Крестоносец

С азапами, кстати, легкой иррегулярной пехотой, набранной по, по-фемному принципу из крестьян, поступали схожим с акынджи образом. Кидали толпами по направлению и не пытались даже сожалеть об их утрате. Победят? Отлично. Нет? Бабы еще нарожают, благо, что в землях Анатолии и Румелии проблем с демографией не наблюдалось. Что в совокупности с тучной казной позволяли руководству Великой Порты поступать таким образом. И социальное напряжение сбрасывать, и военные проблемы решать с минимальным расходом умственных сил.

Строго говоря османы что в XV, что в последующие века старались вступать в бой только при заметном численном превосходстве. Потому что могли себе это позволить[1]. Однако далеко не всегда это приводило их к победам. Понятно, реляции Суворова — крайность. Великий полководец умел себя подать. Однако двух-трех кратное численное осман превосходство было для них едва ли основой для победы…

Заняв холм легион начал готовиться к бою.

Прямо с вечера.

То есть, копать на гребне холма флеши[2]. В центральной князь поместил свои 12-фунтовые пушки, а в боковые — 6-фунтовые «картечницы», сформировав таким образом три батареи. Со своими секторами обстрела и непосредственным командованием.

Поначалу он хотел развернуть все орудия в единую батарею, по типу времен Наполеоновских войн. Для максимальной концентрации орудий на решающем направлении. Но передумал, предположив, что османы, скорее всего, постараются охватить его с флангов, пользую численным преимуществом. Поэтому фланговые флеши были развернуты так, чтоб, при необходимости, вести обстрел даже с обратной стороны холма.

А там, к слову, располагался лагерь.

Его также строили весь вечер и часть ночи.

Просто обычный вал где-то в метр высотой с пропорциональным рвом перед ним. И этот «конструкт» шел П-образным контуром примыкая к холмам. Имелись и импровизированные ворота, которые «закрывались» парой тяжело груженых повозок, чтобы легко не опрокинуть, сдвигаемых с боков и скрепляемых промеж себя.

Люди ОЧЕНЬ умотались на этой «стройке века». Зато спали спокойно. Насколько это вообще было возможно перед боем.

А вот Андрей, к примеру, так глаз и не сомкнул.

Нервы.

Это была его первая серьезная битва. Настоящая битва.

Да, он и раньше воевал, в том числе против противника, кардинально превосходящего его отряд числом. Но всегда это напоминало какую-то игру. Ударил-отскочил. Он словно оса — крутился вокруг неприятеля и жалил его… жалил… жалил…

Даже в битве на Гоголе ни масштаб, ни серьезность не ощущались ТАК как здесь. Ведь в случае чего он с по крайней мере частью своих людей мог отступить. А тут куда отступать? При настолько серьезном превосходстве неприятеля в легкой иррегулярной коннице и полном отсутствии укрытий это выглядело попросту невозможным.

Да и легион…

Его потеря — это конец. Комплексный. Даже если он сумеет сбежать. Потому что здесь был собраны практически все наиболее преданные ему люди. Потеряет их, и судьба его вряд ли вызовет у кого-то зависть. Особенно после той дурацкой грамоты, в которой Андрея обозвали Палеологом…

Страшно.

Нервно.

Момент истины.

Квинтэссенция тех семи лет, что он прожил здесь — в XVI веке.

Он сидел в своем шатре.

Пил крепко сваренный кофе.

И пытался накачаться эмоционально, вспоминая, а иной раз и напевая песни из далекого будущего…

Наконец-то наступило утро.

Андрей об этом узнал по звукам труб, донесшихся из-за холмов. От лагеря османов. Они, как оказалось, еще по сумеркам вышли. И теперь начинали наступление.

Князь наспех умылся.

Выпил еще чашку отвратительно горького крепкого кофе. Хотелось хлебнуть вина или чего покрепче, но он сдержаться. Не время.

Вышел.

И быстрым шагом поднялся на гребень холма.

Принял от одного из спутников подзорную трубу и постарался разглядеть обстановку.

Со стеклом для линз у него ничего не вышло. Раз за разом он пытался выплавить хороший кусочек стекла в купольной печи. Но обязательно получался либо сгусток какой-то, либо пузырек, либо трещинка. Из-за чего Андрей плюнул и сделал себе рефлектор на зеркалах. Для чего прикупил у испанцев «металл, который нельзя расплавить», завозимый из Нового света. То есть, самородную платину, из которой эти самые зеркала и делал. Само собой, получилось у него далеко не с первой попытки и не самым лучшим образом. Но вполне компактно, если самому не носить. А главное — видно далеко и хорошо.

Учитывая тот факт, что никаких подзорных труб еще в помине не было, просто еще их не изобрели, то вариантов лучше у Андрея все равно не имелось. Преимущество же, которое давало это приспособление, сложно было переоценить. Вот и сейчас он сумел издалека разглядеть общую диспозицию и тактические маневры противника.

Поведение Селима отличалось предельной предсказуемостью. Он действовал по стандартному шаблону, заведенному в османской армии тех лет.

Вперед выступила большими массами иррегулярная конница. Сипахи и акынджи. И продвигалась вперед тремя большими группами по центру и флангам.

Пехота легиона тем временем переваливала через холмы и строилась у их подножья. Вперед выдвигались собственно легионеры со щитами. За ними, чуть сзади и выше становились стрельцы, дабы бить поверх головы своего «живого вагенбурга». Еще выше — на кромке невысоких холмов свои места занимали артиллеристы.

Вся кавалерия оставалась в резерве.

На всякий случай.

Как и специальные отряды, такие как гренадеры. Андрей очень надеялся, что до них не дойдет. Поэтому старался попридержать этот козырь «в рукаве».

Вот все заняли свои места.

Тишина.

По заведенным Андреем обычаям болтать можно было только на привале. На марше и уж тем более в бою требовалось хранить полную тишину, дабы отчетливо слышать команды. Посему священника, который спешно проводил службу на кромке холма, слышали все. В разной степени, но все.

Османы надвигались.

За конницей проглядывалась многочисленная пехота, которая оставалась стоять на своих позициях. Причем, в подзорную трубу были видны «испанские козлы» перед ней и прочие импровизированные полевые укрепления. А еще кое-где проглядывались фальконеты.

— «Львов» дальней картечью заряжай, — скомандовал князь.

Приказ его передали по цепочке.

И прислуга 12-фунтовых пушек, названных для простоты коротким словом «Лев», засуетилась. Открыла зарядные ящики. Извлекла оттуда унитарные картузы — холщовые мешки цилиндрической формы, в которые были увязаны и пороховой заряд, и «снаряд», то есть, вязанка картечи.

Стрельчатая картечь, которую Андрей применил возле Азака, показала свою высокую эффективность. Но тогда на нее, к счастью, никто не обратил внимания. И он уже после выдохнул с облегчением, прекрасно понимая, что враги могли бы взять ее на вооружение. И, обладая кардинальным техническим превосходством, обернуть против него.