Крестоносец

— Сам хочу. Но, увы… нельзя… — скрипнув зубами, произнес Андрей.

Михримах прибыла в Трапезунд на торговом корабле Генуи. С прошлого года, чтобы избежать большой войны на западе с морскими державами Сулейман открыл Босфор и Дарданеллы для итальянских торговых кораблей. И испанских. И французских. Само собой, не без таможенных сборов, однако их стало довольно много в том числе и в Черном море. Вот на одном из таких кораблей Михримах и прибыла.

Андрей наблюдал за ней издалека.

Он видел, как она вдумчиво осматривает разгружаемое обозное хозяйство… легионеров… болтает с прохожими. И медленно кружа вокруг своей жертвы, словно акула, приближается ко дворцу, в котором он поселился.

Понятное дело, Михримах была не одна. Но эти люди не выглядели османской делегацией. Скорее итальянской или чем-то вроде этого. Поэтому жители города были в целом спокойны.

Князь мог послать людей и уничтожить как саму женщину, так и ее сопровождающих. Однако что-то его останавливало. Может быть мысль о том, будто она действительно мать его дочери? А может и православный священник, который находился в ее свите. Довольно странная ситуация…

Вместе с ней также шла молодая девица. Точнее по местным меркам молодая женщина, хотя на вид она напоминала юную студентку лет семнадцати-восемнадцать. Довольно свежую и приятную на вид…

Наконец делегация дошла до дворца и Андрей, скрепя сердце, разрешил им войти. Просто ради того, чтобы не выглядеть трусом в своих собственных глазах.

— Ты не рад встречи? — спросила она, войдя на балкон, откуда открывался отличный вид на море и бухту.

— А должен?

— Мне казалось, что там, в башне, мы стали ближе друг к другу.

— Зачем ты все это устроила? Какой еще ребенок?

— Какой? Это твоя дочь.

— Ну конечно. Ты еще скажи, что я отец всех детей, рожденных после изнасилований в ту ночь.

— А разве это не так? Духовный отец. Если бы не ты — они бы не появились на свет.

— Очень смешно. Ты думаешь, что я поверю, будто с первого раза сумел зачать тебе ребенка?

— Ты хочешь отказаться от ребенка?

— Я хочу выкинуть тебя с балкона.

— И что тебя останавливает?

— Жалость к слугам. Здесь высоко и им придется тебя долго отдраивать от камней.

Михримах подошла и глянула.

— Мда… высоко…

— Не боишься?

— Ты никогда не убьешь мать своего ребенка.

— Я — нет. Но я всегда могу попросить помощи. У Ростома масса вопросов к твоему отцу. А я… я просто погорюю о вашей гибели. И помолюсь за упокой вашей души.

— Верю, — несколько напряженно ответила женщина. — Но я здесь не за этим.

— Не удивлен. И что ты хочешь? Денег?

— Передать тебе это, — сказала Михримах и протянула свиток в кожаном тубусе.

— Что здесь? Аспиды? Скорпионы? Ядовитые жабы?

— За кого ты меня держишь?

— За ядовитую и очень опасную тварь.

— Фу, как примитивно. Может быть я любящая женщина?

— В самом деле? Ты умеешь любить?

— Тебя? Без всякого сомнения. В любом случае, можешь не переживать — ничто в тубусе не сможет тебя отравить или убить.

— Открой.

Она, хмыкнув, подчинилась.

— Разверни свиток.

Она вновь выполнила.

— Видишь, я хорошая девочка. Я умею подчиняться. — произнесла она, покрутив свиток в руках и лизнув уголок с максимально пошлым подтекстом. А потом подошла ближе. И игриво улыбаясь, протянула его Андрею.

Князь достал платок и с его помощью осторожно взял свиток.

— Не думала, что ты настолько меня боишься. Я же и в руках его вертела, и лизнула.

— Ты могла перед этим выпить противоядие.

— Как мило…

Андрей же отошел, разрывая дистанцию, и начал читать.

Точнее сначала он осмотрел пергамент. Он был добротный и дорогой. На нем были привешены свинцовые печать Патриархом Константинополя, Антиохии, Иерусалима и Александрии. А снизу, рядом с ними, стояло множество подписей. Десятков пять или шесть. И все как на подбор — интересные, статусные.

Текст грамоты был составлен на койне — высоком среднегреческом языке — языке византийских аристократов. И гласил этот текст такие вещи, от которых у Андрея побледнело лицо и встали дыбом волосы. Причем не образно. Потому что в его руках был документ, подтверждающий его происхождение от Палеологов по прямой мужской линии.

Согласно описанной в нем легенде у Фомы, дочь которого вышла за Иоанна III, был старший брат — Андроник. У того имелся сын — Иоанн. И именно этот парень должен был по закону унаследовать престол после гибели Константина XI в 1453 году. Он, а никак не Фома и его дети.

Но вот беда — Иоанн после падения Фессалоник в 1430 году, переехал сначала на Кипр, а потом вообще уехал на Русь. Где поступил на службу к Дмитрию Юрьевичу Шемяке. Он тогда являлся Великим князем Московским, пока Василий II сидел в плену.

Поучаствовал в Смуте.

Погиб.

Но его сын продолжал состоять на службе у потомков Шемяки. И, вместе с Василием Шемячичем перешел под руку Иоанна III в 1500 году. Около 1505 года прадед Андрея решил сменить сюзерена и ушел служить в поместную службу к Великому князю Московскому.

Почему? Бог весть. Но ушел.

Ну а дальше в грамоте описывалась уже знакомая Андрею историю. Которая прекрасно объясняла, почему дед тогда хмурился и серчал, когда внук его расспрашивал о прошлом. Знал, старый хрен. Знал. И дядя Фома знал, вон как хитро смотрел. Но не болтали, видно опасались поплатиться за то, что в свое время служили Шемяке и его сыну. Ведали ли они о крови Палеологов? Бог весть. Почему не попытались бы пристроиться под крылышком Софьи и ее сына-внука? Или были в состоянии доказать свое происхождение? Или боялись расправы по какой-то причине?

Помимо этих деталей в грамоте объяснялось, почему ни у Андрея, ни у его родичей не проявлялись фамильные черты Палеологов во внешности. Дескать, Иоанн сын Андроника пошел ликом в свою мать Елену Драгаш.

Ну и кое-что еще.

Так или иначе, но, если верить этой грамоте, Андрей являлся по прямой мужской линии Палеологом. И ладно что Палеологом, так еще и законный наследник и, по сути, титулярный Василевс. Ведь благородность же женщин, согласно византийской традиции, ни на что не влияли. Ибо Василевс был в праве брать себе любую. От этого его права ничуть не умалялись.