Крестовый поход

Я сосредоточилась на этих глазах, и вокруг стало абсолютно тихо и пусто, по телу прошла знакомая волна, заставившая его налиться силой и спокойствием. И поединок начался.

Описывать поединки на мечах дело неблагодарное. Все происходит слишком быстро, и мозг просто не фиксирует движения. Думать нельзя, нужно действовать, по наитию, повинуясь инстинкту и ещё какой-то неведомой силе, которая завладевает телом и ведёт его замысловатым путём к победе или к поражению.

Тонни бился отлично, быстро, легко, и в отличие от агрессивного и жёсткого Таро, изысканно и благородно. Его стиль был похож на каллиграфию, такой же стремительный, многозначный и чёткий.

Он не спешил, и у меня было время присмотреться к его действиям, почувствовать его, а потом «зацепиться» за его сознание, такое же спонтанное, как и у моего прежнего противника, и всё же чуть более логичное. Уловив несколько редких приёмов, которые он удачно вставил в поединок, я поняла, что он ценит старую школу и любит хитрые приёмы, которых, видимо, знает великое множество. В ответ я, отвечая на его очередной удар, ускользнула в сторону, как учил меня Джерри Торранс, мгновенно сменила позицию и нанесла быстрый укол из положения, в котором бы следовало рухнуть на пол. Этот приём назывался в переводе с фергийского «поцелуй стрелы». Тонни едва успел уклониться, и в его глазах мелькнуло удивление. Ну, конечно, латоми — стиль, построенный на фергийском фехтовании, стал известен на Земле лишь последние годы, следовательно, мой противник о нём не знает.

Учитывая, что ферги, всё-таки не люди, и научиться их фехтованию землянину совсем непросто, а я научилась, я поняла, что у меня пока есть некоторое преимущество над соперником. Я быстро перестроилась на латоми и стала двигаться в темпе мотылька порхающего над лугом, то и дело, вставляя известные мне приёмы: «всплеск огня», «укол цветка», «лепесток ветра», «жало наложницы» и другие под названиями такими же странными, как и производимый ими эффект. Тонни пропустил два удара, но я не стала завершать их. Мне не хотелось прерывать поединок. Было слишком интересно.

Я ускорила темп и когда в очередной раз нацелилась на атаку, мой противник вдруг лихо взмыл вверх и, перевернувшись в воздухе, по дуге пролетел над моей головой и опустился за моей спиной. Я стремительно обернулась. Ага, у него свои преимущества. Он умеет летать, стремительно перемещаться по площадке и даже исчезать. Это сделало поединок ещё интереснее. Теперь мне приходилось просчитывать не только его ходы, но и эти странные перемещения. А тут его возможности были, поистине, безграничны. И всё-таки в какой-то момент я его потеряла. Этих нескольких секунд, пока я крутилась, ища его, было достаточно, чтоб завершить поединок результативной атакой. Но, увидев его, я поняла, что он намеренно тормознулся, удержавшись от удара, верно ведущего к победе. Его глаза больше не напоминали пропасть, они азартно блестели, а на губах появилась тень улыбки. Ему тоже понравилось. Но именно это напомнило мне об обстоятельствах, в которых начался наш поединок. Это была вовсе не затейливая игра в облаках. Это был тренировочный поединок в спортзале. И сколько он длился, я сказать не могла. Главное, что он мог длиться ещё очень долго. Это игра ради игры, искусство ради искусства.

Я остановилась и с улыбкой поклонилась, давая понять, что завершаю поединок. Он понял и тут же прижал рукоятку меча к бедру и тоже склонился в поклоне.

Я постепенно возвращалась в реальный мир, слыша какие-то крики и шум. Потом я поняла, что наш поединок произвёл впечатление. Всем понравилось, и никто не был огорчён тем, что победителя не оказалось.

— Как в кино… — разобрала я, наконец, возглас Вербицкого.

Тонни Хэйфэн стоял напротив меня с мечом в руках и улыбался.

— Я получил истинное удовольствие от этого поединка, командор, — произнёс он, снова поклонившись.

— Я тоже, — призналась я, подходя к нему. — Мне даже было жаль его прерывать. Но кроме приятных впечатлений, я ещё получила и подтверждение того, что нам будет чему поучиться друг у друга. Меня заинтересовали некоторые приёмы. Должно быть, они очень древние.

— Да, я знаю много старых и даже считающихся секретными приёмов. Я покажу вам их. И надеюсь, что вы откроете мне тайны этого странного стиля, — он воспроизвёл пальцами быстрые движения порхающего мотылька.

— Я весьма поверхностно знакома с этой школой, но всё, что знаю, — покажу. А позже обязательно познакомлю вас с мастером, создавшим этот стиль на основе фехтования древней инопланетной расы. Он расскажет и покажет вам куда больше.

Тонни снова поклонился и отошёл, я вернулась с Джулиану, который подал мне куртку.

— Тебя можно поздравить? — усмехнулся он при этом.

— С чем? — уточнила я.

— Ты, наконец, нашла себе постоянного играющего тренера.

— Он научит меня старинным приёмам и биться левой рукой, а я познакомлю его с Джерри Торрансом.

— Честный обмен, — согласился он.

Я обернулась к Белому Волку и распорядилась:

— Продолжайте тренировку, командор, — и добавила про себя: — А я иду в душ.

В полёте время идёт быстро, и вскоре баркентина благополучно выскользнула из подпространства и вошла в звёздную систему, светило которой было помечено на земных картах цифрами и латинскими буквами, а в народе называлось Питер. Причём не по имени некого Питера, а как сокращенное от Санкт-Петербург, поскольку именно в этой системе была построена дальняя космическая станция-цитадель «Кронштадт». Сам по себе Питер ничем особенным не отличался, спектр имел оранжевый, а диаметр в полтора раза меньше, чем Солнце. Вокруг него вращались три небольшие, не приспособленные для жизни планеты и куча ничем не примечательных космических булыжников.

Мы как раз подходили ко второй планете от Питера, когда «Кронштадт» вышел с нами на связь. На экране появилось бледное лицо темноволосой женщины в форме лейтенанта.

— Мы вас ждём, «Пилигрим», — сообщила она после формального приветствия. — Швартуйтесь к семнадцатому причалу. Я включу маяк, чтоб вы сразу его нашли.

Баркентина, не торопясь, обогнула зеленоватый, подёрнутый газовой дымкой шар планеты, и из-за неё выплыла огромная орбитальная станция, похожая на старинный космический крейсер. Видимо, это сходство было придано ей намеренно, потому что выглядела она, как и положено цитадели, внушительно и надёжно. При этом вся эта угловатая махина, состоявшая из «корпуса» и «палубных надстроек», была расцвечена огнями внешних прожекторов и светящихся окон.

Из носовой части «крейсера» торчала длинная широкая труба, от которой отходили перпендикулярные причальные мачты, что придавало этой конструкции некоторое сходство с рыбьей костью.

— Вон наш причал, — Булатов указал на мачту, конец которой мигал то красным, то синим цветом.

— Стыкуемся, — кивнула я.

За пилотским пультом на этот раз сидел Дэн Кроу, и можно было упустить промежуточные команды, которые он знал наизусть и выполнял без подсказки. Я тем временем высматривала «Супербой», пытаясь вспомнить, когда видела его в последний раз.

Видимо, довольно давно. Я ещё командовала земным подразделением поисково-спасательного флота, когда к нам поступили семь новеньких полностью экипированных разномастных звездолётов. Особенно среди них выделялась тройка «Бунтарь», «Юнец» и «Супербой» с молодыми экипажами на борту. «Супербой» облюбовали для себя «техасские рейнджеры», которые даже на звездолёте ходили в джинсах и лезли в самое пекло, даже если в этом не было нужды. Тогда ими командовал Дик Джонс, но теперь он летал на одном из крупных десантных линкоров. И я понятия не имела, кто командует «рейнджерами» сейчас.