Крестьянское восстание
Шрифт:
– Братья! Сто лет тому назад ваши деды грозили кулаками господским замкам и кричали: «Слушайте! Мы хоть не господа, но все же не собаки. Дайте нам старую правду!» Но господа усмехнулись и подавили восстание ваших дедов. Теперь песня иная. Теперь мы идем не с кулаками, а с железными молотами, потому что к нам идут наши братья – хорваты! Мы не бабы, – сбросим оковы, наточим сабли, уничтожим господский кнут!
– Уничтожим кнут! Поднимем молот! – раздалось по лесу вокруг монастыря.
– Ладно! Отворите! – крикнул Павел Штерц, ударив молотом в ворота.
Показался дрожащий настоятель.
– Что вам надо, детушки? – спросил старик.
– Мы
И настоятель уделил им, но ничего не сказал, а крестьяне, расположившись перед монастырем, долго распивали монастырское вино и пели: «Уничтожим кнут, поднимем молот, с нами идет наш брат, хорват!» Песня эта разносилась далеко по горам, а в монастыре монахи тихо шептали молитвы. Но вот кузнец поднял молот, громко забарабанил оборванный барабанщик, и Павел Штерц крикнул:
– Прощайте, ребята! Я должен идти вперед! А вы завтра идите следом за мной, в Планину.
В штирийском селе Планине, недалеко от Козья, в низком большом помещении корчмы, освещенном висевшим с потолка светильником, шумит народ. Все словенцы – высокие, с длинными строгими лицами, в длинных тулупах и меховых шапках. Они пьют из кружек вино, стучат кулаками по столу и ждут командира – кузнеца, ушедшего поднимать народ около монастыря. Тут и Йожа Скомин, сухой, костистый парень. Помещение низкое и темное, и в слабом свете едва можно различить движения людей. На пороге появился щуплый человечек, держа руки в карманах, судя по одежде – хорват.
– Добрый вечер, братья! – приветствовал незнакомец крестьян. – Здесь ли Павел Штерц?
– Нет, – ответил Скомин, – ушел в горы. Но скоро вернется. Ты хорват, так подсаживайся.
Человечек сел рядом с командиром.
– Да, – сказал он, – я ходатай Дрмачич, хорват из войска Илии.
– Когда ж придет Илия?
– Не знаю, – и ходатай пожал плечами.
– Как не знаешь? Он же нам дал знать!
– Гм… Да. Дал знать! – согласился Дрмачич.
– Ну? А ты чего пришел?
– Бегу.
– Почему? Говори!
– Не скажу. Вы меня заколете.
– Говори! Ничего тебе не будет, – сказал Скомин.
– Могу спокойно говорить? Честное слово?
– Честное слово. Говори!
– Бегу, потому что неохота висеть. Да, так-то! Не нравится? Вы поднялись на господ? Не так ли? За нас, за хорватов?
– Ну, да! – воскликнули крестьяне в один голос.
– Хороши герои! Где вы купили свою шкуру, что так дешево ее продаете за других? Я бы на это не пошел. Я еще не рехнулся. Потому и бегу. Что-то тут попахивает дохлятиной. Есть вороны – будут, наверно, и виселицы. В Кршко они уже стоят.
– А что случилось в Кршко? – спросили крестьяне, поднимая головы.
– Спросите у воронов! Они уж попировали! Турн побил и перевешал всех крестьян.
– Перевешал! – ужаснулись все; послышался ропот.
– Лжешь,
негодяй! – вскричал Скомин, схватив ходатая за грудь.– А, так! Прощайте! – И Шимун поднялся.
– Пусть говорит! – зашумели крестьяне.
– Да и перевешал-то не всех, – продолжал, стоя, Шимун, – половина уплыла по Саве.
– Правда?
– Правда, клянусь раем! Чего только не говорили! Говорили, будто ускоки придут на помощь. Какого там черта! Хороша помощь! Слыхали ли вы о Ножине?
– Да, – ответил Скомин, – это верный человек.
– Ну, коли он верный, так, значит, я – граф! Ха, ха! Верный человек! Разве честно поклясться и солгать? Разве честно обещать действовать в твоих интересах, а потом пировать с твоим врагом? Разве честно, что Ножина выдал барону Турну все наши намерения, что он повел его к Кршко и допустил, чтоб перекололи людей, как скот, что… Эх, сердце обливается кровью, когда подумаю, как ускоки побили всех наших братьев и сожгли местечко.
– Сожгли? – вскричал Скомин, побледнев и схватившись за голову; крестьяне стали перешептываться.
– Дотла! – крикнул ходатай, и глаза его заблистали. – Так будет и с вами. Будут и вас вешать и топить, Bene, чего ж вы бунтуете? Вы надеетесь. На кого? Брежичане и метличане поджали хвосты. Вы надеетесь на войско Илии? На Илию, который запутался и с изголодавшимися отрядами набросился на ваш край, чтоб вас объесть. Bene. В уме ли вы?
– Держи язык за зубами, собака! – крикнул Скомин и замахнулся на Дрмачича. Но ходатай, как кошка, перепрыгнул через стол и стал посреди комнаты. Двадцать кулаков поднялись на Скомина, и раздались крики:
– Не мешай ему говорить! Послушаем! Он говорит правду.
Крестьяне, стоявшие у дверей, стали потихоньку выходить.
– Я не буду молчать, – усмехнулся дерзко Дрмачич, подбочениваясь. – Все вам скажу. Знаете ли вы, кого поджидает Илия? Кого поджидает ваш любимый Штерц? Друзей! Турок!
– Турок?! – отозвался в ужасе народ.
– Да. Турки подкупили ваших командиров золотом! По ту сторону Сутлы нехристи уже опустошают, жгут, уводят в плен и господ и крестьян. Вас обманули. Турки проглотят господ, а потом и вас, а Павел, Илия и Губец убегут с полученным за вашу кровь золотом. А? Что скажете? И ради этого вы рискуете головой и шкурой? Придет турок, и с Планиной будет то же, что и с Конщиной: камня на камне не останется.
Толпу взорвало, Скомин побледнел, задрожал, схватил кружку и пустил ее в ходатая, но тот нагнулся, и черепки рассыпались по полу.
– Изменник! Убить его!
– Нет, нет, – кричали крестьяне, – он наш, наш! За взятку продали нас нехристям!
В этой суматохе в дверях появился кузнец, вернувшийся из монастыря св. Георгия.
– Бог мой! Что это такое, братья? А, это ты, Шиме? Где Илия?
Но ходатай молчал, уставившись на кузнеца. Вдруг он вздрогнул, показал на него пальцем п крикнул:
– Вот антихрист! Убейте его!
– Убьем негодяя! – заорали крестьяне.
– Что вы, рехнулись? – И кузнец отступил, бледнея.
– Нет, образумились. – И ходатай захохотал. – Хватайте его!
Толпа, как волки, накинулась на командира. Штерц кулаком повалил одного, другого, но ходатай бросился ему под ноги. Кузнец споткнулся и упал; разъяренная толпа окружила его и стала вязать веревками.
– Вот хорошо, – и Шиме захлопал в ладоши, – а теперь отведите турка в крепость Планину, к господину командиру Зибенрайхеру! Он вас угостит ужином, а его веревкой.