Крестьянский король
Шрифт:
«Когда я была совсем маленькой», сказала она, «я думала, что речка разговаривает с теми, кто к ней хорошо относится. Если с ней грубо, она молчит и только смотрит. А если к ней часто приходить, она начинает говорить».«Она говорит и сейчас», сказал я. «Только слушать нужно долго».«Ты умеешь долго слушать», сказала Дарья. «Мне это нравится».
Мы постояли молча. Потом я спросил то, о чём думал уже давно.
«Тебе не тяжело одной?»«Мне не тяжело», ответила она спокойно. «У меня есть дело. У меня есть люди. А остальное, как выйдет. Я не спешу. Я люблю, когда всё идёт своим ходом».
Её слова были как вода под лёдом: ровные и живые.
В конце декады Матвей позвал всех мужчин на вечерний сход в большой избе.
«Зима только началась. Работы много, но всё идёт с толком. Давайте ещё раз проговорим, кто когда идёт в лес, кто на берег, кто остаётся у дворов. Не потому, что кто-то без дела. Потому, что так надёжнее».
Мы перебрали имена. Никита взял на себя проверку мостков после каждого сильного снега. Роман закрепил за собой лес и сани. Аграфена просила отпускать Романа пораньше, когда выпадает её очередь варить вечернюю еду в общине, и никто не возражал. Антон и Пётр согласились быть сменщиками у Романа, если что-то пойдёт не так. Ефим пообещал не разбрасываться гвоздями и шипами, а держать их в одном месте. Савелий сказал, что будет смотреть на улице, чтобы в праздные дни никто не устраивал громких игр, мешающих коням. Все кивнули. Слова лёгли на место.
После схода мы рассыпались по маленьким разговорам. Кто-то вспоминал лето, кто-то говорил о том, как хорошо, что теперь в избе стало тише по вечерам, хотя дел не меньше. От браги в тот день отказались: она должна была остаться на банный день. Зато чай и квас шли охотно.
Мне запомнился тихий разговор Антона с Лёнькой. Они сидели на лавке, Антон поправлял на сыне рукавицы.
«Ты запомнил, как сегодня Роман говорил с лошадью?» спросил Антон.«Запомнил», ответил Лёнька.«Как он говорил?»«Спокойно», сказал мальчик. «И лошадь слушала спокойный голос, а не кнут».«Вот в этом половина дела», сказал Антон. «Запоминай».
В один из морозных дней у нас прошла мужская баня второй раз. Савелий подкинул в каменку ольху, Матвей принёс ещё кружек, Роман тихо улыбался, когда пар ложился правильно. На этот раз разговоры пошли веселее. Никита, разгорячённый паром, рассказал историю про своего деда, который однажды зимой провалился в сугроб по пояс и вытащил из него курицу, тёплую и недовольную. Ефим рассказал, как однажды неправильно нарезал клинья и весь день ругался шёпотом, чтобы не пугать детей. Антон признался, что иногда путает левую варежку с правой, когда сильно устанет. Мы смеялись, но без злобы. Брага снова была мягкой, лёгкой, и от неё хотелось сидеть дольше, чем обычно.
На третий день после бани мы с Дарьей снова встретились. Она несла корзинку с отрезами. Я спросил, как дела у Ульяны. Она ответила.
«У неё всё ладится. Пётр сделал ей станок потише, планку подогнал. Я ей сказала, что за это его надо хвалить три дня. Она сказала, что похвалит четыре».
Мы шли по улице и думали о простых вещах. Иногда я ловил себя на том, что мне не хватает слов из прежней жизни, но здесь они и не были нужны. Здесь язык работал по-другому. Тут важно было сделать и сказать простое. Я этому учился каждый день.
Декабрь к концу встал крепко. Тропа к лесу стала как натянутая струна. Сани скользили легче, но мы не разгонялись, чтобы не разбить дорогу. Роман иногда брал лошадь у Матвея ещё на вечерний круг, если погода была особенно удачной, и всегда возвращал её вовремя. Матвей молча смотрел на него и кивал. Уважение между ними было без слов.
Как-то вечером я сидел у Никиты, рядом тихо стучал Гаврила, подгоняя рукоять для вил. Мы разговаривали спокойно.
«Как думаешь, что у нас выйдет к весне?» спросил Никита.«Выйдет так, как сейчас всё делаем», ответил я. «Лес встанет на место. Дороги к берегу переживут оттепели. Люди будут знать, кто за что отвечает. А остальное любит терпение».«Терпение у нас есть», сказал Никита.
«Главное не пустить пустое в разговор».Он был прав.
Сельская жизнь зимой не скучна, если не лениться и не гнаться за громкими делами. Она любит маленькие ровные шаги. Она любит, когда после тяжёлого дня ты можешь выйти на улицу и услышать, как речка внизу гудит по-своему. Она любит, когда ты идёшь рядом с человеком, который говорит мало, но сердцем всё понимает. Она любит, когда возвращаешься в тёплый дом, где тебя ждут простые слова.
В конце месяца мы устроили небольшой вечер у Марфы. Никаких лишних речей. Женщины принесли пироги, мужчины сели по лавкам, дети переминались у печи. Матвей сказал тихо.
«Декабрь прожили честно. Дальше будет холоднее, но у нас всё по местам».
Никто не спорил. Мы посидели ещё немного, поговорили о том, как рано вставать завтра, кто к лесу, кто к речке, кто к двору. Дарья, уходя, посмотрела на меня и улыбнулась. Это было лучше любых тостов.
Когда я лег спать у Никиты, печь ещё несла мягкое тепло. Гаврила аккуратно убирал инструменты.
Декабрь не спросил разрешения. Он просто начал жить в нас. И мы жили в нём, без спешки и крика, с работой на каждый день, с баней по выходным, с мужским разговором без злости, с женскими делами без суеты, с тихими прогулками, где слов не надо. Мы не геройствовали. Мы просто делали своё. И от этого у села появлялась та самая тихая сила, которая переживает зиму и не ломает людей.
Глава 13
С утра небо было чистое и холодное. Снег лежал ровно, без настов, будто его только что посыпали из мешка. Лошадь у Матвея "дымила" на ходу. Роман вывел сани и неспешно проверял полозья. Лёнька подпрыгивал вокруг, просил погонять коня хотя бы до мостков. Матвей сказал спокойно:
«Хватит греться словами. Дело ждёт».
Мы шли к реке цепочкой. На плечах багры, верёвки, пару длинных жердей для упора. На льду шумел прорубленный вчера рукав. Под берегом виднелась круглая спина валуна. Его и собирались вытянуть на площадку. Камень давний, тяжёлый, ровной породы. Для мельницы то, что надо.
Я приклонился ко льду, посмотрел в прорезь. «Подводим петлю, берём по команде. Тянем не рывком, а ровно. Роман ведёт лошадь. Никита с Пётром на подстраховке. Ефим принимает камень на полозья, не даёт уйти в сторону. Марфа с Ульяной держат верёвку на страховке, вы ребром не становитесь, а то дёрнет».
Люди кивнули. Никто не спорил, потому что спорить на льду вредно. Роман потрепал коня, сказал тихо: «Ну, старик, поехали». Мы обвязали валун, вывели петлю на ледяную кромку и плавно пошли назад. Лошадь тянула мягко, Роман шагал рядом, держал повод не на силу, а на чувство. Я считал вслух, чтобы связать всех в одно действие. «Раз. Два. Три». Камень сначала не хотел поддаваться. Потом шевельнулся, и жалобно чиркнул по льду. Ефим подложил доску, Пётр подправил ломом, и валун послушно взобрался на полозья. Дальше было легче. Мы привязали его к саням, Роман сделал круг над берегом, выровнял направление, и лошадь повела груз вверх по снежной дорожке, которую с вечера протоптали вдоль кустов.
«Вот так и будем возить, пока лёд стоит», сказал Матвей. «По две ходки к обеду, одну после. Без подвигов. Главное, чтобы у всех пальцы остались целы».
Первый валун поставили на отсыпанный снегом настил у будущего берега мельницы. Там внизу, под снегом, уже лежали слои песка и глины, прикрытые досками. Мы сбросили канаты в кучу и разошлись кто к какой работе: кто за вторым камнем, кто за жердями, кто за метками на берегу.
К полудню Роман вернулся с санями за новой ходкой. У коня из ноздрей шёл пар, на хомуте белыми кружками застыл иней. Я в это время мерил лентой расстояние между стойками будущей рамы. Никита держал конец ленты, Пётр ставил в снег обрубки, чтобы потом по ним рубить лунки. Лёнька стоял рядом и шептал: