Крестом и стволом
Шрифт:
– Для тебя это не в тягость, сумеешь к восьми? – вежливо поинтересовался он. – Пропуск я закажу.
Священник посмотрел на часы и, прикинув, что осталось ждать от силы часа четыре плюс час на дорогу, согласился.
Отец Василий покинул патриархию в 18.30. Ковалевский журнал был плотно притянут к животу широким кожаным ремнем и скрыт черной просторной рясой. Выйдя из метро, священник оказался в совершенно незнакомом ему районе, хаотично застроенном новыми домами вперемешку с высокооконными,
Отец Василий, как и было ему сказано, миновал четыре новостройки, пересек находящийся справа квартал наискосок и, уже подходя к нужному месту, заметил, что за ним наблюдают. Двое мужчин курили возле телефонной будки, тактично посматривая на священника, но никаких телодвижений не совершали. «Дмитрия Александровича люди, – подумал священник. – Точно его. Контора серьезная».
Он прошел мимо наблюдателей, нырнул в длинный проходной двор и пошел вдоль обшарпанных стен. Эти дома явно шли под снос, самое бандитское место, но священника это только радовало. По крайней мере лишних людей не окажется – или враг, или друг.
Едва он пересек последний из описанных Дмитрием Александровичем дворов, из черного проема подъезда вышел невысокий крепкий человек и направился прямо навстречу священнику. Он выглядел таким собранным, таким некрикливо точным в своих движениях, что отец Василий почувствовал – это свой. Надо не один час провести в спортзале, чтобы в движениях появилась эта собранность и эта точность. Никто из вальяжных, развязных братков не мог иметь этой экономной точности походки.
Отец Василий невольно улыбнулся, и в следующий миг крепыш вытащил из-под куртки пистолет с длинным цилиндрическим глушителем и выстрелил в священника – один раз, второй, третий.
Звука почти не было слышно, но отца Василия откинуло к стене так, словно он получил под дых бревном. У священника поплыло в глазах, и он понял, что уже лежит на боку, а крепыш стоит над ним и готовится сделать последний, контрольный, выстрел.
Он ударил крепыша ногой, как лежал, снизу. Отец Василий даже не был уверен, что попадет – ни ног, ни рук он в этот миг не чувствовал. Древний, как созданный господом богом мир, инстинкт самосохранения сделал все за него.
Крепыш исчез из поля зрения, отец Василий тяжело перевернулся на живот и, поднявшись на четвереньки, пополз прочь через пропитанный запахом извести и цемента строительный мусор, пластиковые бутылки и битое стекло.
Только через бесконечно долгие пятнадцать или двадцать метров отец Василий отважился остановиться и, задрав рясу, вытащить пробитый в трех местах журнал. Все три пули были здесь. Они застряли в последней, ближайшей к телу обложке, лишь слегка надорвав ее. Если бы не снижающий выходную скорость пули глушитель, священник был бы уже трупом. А так на голом животе лишь отчетливо багровели три округлых кровоподтека.
Где-то за стенкой послышался топот, и отец Василий вскочил, сунул журнал на прежнее место и побежал прочь.
– Слева обходи! – услышал он четкое распоряжение, на бегу осмотрелся, но никого не увидел.
Священник резко прибавил ходу, и, наверное, только поэтому стрелявший
промахнулся. Отец Василий заметил боковым зрением мелькнувшую темную фигуру, но отсечь своей жертве путь к бегству человек уже опоздал.Никогда в жизни отец Василий так не бегал! В один прием он перемахивал через груды гнилых досок и каким-то шестым чувством находил единственно возможный проход среди хаотически расположенных завалов из битого красного кирпича и пластов отвалившейся штукатурки. Его то нагоняли, то теряли из виду; один раз он услышал за спиной выстрелы.
Когда священник пересек весь квартал с его заваленными мусором незнакомыми дворами и пустыми, уже подготовленными к строительству площадками, сердце совсем зашкаливало. Он вылетел на дорогу, боковым зрением отметил, как несется ему наперерез белый автомобиль обтекаемой формы, но контора Дмитрия Александровича была уже вот она, совсем рядом, и едва стало ясно, что он успевает, автомобиль резко развернулся и через доли секунды скрылся за поворотом – с этой «фирмой» киллеры были явно знакомы и встречаться с ее работниками не хотели.
Он остановился лишь тогда, когда протянул документы молодому охраннику.
– Михаил Иванович Шатунов? – переспросил парень, похоже, ничуть не удивившись запыхавшемуся, испачканному в мелу и пакле священнику. – Проходите, вас ждут. Кабинет номер сто четыре.
«Ну и слава богу! – мысленно сказал священник. – Не все же мне обломы. Видит бог, я заслужил того, чтобы меня хоть где-то ждали нормальные люди!»
Дмитрий Александрович сразу все понял.
– Не ранены? – быстро поинтересовался он и, получив отрицательный ответ, предложил на выбор щетку, чтобы почистить рясу, или кресло, чтобы сразу приступить к делу. Священник выбрал кресло.
Он начал рассказывать все и с самого начала. Старый опытный спецназовец не пытался ни прервать, ни поправить. И только когда отец Василий упомянул фамилии Копылова и Ковалева, глаза Дмитрия Александровича засверкали живым, острым интересом. Он вставал, прохаживался по кабинету, снова садился и слушал, слушал и слушал.
– Вот этот журнал, – вытащил из-под рясы главную, немного растрепанную улику отец Василий и положил ее на стол.
– Вы снимали копию? – сразу понял Дмитрий Александрович, едва лишь кинул взгляд на вскрытый корешок и криво закрепленные скобы.
Отец Василий кивнул.
– Правильно сделали, – похвалил его Дмитрий Александрович. – Не дойди вы сегодня до меня, и Ковалев остался бы безнаказанным.
– Меня не это беспокоит, – покачал головой священник и пояснил: – Не безнаказанность его.
– А что тогда? – удивился Дмитрий Александрович.
– Понимаете, когда человека приходится наказывать, это всегда слишком поздно, – попытался объяснить свою позицию отец Василий. – Важно остановить человека до того, как он успеет натворить непоправимых вещей.
– Но с Ковалевым ведь так не получилось? – приподнял бровь Дмитрий Александрович.
– А Ковалева важно просто остановить. И это главное.
– Вы сможете пожить в Москве некоторое время? – поинтересовался Дмитрий Александрович, с интересом листая журнал. – Возможно, понадобятся ваши показания.