Крест

В одно прекрасное утро его навестил Эрик, тоже зимовавший в Сарграде, а не в Найноре. Собственно, известие, что князья намерены отказаться от своего затворничества, стало лишним доводом, повлиявшим на уступчивость Зигмунда Горларда в споре с наследником. До города Оттар и Эрик добирались вместе, а уже на окраине направились в разные стороны: Оттар к дому на улице Кожевников, снятому отцом, а Эрик — к княжескому дворцу на Стефанице, иначе называемой Аббатской площадью. Прозвали ее так потому, что здесь в годы Тридцатилетней войны убили аббата-вернадинца по имени Стефан, проклявшего Эстиваров за грехи их и учившего народ не слушать короля, предавшегося дьяволу.

Позволить себе жить на Стефанице могли лишь самые богатые семейства провинции: Стэнгарды и Хайрегарды. Герцогский клан Стэнгардов, владевший огромным, по площади сравнимым с Валадом северным поместьем Хойрой, был очень влиятелен, даже королевского наместника в провинцию традиционно назначали из Стэнгардов. Ныне им был Эстольд, герцог дель Хойра, женатый на Ингрид, сестре Эрика. Особняком он владел вполне подобающим своему положению. А как раз напротив герцогской резиденции располагался княжеский дворец. Кроме того, на площади возвышался величественный кафедральный собор.

В пути Эрик жаловался Оттару, что содержание городских особняков — не только в Сарграде, но и в Трое, и в Черевице, и в Румале, — обходится ему дороже, чем содержание жилой цитадели Найнора.

— Найнор — сердце клана, — говорил Эрик. — Это хранилище всех ценностей в княжестве, это городская крепость, и это дом, в котором мы действительно живем. А в тех особняках мы бываем редко. Бывает, что за всю жизнь князь и не покажется в каком-то из своих домов. А следить за ним обязан. Хорошо, что лезуиты согласились управлять моим румальским имением — они заодно и особняк в Румале в порядок привели. Там лет тридцать никто из наших не появлялся. А здание старинной постройки, на Хаенто — на главной площади. Лезуиты часть здания в пользование арабам сдали, там теперь торговые ряды для самых богатых покупателей. У меня, честно, еще не скоро руки до него дошли бы.

— А я тогда, в монастыре, думал, у тебя какие-то иные планы…

— Какие планы?! Я один, а поместья по всему миру! Не разорваться же мне. В Трое-Черевице управляющий воровал страшно, больше половины дохода в карман клал. Там все воруют — обстановка располагает. Хозяева далеко, им главное, чтоб поместье совсем в пустыню не превратилось. Теперь там лезуиты хозяйничают. Я точно знаю, что они берут свою десятину, остальное в оборот пускают. Если бы мне остальное имущество так же выгодно использовать…

В городе Оттар заглянул в особняк князей Валадских только раз — на следующий вечер после первой своей дуэли. Дворец оказался величественным, сложно распланированным, с садом летним, напоминавшим парк, и зимним, высаженным в огромной оранжерее, закрытой сплошь толстым стеклом. Трехэтажный добротный и роскошный особняк. По сравнению с ним дом, где поселились Горларды, выглядел просто бедняцкой хижиной.

И Эрик, которому изменила тактичность — или убогость жилья повергла его в шок? — не преминул заметить нищету отделки и обстановки, когда явился к Оттару утром накануне Юлаева дня.

— Твой отец напрасно снял дом здесь. — Эрик озирался, не скрывая брезгливости. Пробежал взглядом по темным потолочным балкам, по неприкрытым обоями стенам, по старой мебели. — Надо было на Гитском холме. Там есть особнячок, маленький, но вполне приличный. И всего-то на двести златров дороже. Зато туда можно пригласить близких друзей на вечеринку, и не придется краснеть.

Такого стыда Оттар никогда еще не испытывал. Двести златров разницы для Хайрегарда — пустяк, мелочь на карманные расходы. А Горларды на двести златров жили год.

Притом Оттар понимал, что для Эрика вовсе не была секретом бедность Горлардов — они ж его вассалы, знал прекрасно их доходы. И Годинор тоже не блистал роскошью. Но там Эрик никогда не подавал виду, что замечает вопиющую нищету. Он стал вести себя бестактно только в городе: не одобрял примирение с родителями. Он хотел, чтобы Оттар воспользовался рекомендацией отца Франциска и поступил бы на службу в орден. Но вслух этого не говорил. Эрик ничего не сказал даже тогда, когда Оттар, пряча глаза, признался ему, что барон Зигмунд воровал вместе с повешенным старостой. Эрик отказался от судебного преследования барона, но отношения друзей дали трещину.

Впрочем, трещину они дали много раньше — в год, когда погиб Вальтер Закард, а у Оттара не хватило смелости, чтобы сознаться в убийстве…

— Тебя совсем не видно в городе, — заметил Оттар. — Никто даже имени твоего не слыхал.

В тоне крылась нотка самодовольства — как же, ведь самого Оттара знали все.

— Я бываю только у герцога, — пояснил Эрик, будто не заметив спесивого тона. — Там собираются все, с кем имеет смысл водить знакомство, и кто интересен мне. Что же до тех, кто имени моего не слыхал… У меня нет времени кутить и играть в карты с теми, кто живет на Валаде, но не знает имени собственного князя. Да и карты я не люблю. С таким невероятным везением, как у меня, садиться за стол просто неприлично. Я никогда не проигрываю. Да… К тому же, я скоро уезжаю. Сразу после Ай-Эр герцог отбывает в столицу, и я вместе с ним. Эстольд считает, что мне пора представиться королю и Малому Совету. А по весне, после ледохода, я отправлюсь в Румалу, за тем же самым — представиться канцлеру и Сенату. Я ведь не только валадский князь, но и румальский принц. Заодно и наведаюсь в Трою-Черевицу.

Отповедь, произнесенная обманчиво мягким тоном, обожгла сердце Оттара. Князь разом показал ему, кто из них чего достоин. Эрик — влияния политика, Оттар — жалкой славы дуэлянта. Причем даже не в столице, а в Сарграде. "Там собираются все, с кем имеет смысл водить знакомство, и кто интересен мне"… Эрик ни разу не приглашал Оттара составить ему компанию, отправляясь к герцогу.

Обида заставила Оттара распустить перья и приняться расписывать свои подвиги так, что они стали похожи на деяния древних гитов. Эрик помалкивал, иронично улыбался. А, уловив паузу, сказал:

— Завтра Юлаев день. В Найноре мы бы отмечали его именно как Юлаев день, но здесь такое вызывающее поведение недопустимо. Поэтому будем праздновать, как мой день рождения, благо, мы с Юлаем родились не только в один день, но и в один час. Отец завтра передает мне княжество, по этому случаю мы даем бал. Я хотел ограничиться вечеринкой или ужином для самых близких друзей — в точности как мы в Найноре устраивали, — но Эстольд считает, что нужно большое празднество. Соберем весь цвет нашей златирии, будет и мертийский граф, — Эрик поморщился, — у него дочь на выданье. Единственная наследница. Мне отец второй месяц ее нахваливает.

— Что ты думаешь по этому поводу?

— Да ничего. Женить меня на ней хотят.

— И согласишься? — ужаснулся Оттар.

— А куда деваться? Если б не беда с Ядвигой, отец бы погодил немного. Теперь же все, пути отрезаны. Нельзя в двадцать лет жить вдовцом с маленькой дочерью на руках. Отец настаивает, чтобы свадьба была непременно до отъезда, боится, что я холостой во все тяжкие в столице пущусь, или женюсь на какой-нибудь актриске… — Эрик хмыкнул. — И уж конечно, никакого выбора у меня больше не будет. Я должен обзавестись наследником. И обзавестись от производительницы, у которой родословная не короче моей.