Крестоносец: Железная Земля

***

Аптекарь, сгорбленный старенький имперец с красными слезящимися глазами, долго читал рецепт, а потом посмотрел на меня со страхом.

– Да, милорд, у меня есть все необходимые ингредиенты, - прошамкал он.
– И я могу изготовить для вас... это снадобье. Только осмелюсь спросить - вы уверены, что вам так необходим эликсир?

– Да, уверен. И заплачу вперед. Сколько вы хотите?

– Пять золотых, милорд. Составные части эликсира весьма дороги.

– Хорошо, - я отсчитал требуемую сумму и прибавил еще один гельдер.
– А это вам за молчание.

– Нет, сударь, - старик покачал головой и придвинул монету мне.

– Я не возьму с вас ни гроша лихвы. Мое молчание ничего не стоит, поверьте. Приходите завтра, к открытию моей аптеки.

С Аптекарской улицы мы с Джаремом отправились прямо в резиденцию епископа, чтобы забрать Домаша и вместе с ним ехать в Левхад. Здесь меня ждал сюрприз - оказывается, байор уже вторые сутки в замке не появлялся. Лошадь роздольца стояла в конюшне, и это вызывало беспокойство. Расспросы слуг и послушников тоже ничего не дали. Подавив раздражение, я сел на коня и поехал в город. Я примерно догадывался, где мог зависнуть мой роздольский друг.

В Кале, как мне сказали в замке, было два борделя и примерно дюжина кабаков. В первом веселом доме мне было сказано, что господин, похожий на Якуна Домаша, у них не появлялся. А вот во втором, на улице Кающихся Грешниц, меня ждал успех - пышнотелая, крашенная в жгучую брюнетку бордельмаман тут же сообщила мне, что произошло в ее заведении.

– Да, он был здесь, - заявила она, обмахиваясь веером.
– Не человек, а помесь медведя и свиньи. У меня бывает почтенная публика, добрый сэр. Богатые и уважаемые люди, которые приходят ко мне весело провести вечер. Ваш знакомец явно к ним не относится.

– Обойдемся без лирики. Где сейчас байор Домаш?

– Там, где ему и положено быть - в темнице. Он тут все вверх дном перевернул. Заявился сюда пьяным, как грязная свинья, лез ко всем со своими объятиями и поцелуями, избил моего охранника. Пришлось вызывать стражу, чтобы его угомонить. Репутации моего заведения нанесен удар и кем - поганым имперским боровом! Кто мне заплатит за весь этот разгром? Может, вы?

– Я бы рад, сударыня, но у меня нет денег.

– Конечно, - "мамочка" с презрением посмотрела на меня.
– От вас, имперцев, одни убытки. Тогда хватит болтовни. И не хотела бы я больше видеть вас в своем заведении.

Штаб-квартира городской стражи и тюрьма располагались через три улицы. Я приехал туда как раз к обеду, и мне пришлось ждать, пока их голожопая светлость главный тюремщик отобедают и соизволят меня принять.

– Здесь он, - заявил мне тюремщик.
– Сидит в камере, как и положено.

– Я хочу, чтобы вы его выпустили.

– Никак не можно, - тюремщик посмотрел на меня ледяным взглядом.
– Три статьи уложения нарушены: появление в присутственном месте в непотребном виде, избиение подданного его величества, сопротивление страже при аресте. Полгода заключения или штраф в десять гельдеров.

– Вы, кажется, не поняли, сударь. Мы прибыли сюда по поручению ее величества. Мне что, обратиться к епископу Ошеру?

– Да хоть к самому Оссу обратись!
– хохотнул тюремщик.
– Сказано же, посажен за дело. Закон есть закон, и если вы в своей империи срать на законы хотели, мы в нашей Виссении свято их блюдем. Или плати штраф или ступай, здесь не место для посторонних.

Пришлось заплатить. Тюремщик с удовольствием ссыпал деньги в свой кошель, провел пальцами по усам, еще жирным от съеденного за обедом жаркого и зычным криком вызвал надсмотрщика. Мне было предложено идти вместе с ним в подземелье.

Уже на входе я услышал пение, больше похожее на рев попавшего в капкан медведя - так раздирать себе глотку мог только Домаш. Судя по всему, песня была сложена на злобу дня отважным байором прямо здесь, в тюрьме, и исполнялась в знак протеста. Приводить слов песни не буду: самыми невинными словами в ней были "прошмандовкины дети" и "чтоб вам сдохнуть всем гуртом".

Домаш сидел в дальней камере - завидев меня, он тут же вскочил с деревянных нар и вцепился в решетку.

– Слава Матери!
– рыкнул он.
– Я знал, я знал! Скажи этим крысам, милорд шевалье, чтобы отпустили меня!

– Уже отпустили, - сухо ответил я и повернулся к надсмотрщику.
– Отпирай давай.

– Ох и сволочной тут народ, дорогой мой собрат рыцарь, даже представить ты себе не можешь, какой сволочной!
– причитал Домаш, когда мы шли к выходу.
– Почти сутки меня в этом клоповнике продержали и даже еды не принесли, а воду дали грязную, как задницу в ней мыли, чтоб их разорвало! Я ведь с самыми добрыми намерениями в тот бордель пришел, истинно говорю. А там не веселое заведение, пристойное для доброго досуга оказалось, а улей осиный! Девки страшные и злые, как вампиры, вино разбавленное, а тут еще этот громила ко мне с кулаками полез. И что я должен был, по-твоему, делать, скажи на милость?

– Помолчи, байор, - ответил я.
– Натворил дел, так имей смелость то признать.

– Ноги моей больше в этом засратом городишке не будет!
– заявил роздолец.
– Истинно Кал его потребно было назвать, а не Каль! Сам мимо него до конца жизни проезжать буду, и прочим расскажу.

Из-за Домаша я потерял полдня и вынужден был переночевать в замке. Спал я очень плохо, едва дождался рассвета, и еще до восхода солнца мы втроем были в седлах. По пути я заехал к аптекарю и забрал флакон с Последним Поцелуем, который тщательно завернул в корпию и спрятал на груди, под латной курткой. Всю дорогу до Левхада Домаш был мрачен и молчалив (может быть, потому что не выспался и уехал без завтрака), а мне, честно сказать, было не до него. Я думал об Элике, о Домино, и о том, что для нас всех начинаются настоящие испытания.

Тракт подсох под теплым весенним солнцем, кони шли легко, и к вечеру мы были уже в Левхаде. На этот раз мы остановились в корчме у ворот, где хозяином был имперец. Домаш завалился спать, а мы с Джаремом отправились во дворец Вильзичь.

Караулом командовал уже знакомый мне лейтенант Корада, и мне показалось, что он удивлен моим приходом. Выслушав меня, он проводил нас в караулку и велел ждать.

Прождали мы долго, наверное, не меньше часа, на улице походу совсем стемнело. Я уже начал нервничать, когда лейтенант вернулся и предложил следовать за ним. На этот раз меня привели не в зал для торжественных приемов, а в личные покои королевы на втором этаже дворца. Вотана была вместе с сыном - король Эдельфред сидел за столиком для игры в лото и раскладывал на столешнице карты в замысловатом пасьянсе. На мое приветствие он ответил небрежным кивком, королева же протянула мне руку для поцелуя.

– Рада видеть вас, шевалье, - сказала она.
– Мы ждали вас и с нетерпением ждем новостей.

Я начал рассказывать. Королева слушала меня внимательно, и я замечал, как меняется ее мимика: в начале разговора ее лицо было строгим и серьезным, когда же я упомянул о статуях Триады и о столе с картой, на ее губах появилась едва заметная довольная улыбка, а в глазах огоньки. Видимо, я оправдал ее ожидания.

– Вы отлично поработали, шевалье, - сказала она, когда я закончил.
– Наша благодарность безмерна. Вот, примите в знак того, что мы довольны, - Вотана сняла с пальца великолепный перстень с квадратным сапфиром в алмазной оправе и протянула мне. Я с поклоном взял кольцо.
– Теперь, поскольку с одной тайной нашей истории мы разобрались, я бы хотела поговорить с вами о другой. Вы блестяще выполнили мое поручение, и я уверена, что следующую мою просьбу вы тоже выполните наилучшим образом.