы молитвы и учености, цивилизации и неизмеримой благодати, гордость Англии, — все будет разорено и передано в королевскую казну.

На мгновение его взгляд встретился с моим, и я увидела в его глазах искреннюю боль, раскаяние и сожаление.

Епископ проговорил чуть хрипло:

— Если бы нам удалось раздобыть корону Этельстана, все это можно было бы предотвратить. — Он показал на могилы моего отца и брата Ричарда. — Разве это не стоило некоторых жертв и страданий?

Его слова так разозлили меня, что я не сдержалась — с моего языка сорвался вопрос, который мучил меня со времени посещения Мальмсбери:

— И что бы вы сделали, если бы мне удалось найти для вас корону? Воспользовались бы ей как оружием в борьбе с Кромвелем? Или попридержали бы для других целей?

Он уставился на меня. На шее у него нервно пульсировала жилка. Наконец епископ сказал:

— Проводите меня в лепрозорий.

Слезы бессильной ярости стекали по моим щекам. Я прошла через рощицу, наполнявшуюся весенними запахами, и начала спускаться по склону. Епископ шел следом.

Я остановилась в ожидании у открытой двери заброшенного лепрозория. Яркие пятна желтых и белых цветов контрастировали с облупленной серой стеной фасада, где под выломанным окном я оставляла письма.

Епископ медлил, стоя перед руинами. Казалось, он не хочет заходить внутрь.

— Я вот думаю, — сказал он, — будут ли люди через много лет приходить на развалины наших монастырей и размышлять о тех, кто жил в этих стенах.

Я вздрогнула: он словно прочитал мои мысли.

Гардинер подошел ко мне, глаза его светились фанатичной решимостью.

— Сестра Джоанна, леди Мария прониклась к вам искренней любовью. Она в письмах ко мне и ко всем другим непременно упоминает про вас. Это будет непросто, но мы сумеем сделать вас придворной дамой, и тогда вы сможете приносить всем нам большую пользу. Но первым делом вам придется выйти замуж. У меня есть для вас несколько кандидатов, которым вполне можно доверять.

— Нет, ни за что! Замолчите! — воскликнула я, заткнув уши руками.

— Если хотите, ваше целомудрие останется при вас: брак может быть чистой формальностью, — успокаивающим голосом сказал он, словно это более всего оскорбило меня. — Однако тут есть одна тонкость: нужно, чтобы вы обвенчались спустя достаточное время после принесения послушнического обета, но при этом задолго до поступления на службу к принцессе. Вы будете вызывать значительно меньше подозрений, нося фамилию и титул мужа.

— Зачем же тратить столько усилий, чтобы устроить меня к леди Марии? — спросила я. — Ведь вы считаете меня ничтожной неудачницей.

Он помолчал немного, потом сказал:

— Вряд ли можно винить вас: вполне вероятно, что корона была уничтожена этой треклятой сумасшедшей девкой еще в самые первые дни вашего пребывания в монастыре.

Я поморщилась, услышав такое описание сестры Кристины.

Епископ еще внимательнее вгляделся в мое лицо.

— К сожалению, вы упрямая, и с вами трудно иметь дело. Но то, как вы сумели выкрутиться, попав в переделку в доме Норфолка… Ничего подобного я прежде не видел! Вы необыкновенная женщина, сестра Джоанна. Я знал это еще до того, как увидел вас в камере Тауэра. Вы не можете провести остаток жизни в Стаффордском замке в качестве бедной родственницы, третьестепенного члена опальной семьи. Уверен, что вы и сама тоже не желаете этого. Иначе для чего вы покинули дом и принесли обет в Дартфорде? Вы хотели занять в жизни более достойное место. Вести духовное существование. — (Я тяжело вздохнула: возразить мне на это было нечего.) — И потом, находясь здесь, вы предприняли столько усилий, чтобы подробно разузнать о короне, обо всем, что случилось в монастыре. Почему? Ведь я не давал вам такого поручения. Но вы хотели выяснить все, до мельчайших подробностей. — Он говорил так страстно, словно находился не на руинах лепрозория, а читал проповедь в кафедральном соборе. — Вы хотели наполнить свою жизнь смыслом, сестра Джоанна. Спокойное существование не для вас. Так поймите же, что борьба еще только начинается. Силы, выступающие против нас, могущественны и коварны. Вам кажется, будто все потеряно, однако в действительности это не так. Под моим руководством вы еще сможете послужить Господу и праведному делу восстановления старой веры.

— Но только не через политические махинации, — возразила я. — У меня нет ни малейшей склонности к политике.

— Да неужели? — Он принялся кругами ходить вокруг меня. — Вы приехали на Смитфилд, чтобы помолиться за мятежную кузину, утешить бунтовщицу леди Булмер. Вы многим рисковали, пытаясь выполнить семейный долг, но я с самого начала был убежден, что дело не только в этом. Вы верили в то, во что верила она. И теперь продолжаете верить. Если не хотите постоять за наше дело ради себя самой, то сделайте это ради нее, в память о вашей кузине, которая страдала и умерла на костре.

Я вздрогнула. Я понимала, что слова его были справедливыми, но понимала также и другое: присоединиться к сторонникам епископа Гардинера, связать себя с таким человеком чрезвычайно опасно. Причем опасно для моей души, а не только для бренного тела.

Он понял, что я колеблюсь.

— Я не собираюсь доказывать вам, что я святой, — сказал епископ гораздо более тихим голосом. — Но я и не дьявол. Поверьте и подчинитесь мне, сестра.

Я почувствовала, как во мне поднимается волна протеста — ее всколыхнуло воспоминание о моем отце, растянутом на дыбе.

— А если я не соглашусь, что вы сделаете на сей раз, чтобы заставить меня? — спросила я. — Захватите Артура, бросите его в Тауэр и будете мучить?

Ярость бушевала в глазах Гардинера. Маска добродушного, сострадательного епископа спала, и я увидела перед собой жестокосердного, безжалостного интригана.

— Епископ Гардинер, я больше никогда не стану инструментом вашей политики, — сказала я и пошла вверх по склону холма.

Он догнал меня и схватил за руку:

— Я не закончил говорить с вами, сестра Джоанна.

Я вырвала руку.

— Наш монастырь уничтожен, епископ. Я с сегодняшнего утра свободна и больше не нахожусь под юрисдикцией церкви.

— Да как ты смеешь говорить со мной подобным образом?! — взревел он. — Ах ты, дерзкая девчонка! Я не какой-нибудь приходской священник, от которого можно просто так отмахнуться. Я выбран в советники самим королем Англии. Я когда-то был его первым секретарем и рано или поздно снова возглавлю королевский совет. И если сегодня ты отвергнешь меня, то со временем еще горько пожалеешь об этом, как и все мои враги.