Крестьянский король

Днём женщины сгрудились у ткацкого станка у Марфы. Прялки урчали, нитка шла ровная, без рывков. Разговор держался деловой, но живой.

«Марфа, у тебя нитка тянется мягче», сказала Ульяна.«Потому что я её сушу у печи не прямо, а в стороне», ответила Марфа. «Дай отдохнуть, и она скажет спасибо».Параскева прислушалась и кивнула. «Правильно. И узел всегда прячь в полотно, не на край».«Узлы целую жизнь портила», усмехнулась Аграфена. «Теперь научилась».

Середина дня прошла как надо. Ефим сменил Петра на распиловке. Лёнька, как нитка на игле, мигал между взрослыми без суеты, подавал, убирал, запоминал. Я иногда ловил его взгляд и понимал, как я когда-то ловил взгляд своего учителя: таким же внимательным был у меня в прежнем мире наставник в опытном поле.

«Вечером баня», сказал Матвей, подойдя ко мне.«Давно пора», ответил я.«Брага у Савелия настоялась», добавил он. «Не буйная, но весёлая».

Баня стояла возле речки, на сухом месте. Доски скрипели, как и полагается зимой, дверь закрывалась плотно. Савелий растопил её загодя. Роман подбросил сухую ольху, Антон принёс веник, который Марфа ещё в августе связала из берёзки. Параскева покраснела и махнула рукой: не забывайте про полок, каждую осень проверять надо. Ефим посмеялся, мол, проверим с толком.

В предбаннике было тесно, но по-доброму. Парни шептались, хохотали, кто-то тихо напевал. Матвей разлил брагу в глиняные кружки. Пар от неё тянул тонким яблочным духом и согрел нос ещё до глотка.

«За то, что месяц держится честно», сказал Матвей и поднял кружку.«И за то, что ни один полоз сегодня не сломался», добавил Роман.«И за то, что дети растут и смотрят в глаза прямо», сказал Никита.

Мы выпили. Брага шла мягко. Не по голове, а по спине. От неё хотелось не кричать, а говорить спокойно и чуть смешливее, чем обычно. Савелий, усевшись на лавку, начал вспоминать молодость.

«Вот был год», сказал он, «когда снег лёг в один день и в тот же день потеплело. Сани вязнут, а нам надо из леса жердь тащить. Мы тогда к реке пошли, и я увидел, что край у неё ровный, как доска. Я сказал, тащите по кромке. И всё вышло. Только сани на моей памяти тогда по берегу промчались так, будто у них крылья выросли. Смех был на весь свет».

Пар был густой и добрый. Вода шипела, когда Матвей подливал на каменку. Я сидел на среднем полоке, слушал, как утихает ломота в плечах. Никита присел рядом.

«Ты лучше знаешь, как землю готовить», сказал он мне негромко. «А вот как себя готовить к зиме, уже понимаешь?»«Понимаю понемногу», ответил я. «Здесь зима не враг, если к ней привыкнуть. Тут всё меркой и ладом берётся».«Мерка и лад», повторил Никита. «У нас так и говорят старики».

После бани мы вышли во двор. Луна цеплялась за облака, но не пропадала. Снег хрустел. Брага держала внутри приятный огонь. Мужики стояли маленькими кругами, разговаривали стоя, как умеют те, кто устал, но доволен. Я постоял рядом с Матвеем, послушал, как он короткими фразами наметил план следующего дня. Ничего удивительного: лошадь утром снова к Роману, сани к перелеску, доски в штабель, остальное по мере.

Домой я шёл не один. Дарья ждала у калитки у Марфы. Она уже подбирала подолы, собираясь идти, но увидела меня и остановилась.

«Пройдёмся немного», сказала она.«Пойдёмся», ответил я.

Мы шли вдоль темной улицы, не спеша. Снег лежал ровно, не косился под ногами. Речка гудела сбоку. Дарья молчала некоторое время.

«Я сегодня помогала Марфе», сказала она. «Она нитке рада, а мне радостно, что у неё всё ладится. Муж её Антон тихий, но надёжный. А Лёнька… ты видишь, как он растёт?»«Вижу», сказал я. «Он по делу спрашивает, а не ради баловства. Это редкое качество».«Ты с людьми умеешь так говорить, что за словами дело идёт», сказала Дарья. «Я это вижу».«Я стараюсь», ответил я. «У меня это работа. И привычка».

Она не взяла меня под руку, но шла рядом так близко, что я слышал, как тихо шуршит шерсть её рукавиц. Мы остановились на пригорке, где улица делала поворот и уходила вниз.

«Мне хорошо, когда ты говоришь просто», сказала она. «Без мудрёностей. Я понимаю. И не страшно».«Мне тоже хорошо», сказал я. «Когда рядом человек, который не требует чудес».

Мы стояли молча. Потом она улыбнулась, и этого было достаточно. Никаких лишних слов.

На другое утро снова начались рабочие дни. Роман пришёл к Матвею, взял лошадь, проверил ремни, хомут, разворот на узкой улице. Я с Антоном и Петром пошёл к лесу. Ефим подвязал к саням верёвку, чтобы легче было тянуть в горку. Лёнька серьёзно проверил, чтобы в санях не болтались лишние железки. Мы с первого раза вошли в ритм. За день вышло две поездки. На первой взяли длинные, на второй короткие. Длинные пошли в общий штабель. Короткие оставили у Никиты для хозяйственных нужд и у Аграфены на будущие лавки.

«Я вечером к речке», сказал Роман, когда мы расстались у дороги. «Проверю лёд внизу у поворотного камня».«Проверь», ответил Матвей. «Там всегда хитро. Вроде ровно, а середина живёт своей жизнью».«Я знаю это место», сказал Роман.

Он знал.

В селе жизнь текла своей полосой. Женщины пряли и шили, мужчины носили и клали, дети крутились и играли. Ульяна с Петром вечером разбирали старый сундук, им досталась хорошая парусина, и она уже видела из неё мешочки под семена к весне. Параскева приносила к Петровой избе связки лычек, Ефим обещал приспособить для них отдельную жердь, чтобы не путались с верёвками. Аграфена у своей двери сушила рукавицы для Романа и любила в это время молчать: так ей нравилось понаблюдать за тем, как дымишься от работы и постепенно уходишь в ровный покой. Марфа пекла хлеб и смеялась над Антоном, когда тот пытался тихо ухом ловить шёпот корки.

Вечером мы с Никитой и Гаврилой считали, кто когда идёт на лес, а кто остаётся по дворам. Я показывал пальцем на список, Гаврила медленно читал вслух. Ему нравилось чувствовать в голосе вес дела.

«Завтра я», сказал он.«Завтра ты останешься по двору», ответил Никита. «А послезавтра пойдёшь со мной к мостикам».«Ладно», сказал Гаврила без спору.

В середине недели ударил хлёсткий снег. Не буря, но серьёзный гость. Он взял село на прицел и закидал мягкими пригоршнями. Пришлось доставать лопаты. Я чистил тропы у Никиты, Антон с Петром прорезали ход к сараям у Марфы. Роман с Ефимом прошли до коптильни, чтобы проверить дверь и трубу. Матвей прошёл по улице и кердом постукивал столбы у ворот, где снег любит сбиваться выше меры. Савелий стоял у калитки и жмурился от удовольствия, как старый кот. Он любил такие снегопады: всё живёт, всё шевелится, и вся лишняя болтовня уходит в хлопья.

После снегопада село дышало ещё ровнее. Мы с Романом и Антоном выволокли из-под навеса одну лёгкую тележку и укрепили на неё короткие полозья, чтобы по улице быстрее таскать мелочи. Ефим подогнал кромки у двух длинных досок, чтобы весной их не повело. Пётр с Ульяной доплели корзинку, лёгкую, но крепкую, на будущие походы к речке. Лёнька принёс мне в дом небольшой мешочек и сказал, что это для всяких мелочей, если вдруг пригодится. Он радовался каждому новому слову из мира вещей, как ребёнок радуется первому снегу.

«Ты зачем так внимательно всё запоминаешь?» спросил я его вечером.«Потому что мне нравится, когда получается толково», ответил он просто. «И ещё потому что Антон сказал, что ты хороший учитель, если спрашивать по делу».«Антон говорит по уму», сказал я. «И ты тоже».

В другой вечер я снова встретил Дарью на улице. Она несла узел с пряжей, отдала его Ульяне и вернулась ко мне.

«Прогуляемся?» спросила.«Прогуляемся», ответил я.

Мы пошли к речке. На повороте было слышно, как подо льдом идёт быстрая вода. Дарья остановилась, прислушалась. Её глаза мягко светились в сумерках.