Крест

Фрида ахнула, объятая ужасом.

— Поскольку все обряды отправляли не на аллантской земле, Ругерт не угодил в руки инквизиторов. В Румалате подобный поступок не считается грехом, и к Устанарам там темные люди, не ведающие благодати спасения, относятся с великим почтением. Что взять с язычников и безбожников? Ругерт полагал, что обойдется, ведь ритуал проводил не просто настоящий черный маг, но и его дальний родственник… Вы не знали, что Хайрегарды в родне с Устанарами?

— Даже… даже помыслить такого не могла!

— Ничего особенного. Политика. — Оттар невоспитанно пожал плечами. — Для румальского златирина родство с Устанарами столь же почетно, как для нас — с Эстиварами. Хотя я полагаю, старый князь очень умно поступил, что не стал хвалиться таким родством. Тем более, во время крещения купель исторгла Эрика из своих недр. Тогда все поняли, что он проклят Хиросом за грех отца. Жаль парня, и жаль старого князя. Я по-человечески понимаю обоих — не знаю, что бы делал сам, окажись я на месте старика Ругерта. Но именно поэтому у Эрика такие глаза — печать нечистых сил. Хотя мы с вами люди образованные, и не должны поддаваться суеверному страху. Я думаю, в действительности купель могла возмутиться из-за ошибки священника — крестил неопытный юнец. А может, и все нормально было, может, это — валадские сказки. Во время крещения церковь заперли, и посторонних в храме не было. Никто не знает точно, что произошло.

— Но на пустом месте такие слухи не возникнут?

— Безусловно. Но мне думается, основание для слухов Ругерт дал сам. Видите ли, он распространил легенду, будто его сын родился уже после смерти матери. Княгиня умерла родами, а искусный врач извлек из ее чрева живой плод.

— О Боже…

— Хотя эта легенда точно сказка. Мы ведь просвещенные люди и понимаем, что такого просто не могло случиться. Как и того, что его мать якобы понесла в пятьдесят лет.

Фрида едва не подавилась:

— Что вы хотите сказать?

— То, о чем все княжество судачит за спиной князя. Мою мать позвали в кормилицы Эрику, она как раз родила моего младшего брата Оттона, но он уже умер… Впрочем, неважно. Мать рассказывала, что княгиня Ева долго болела, и признаки походили на беременность, но это было не так. В ночь, когда княгиня умерла, в ее спальню вошли врач и муж, один нес кофр со своими инструментами, другой — сверток размером с младенца. Врач прогнал всех знахарок, потом вышел князь и затворил дверь. А через четверть часа появился и врач, неся на руках ребенка. Все удивились, но к Еве никого не подпустили. Муж и врач готовили ее для погребения сами. И в ту же ночь рожала служанка князя, о которой точно знали, что она его любовница. Наутро она исчезла вместе с младенцем, — он помолчал. — Не было никаких чудес с посмертным рождением. Служанка родила сына, и князь, зная, что другого наследника ему не видать, подложил бастарда под бок умирающей жене. Служанку отправили в дальний монастырь, чтобы не болтала, а князь провозгласил ее сына законным. Моя мать, разумеется, сочла бесчестьем прикасаться к такому ребенку. И уехала в Годинор той же ночью. Эрика выкармливала беспородная девка.

Фрида бросила ошарашенный взгляд в сторону Эрика:

— Но он выглядит слишком благородно для сына простолюдинки!

— Выглядит — да. Тут я согласен с вами. "Породой" он пошел в отца. Но душа у него плебейская. Характер и повадки совершенно лакейские. В Найноре он целыми днями пропадает на скотном дворе, и нет для него большего удовольствия, чем наводить там порядок. Его с большим трудом обучили грамоте, читает он по складам, кое-как считает, а о других науках и речи нет. К сожалению, вместе с утонченной внешностью отца он не унаследовал его изощренный ум. Легенда о рассудительности Эрика держится на его молчаливости и своевременных подсказках друзей. Его специально воспитали таким образом. Как выяснилось, заставить его молчать с умным видом оказалось проще, чем обучить правильной речи и вежливым оборотам. О, конечно, многие аристократы не блещут умом и манерами, многие любят свое хозяйство и прекрасно управляются с ним, не чураясь труда наравне со скотниками или пахарями…

— Как в Левобережье, на Востоке? — с умным видом вставила Фрида, показывая образованность.

— Совершенно верно. На Востоке Эрик считался бы одним из лучших членов общества. Если бы у него не присутствовал еще один безусловный признак низкого происхождения. К моей великой жалости — да, я не лицемер, мне действительно его жаль, — он малодушен. И это основная причина того, что он никуда не показывается из дома. Не принимает участия ни в охотах, ни, тем паче, в турнирах. Боится физической боли. Он не умеет держать в руках саблю или шпагу. Я уже не говорю о мече — истинном оружии благородных воителей. Зато он прекрасно справляется с топором, ремонтируя стойла в конюшне — сам видел.

Фрида с трудом удержалась от брезгливой гримаски, перехватив адресованный ей взгляд Эрика. Простолюдин… Она демонстративно повернулась к Оттару, внимательно посмотрела на него. Да, сын всего лишь вассального барона. Да, кисти рук широковаты, черты лица грубые, а одежда на груди побелела от осыпавшейся с лица дешевой пудры. У Эрика вид куда благороднее. Но только вид. А на самом деле Оттар — подлинный аристократ.

— Но что заставляет вас поддерживать дружбу с бастардом?

— Во-первых, вы сами слышали — Эрик князь. И низкое происхождение вовсе не помешало ему унаследовать поместье. Ссориться с сеньором ни к чему. А во-вторых, сам Эрик о своем происхождении не подозревает.

— Не может быть!

— По общему уговору сплетни и пересуды до его ушей не доносят. Он не виновен в грехе родителей. Настоящий златирин не станет наказывать за это Эрика. Ведь у нас есть способность к истинному состраданию. И у меня каждый раз сжимается сердце, стоит мне только представить, каково ему среди нас. Ему недоступно для понимания то, что мы впитываем с молоком матери, он мучается, пытаясь исполнить то, на что не хватает способностей. И не понимает, почему ему ничего не удается. Он чувствует себя ущербным чужаком в нашей среде. И он ужасно одинок.

Его слова перевернули Фриде душу. Она другими глазами посмотрела на старого отцовского друга. Каким жестоким человеком надо быть, чтобы так издеваться над ребенком?! Несчастный мальчик… Ругерт мог бы выделить ему сумму, достаточную для того, чтобы стать деревенским старостой или зажиточным купцом, и не подвергать мальчика непосильным испытаниям, стараясь воспитать из него князя.

Первый танец, по этикету, должен был открывать хозяин дома, но, поскольку он давно состарился, эту обязанность взял на себя его сын. Фрида похолодела, заметив, что Эрик направился к ней, но усилием воли сдержалась. Истинно благородные люди способны к состраданию, и он не виноват в том, что натворили его родители, напомнила она себе речи Оттара. И, принимая приглашение, испытывала по отношению к молодому князю только жалость без намека на презрение.

К ее немалому удивлению, он оказался великолепным танцором. И все фигуры выполнял с легкостью и изяществом, недоступным простолюдинам. Боже, думала Фрида, а ведь не сказал бы ей Оттар, никогда бы не приняла Эрика за бастарда… Она невольно вздрагивала, наталкиваясь на его огненный взгляд, — Оттар прав, глаза у него мерцали. Молчание нарушать не смела, а сам Эрик предпочитал не открывать рта. Проверить, так ли Эрик туп, Фриде не удалось. И вообще, с этим князем-полукровкой она чувствовала себя куда скованнее, чем с простым, но чистокровным сыном барона.

Танец закончился, Эрик, как положено галантному кавалеру, проводил девушку к матери, и тут же его окликнул герцог Эстольд. Вдвоем они направились к дверям.

Не успела Фрида перевести дух, как к ней подлетел Оттар, с улыбкой протянул руку в полупоклоне:

— Разрешите пригласить вас, сударыня?

Оглянувшись и убедившись, что мать опять увлеклась разговором, Фрида тихонько молвила:

— Сударь, я так утомилась… Предыдущий танец был слишком длинным. Вы не могли бы проводить меня куда-нибудь, где бы я могла отдохнуть от шума? Только чтобы меня это не скомпрометировало.