Крестоносец

В Европе в эту эпоху ещё пользовались римскими цифрами, а в православных странах использовали греческие буквы, и это было жутко неудобно. Такого понятия как «ноль» вообще не знали, а без него вести сложные вычисления невозможно. Присутствовавший при нашем разговоре Бернард возразил, что негоже им использовать цифры, придуманные нехристями. Я привёл контраргумент, согласно которому сарацины не придумали эти цифры, а украли их в Индии, где их изобрёл Апостол Фома для жителей, обращённых им в христианство. И что Бернард может через Папу справиться в римских архивах, этот факт упоминается на первых Вселенских Соборах.

Подсказал монахам и конструкцию самого простого улья, благо что у Петровича насмотрелся, а также как можно изготовить дымарь и сетку. Первый улей делали под моим чутким руководством, а затем в него заселили матку, за которой из леса последовал весь рой. Улей заблаговременно поставили на отшибе, чтобы дикие пчёлы, которым предстояла стадия одомашнивания, не накинулись на проходящих мимо монахов.

А поздно вечером, накануне нашего выхода из аббатства, я представил на суд Бернарда и прочей монашеской братии, занимавшейся виноделием, готовый продукт. На вид полученная субстанция получилась кристально чистой, судя по запаху — голимая спиртяга. Поджёг — запылала красным, и потухла, когда жидкости осталось вполовину меньше от начального объема. Ага, выходит, получил-таки 40°. Петрович учил меня, что как раз так и должна гореть 40-градусная. При 20° жидкость ярко вспыхивает синим пламенем, но практически сразу же гаснет — это «играют хвосты». При 30° горит, пока вы держите ложку (или другую ёмкость, в которую набрали алкоголь) над источником огня. 60° — ровно горит сине-красным пламенем, сжигая алкоголь на 3/4 . А при 80° пылает ярко-синим до тех пор, пока жидкости практически совсем не останется.

На презентации продукта для первого раза мне хватило маленького глоточка… Ух, хорошо пошла! Первый блин однозначно получился не комом, о чём я и доложил присутствовавшему на дегустации Бернарду. Тот тоже пригубил, поморщился, с задумчивым видом посмотрел куда-то вдаль, за монастырскую стену (дегустация проходила во дворе), снова сделал глоток, уже побольше, вновь подождал, и молвил:

— И правда крепкое вино. И вкус очень необычный… Хм, и ощущаю себя как-то… Как-то странно.

— С двух маленьких глотков ничего не будет, — успокоил я его. — А вот если вольёте в себя целый кубок, то через небольшой промежуток времени сильно опьянеете, как будто бы вы выдули бочонок обычного вина.

Дело закончилось тем, что Бернард всё-таки выцыганил у меня не только чертежи для кузнеца, который, хоть и не будучи медником, всё же сообразил, что к чему, но и сам самогонный аппарат. С монахом-кузнецом я хорошо поладил, научил заодно делать нормальные, шарнирные ножницы, которыми все пользуются в моём будущем, а здесь в обиходе только пружинные, хоть и разных размеров. С первого раза ножницы у мастера вышли не совсем такими, какие мне были нужны, то есть попросту говоря, стригли хреново. А вот третий экземпляр меня порадовал, я им без особых усилий остриг ногти на руках и ногах. После чего экспроприировал, кузнец за них даже денег не взял. Ну ещё бы, теперь он начнёт их клепать пачками, и его монастырь озолотится. Ну и он сам, не исключено, слегка улучшит своё существование в этом бренном мире.

Аббат заплатил мне целых пятьдесят золотых византийских безантов, посчитав, что этого более чем достаточно за мои прогрессорские дела, и конечно же, за агрегат, приготовляющий продукт, которому, несмотря на мою лекцию о пользе спирта, ещё всё же нужно найти применение. Однако пообещал крепкий напиток, если таковой пойдёт, так сказать, в серию, назвать «Святой Януарий». Понятно, что в честь моего небесного покровителя, который якобы нашептал мне все эти рецепты и схемы.

Ладно, бог с ним, с аппаратом. Главное, что я знаю, как его сделать, а по пути следования или уж точно в Святой земле, думаю, не раз представится возможность изготовить его заново. Тем более что арабы уже вроде бы должны изобрести к этому времени дистиллятор, с помощью которого можно получать «горючую воду».

Я аббату подсказал, что для той же медицины в монастырских школах спиритус придётся в самый раз. Авторитет их выученников взлетит на недосягаемую высоту — большинство их пациентов выживут, плюс анестезия спиртом облегчит лечение ран, переломов и ампутаций. Так же показал, как можно на спиритусе изготовить цветочные эссенции, добавляя их в свечной воск для благоухания.

Часть спирта я выпросил для себя, хотел изготовить настойки на травах. Но уже в пути, по ходу дела, когда будем догонять армию нашего короля. А пятьдесят безантов постарался понадёжнее спрятать, сшив с внутренней стороны штанов потайной карман. Всё-таки по нынешним временам деньги более чем приличные, для кого-то целое состояние. Роланд вообще пребывал в эйфории, словно это ему заплатили полсотни золотых. Но я, кстати, заверил его, что это наши общие деньги, и когда ему понадобятся звонкие монеты — я всегда готов буду поделиться. Но храниться будут они у меня, и Роланд даже не вздумал протестовать. Понимал, что ограбить меня куда труднее, нежели его.

И кстати, такая попытка была предпринята буквально в сутках пути от аббатства к Саарбрюккену, от которого мы решили спускаться вниз по реке Саар. Так получилось, что ночью на привал мы остановились у подножия поросшего лесом холма в одиночестве. Группки отставших от армии крестоносцев тоже двигались в этом же направлении, но были они редкими, и мы, так получилось, прибились к парочке таких же оболтусов.

Одному лет двадцать, второй выглядел лет под сорок. Причём оба были немцами, что вообще странно, учитывая, что армия Конрада ушла в Святую землю ещё месяц назад. Однако по-французски, хоть и с акцентом, говорили неплохо, видимо, сказывалась близость французской границы.

Младший, со светлыми крысиными усиками и покрытым угрями лицом, представился Вольфгангом Вагнером. Композитор вдвойне — я невольно вспомнил Вольфганга Амадея Моцарта и Рихарда Вагнера. Старший же назвался Гюнтером Шульцем. Оказалось, первый приходится племянником второму, старшим сыном его сестры. Свою задержку объяснили юридическими проволочками: дядюшке якобы пришлось доказывать в суде право наследования небольшим поместьем после смерти старшего брата. Тот несколько тел назад схоронил жену, сына и дочь, умерших от непонятной болезни, и таким образом, наследников у него не осталось. Таковым себя считал на законных, как он заявил, основаниях Шульц, но тут вдруг объявился якобы незаконнорождённый сыночек братца, тоже заявивший права на кусочек земли и каменный домишко. В итоге «самозванец» так и не смог доказать своё родство с покойным, и имение перешло к Шульцу. Тот оставил на хозяйстве старшего сына, а сам, будучи вдохновлён рассказами стариков, участвовавших в Первом крестовом походе, которые вернулись со славой и добычей, отправился попытать удачи во Втором. А сестра подсунула ему своего сына, которому тоже не терпелось ухватить удачу за хвост, так что пришлось отправляться в путешествие с такой вот нагрузкой.

Вооружены они были так себе, не лучше и не хуже нашего, разве что у каждого при себе имелся ещё и боевой топор на длинной рукояти. С оруженосцами у них была та же история, что и у нас — на них элементарно не хватало денег. То есть у нас-то теперь ещё как хватало, но подыскивать оруженосца на ходу, да ещё в чужих землях, я считал как-то не совсем правильным. Пока и сами неплохо справляемся.

По ходу дела Роланд принялся рассказывать нашу историю, и когда дело дошло до монастыря цистерцианцев, сдуру проболтался, что сам Людовик подарил мне перстень, который сейчас красовался на пальце моей правой руки, а за аппарат, производящий крепкое вино, а также за а также за аппарат, производящий крепкое вино, и ещё за разного рода знания, коими я поделился с монахами, мы получили от Бернарда Клервоского кругленькую сумму. Гюнтер и так всю дорогу косился на мой перстень, а сейчас от меня не ускользнуло, как переглянулись дядюшка с племянником, и этот взгляд мне не понравился. А потому я решил держать ухо востро и, как позже выяснилось, мои опасения оказались не напрасными.

Вот в первую же ночь, разбив свой шатёр рядом с нашим, они и затеяли пакость, решив взять грех на душу. Заводилой, как и следовало ожидать, оказался старший, Гюнтер Шульц. Уже в предрассветной мгле, когда настаёт время самых сладких снов, полог нашего шатра тихо отодвинулся и в проёме, на фоне лениво просыпавшейся зари, показалась полусогнутая фигура Шульца, а за ней вторая, его племянника. И оба держали в руках свои нехилые такие ножички.

Почему я проснулся? Нет, не потому, что ждал нападения и оттого до последнего, покуда хватало сил, не смыкал глаз, хотя и в самом деле терпел до последнего, пока всё же сон не овладел мною. Просто под утро мне элементарно захотелось отлить. Я как раз решал, потерпеть, попытавшись снова заснуть, или всё же сделать над собой усилие, встать и, отойдя на несколько шагов от шатра, слить в траву излишки жидкости из своего мочевого пузыря. Тут как раз и послышались крадущиеся шаги, а затем неслышно был откинут полог.

К тому моменту, действуя скорее интуитивно, нежели осознанно, я уже вытащил из ножен собственный нож, купленный когда-то у кузнеца-оружейника Форжерона, чья прекрасная дочь Беатрис не раз и не два грезилась мне в моих сновидениях. Увидев вооружённых попутчиков, я понял, что наши с Роландом дела плохи. Гюнтер был здоровым малым, настоящий Голиаф, да и его племянник, на долю которого, я так понял, выпало прирезать моего спутника, не выглядел Давидом. Откормились, сволочи, на свиных рульках, или что они там жрут…