Крестоносцы. Полная история

Если поездка Гуго на Запад увенчалась громким успехом, то его возвращение на Восток в 1129 году, по окончании собора в Труа, было далеко не таким триумфальным. Набрать людей и заручиться неоценимой поддержкой для своего ордена ему удалось, но вот гарантировать успех крестового похода, для которого он вербовал воинов, было не в его силах. Добровольцев он отыскал немало — и многих удалось привлечь благодаря связям семейства Монтлери, которое числило Балдуина своим родственником [345] . Значительная часть из них добиралась до Иерусалимского королевства вместе с Фульком Анжуйским — как, скорее всего, и сам Гуго. Но как сообщает автор «Англосаксонской хроники», когда все эти толпы добровольцев оказались на Святой земле, они были «прискорбным образом одурачены» [346] . Гуго обещал им большую войну, а кончилось все одной-единственной незадавшейся и по большому счету позорной кампанией.

345

Riley-Smith, The First Crusaders: 1095–1131, с. 183–5.

346

Anglo-Saxon Chronicle, с. 259.

В 1125 и 1126 годах Балдуин II, который после разгрома на Кровавом поле передумал нападать на Алеппо, сделал пару пробных вылазок в сторону Дамаска и окрестностей, в обоих случаях задействовав небольшое войско, собранное в Иерусалимском королевстве. И хотя во второй из этих кампаний ему удалось втянуть Тугтегина в бестолковую и ничем не закончившуюся битву, к захвату города он не приблизился ни на йоту. Король утвердился во мнении, что взять Дамаск можно лишь при помощи армии, сопоставимой по размеру с той, что четверть века назад, когда он был еще молодым человеком, штурмовала Антиохию и Иерусалим. Именно за такой армией Гуго де Пейна с компанией и послали на Запад, а Балдуин твердо решил дождаться их возвращения, прежде чем снова пойти на Дамаск. Он так настроился тянуть время, что упустил шанс захватить Дамаск даже тогда, когда больной и измотанный многими военными походами Тугтегин умер [347] . (Это произошло 12 февраля 1128 года.) Балдуин не воспользовался моментом перехода власти к новому атабеку, сыну Тугтегина Тадж аль-Мулюку Бури, и задним числом это его решение кажется ошибочным. Но король ждал возможности выставить против врага, как сказал Ибн аль-Каланиси, «большое войско» [348] . Поздней осенью 1129 года, когда Гуго вернулся на Восток вместе с новыми крестоносцами, пришло время действовать.

347

Дату смерти Тугтегина приводит Ибн аль-Асир: Ibn al-Athir, том I, с. 274.

348

Ibn al-Qalanisi, с. 195.

Путешественник аль-Мукаддаси называл Дамаск «столицей Шама». Город славился дворцами и обелисками, возведенными еще во времена Омейядов; жемчужиной среди них была великолепная городская мечеть, построенная в VIII веке: это большое и ослепительно красивое здание, украшенное золотым орнаментом, считалось четвертым по святости местом исламского мира. Город, который вырос вокруг мечети, также был очень приятным местом: улицы его пересекают каналы, и в нем сплошь сады и деревья, как писал аль-Мукаддаси, который нахваливал заодно отличные бани и фонтаны Дамаска и порядочность его граждан (единственным серьезным недостатком горожан он считал прискорбное пристрастие к жесткому мясу и черствому хлебу) [349] . Для франков, которых мало занимали мечети, но много — священные реликвии и стратегически расположенные торговые города, это был крайне соблазнительный трофей. Рынки Дамаска обслуживали шелковые пути, связывавшие китайские мастерские с Византией и Западной Европой. К тому же говорили, что под одной из колонн великой мечети покоится голова Иоанна Крестителя.

349

Al-Muqaddasi, с. 133–4.

В конце ноября Балдуин выступил в поход с армией, которая, по оценкам Ибн аль-Асира, состояла из двух тысяч рыцарей и пехоты без числа [350] . Сопровождал его внушительный отряд новых предводителей крестоносцев: там был новоиспеченный зять короля Фульк Анжуйский, молодой Боэмунд II Антиохийский, который в 1128 году прибыл наконец на Восток, чтобы вступить во владение княжеством усопшего отца, испытанный в боях Жослен Эдесский и Понс, граф Триполи. Крестоносцы знали, что в Дамаске у нового атабека Бури было много проблем. Крупное восстание низаритов (секты ассасинов), живших в Дамаске, вылилось в массовые беспорядки и уличный самосуд. Распятые трупы низаритов свисали с зубчатых стен города, а обугленные останки бывшего визиря Абу Али, которого обезглавили за предполагаемые сношения с низаритами, лежали на груде мусора близ цитадели. Бродячие собаки много дней угощались человеческими трупами [351] . Низариты, которым удалось бежать из города, искали защиты у латинян и в качестве жеста доброй воли сдали им близлежащую крепость Банияс. Выйдя из Банияса, армия франков разбила лагерь в 10 километрах к югу от Дамаска, возле Дарайи, в местечке под названием Деревянный мост. По легенде именно здесь, по пути в Дамаск, фарисей Савл увидал слепящий свет, который подтолкнул его к обращению в христианство. В историю Савл вошел как апостол святой Павел [352] .

350

Ibn al-Athir, том I, с. 278.

351

Ibn al-Qalanisi, с. 192–3.

352

Деяния 9: 2–9.

За тридцать лет до этого, во время зимней осады Антиохии, большой франкской армии нужно было постоянно думать о пропитании, которое приходилось добывать по большей части в окрестностях города. Под Дамаском было то же самое. Гийом де Бюр отрядил на это дело внушительное число рыцарей — половину, если верить хронике Гийома Тирского, — они разделились на мелкие отряды и отправились прочесывать окрестности в поисках продовольствия. Это была трагическая ошибка. Бури, конечно, был не таким энергичным правителем, как его покойный отец Тугтегин, но даже он не мог не воспользоваться представившимся шансом. Бури собрал войско из «самых отважных турок Дамаска» и союзнических сил, явившихся помочь обороне города, и отправил его дать бой франкским фуражирам [353] . Турки застали врасплох большой отряд франков недалеко от деревни аль-Бурак и «поубивали многих из них», обратили в бегство Гийома де Бюра, «окружили оставшихся воинов и стали крушить их саблями, пиками и стрелами, и не успел еще закончиться день, как они все лежали на земле, покрытые пылью из-под копыт лошадей» ^{92} [354] .

353

Ibn al-Qalanisi, с. 197.

354

Там же, с. 198.

Как вскоре станет ясно, от такого серьезного поражения крестоносцы уже не оправятся. Когда они готовили контратаку, налетела буря с туманом, проливным дождем, громом и молниями, которая превратила дороги в непролазную грязь. «Буря была послана на них за их грехи», — презрительно замечает Гийом Тирский [355] . Балдуину, растерявшему половину войска, не оставалось ничего другого, как в беспорядке отступить. Как только о поражении в аль-Бураке стало известно, франкские армии сожгли то, что не смогли унести, и бежали. Ибн аль-Каланиси, как и Гийом Тирский, увидел в этом руку Всемогущего. «Почувствовав безопасность, люди выходили [из Дамаска] и отправлялись к своим земельным наделам, хижинам и местам работы, больше не испытывая страха и печали, наслаждаясь столь неожиданно ниспосланной Аллахом невиданной благодатью, — написал он. — После такого поражения неверные не смогут вновь собрать свои силы, когда не стало стольких рыцарей, огромное число людей их погибло и множество имущества пропало» [356] .

355

William of Tyre, том II, с. 42.

356

Ibn al-Qalanisi, с. 199–200.

Неудивительно, что автор «Англосаксонской хроники» отпустил едкое замечание в адрес Крестового похода 1129 года, подытожив, что закончился он не чем иным, как надувательством и провалом. В 1120-х годах франки не оставляли попыток захватить Алеппо и Дамаск, но даже с мощной армией, сравнимой по численности с армиями Первого крестового похода, сделать ничего не смогли. Однако мечта отвоевать у мусульман еще один большой город не умерла: походы на Алеппо, Дамаск и на юг, на Каир, продолжатся. По-прежнему взгляды крестоносцев будут обращены также на Аскалон, последнюю мусульманскую крепость на побережье между Египтом и Византией. И все же начиная с 1130-х годов экспансия на Востоке постепенно уступит место укреплению позиций, а в 1140-х годах, как мы скоро узнаем, укрепление позиций сменится отчаянной их обороной.

В этом отношении самым важным итогом Крестового похода на Дамаск в 1129 году стал не столько исход битвы, как таковой, сколько вербовочная кампания, которая ему предшествовала. Гуго де Пейн, основав орден тамплиеров, обеспечил крестоносцев официальным институтом, который много лет будет давать выход желанию молодых рыцарей вести вечную священную войну и крепко свяжет латинские страны Запада и Востока. В 1130-х годах путь тамплиеров повторят госпитальеры, которые вдобавок к медицинским и паллиативным функциям возьмут на себя и воинские обязанности. В последующие десятилетия крепости, сторожевые башни и командорства (или общины-пресептории — казармы монастырского типа) тамплиеров и госпитальеров появятся во всех государствах крестоносцев. В них разместятся постоянные гарнизоны богобоязненных рыцарей, в чьи обязанности будет входить теперь не только защита паломников, но и оборона самой Святой земли. Рыцари и сержанты тамплиеров и госпитальеров станут считаться элитными подразделениями франкских армий: они обычно составляли авангард и арьергард войска, а враги считали, что «в битве они яростнее всех франков».

В Европе военные ордены также процветали: сменявшие друг друга папы обеспечивали им организационную поддержку и широкие налоговые льготы; они активно участвовали в войнах, которые велись на Пиренейском полуострове, одновременно приобретая все больше недвижимости в мирных землях, — и все это стараниями людей, которые в надежде на награду в вечности отдавали тамплиерам или госпитальерам свою собственность или жизнь.

В самом начале, когда эти новые организации крестоносцев только появились, будущее движения казалось довольно туманным. После 1129 года энтузиазма в отношении еще одного крупного похода на Восток почти не наблюдалось, поскольку складывалось впечатление, что для него нет причины. Вновь об этом заговорят только тогда, когда над латинскими государствами Святой земли нависнет серьезная угроза: крестовый поход из наступательного инструмента превратится в оборонительный. До того пройдет более десяти лет, но, когда такой момент наступит, это будет поистине ужасающе, потому что на Востоке появится лидер столь же грозный, как Тугтегин и Иль-Гази, вместе взятые.

Глава 13. Мелисенда Великолепная

Вы должны браться за великие дела и, хоть вы и женщина, действовать должны, как мужчина…

В середине лета 1131 года Мелисенду, старшую из четырех дочерей Балдуина II, призвали к смертному одру отца. Старый король, слабеющий день ото дня, ждал ее во дворце патриарха на территории храмового комплекса Гроба Господня, одетый в монашескую рясу. Несколькими днями ранее, когда Балдуин понял, что смертельно болен, он отказался от атрибутов королевской власти и попросил слуг подыскать ему удобное помещение как можно ближе к гробнице Христа. Он принес монашеские обеты и надел монашеские одежды в надежде повысить свои шансы на загробную жизнь. «Он очень надеялся, что тот, кто победил смерть… разделит с ним свое воскрешение», — писал Гийом Тирский [357] . Но Балдуин не окончательно выбросил из головы мысли о земном царстве: у него были серьезные планы на будущее его короны и семьи — и двадцатишестилетняя Мелисенда скоро об этом узнает.

357

William of Tyre, том II, с. 45.

У Мелисенды было три сестры — Алиса, Годерна и Иовета, — и все они, каждая по-своему, станут значимыми фигурами в династической политике латинских государств Востока. Незадолго до описываемых событий Алиса вышла замуж за Боэмунда II Антиохийского, но почти сразу овдовела — в возрасте всего двадцати трех лет Боэмунд погиб, сражаясь с турками Данышменда в Анатолии. В бою ему отрубили голову, которую затем отослали в подарок багдадскому халифу. Годерна была еще не замужем, но через несколько лет и она станет одной из заметнейших женщин Утремера. Младшей сестре, Иовете (Иветте), сулили будущее в монастыре, но судьба ее с самого детства не баловала. В пятилетнем возрасте Иовету отдали в заложницы по условиям договора об освобождении ее отца, томившегося в плену у сына Иль-Гази Тимурташа. Несчастного ребенка забрали из семьи и держали в почетном заточении в ожидании выкупа, который должен был заплатить Балдуин. Девочки появились на свет в непростые времена, и обстоятельства закалили их характер. Наполовину латинянки, наполовину — со стороны усопшей матери Морфии — армянки, все они были выдающимися личностями второго поколения франкских поселенцев Святой земли. Их переплетающиеся судьбы позволяют воочию увидеть, как нарастающие трения и усобицы охватили Латинский Восток тогда, когда деяния первых крестоносцев начали уходить из памяти живых в область легенд и преданий.