Крид: И боги падут

Дворец Топкапы встретил Крида своим вечным великолепием, но сегодня это великолепие казалось лишь маской, прикрывающей гниль и разложение. Крид шёл по длинным коридорам, каждый шаг отдаваясь глухим эхом в его уставшей душе. Он чувствовал на себе взгляды придворных, полные любопытства, ненависти, или просто равнодушия. Ему было равнодушно.

В зале для аудиенций его ждал Халиль-паша. Он сидел, окруженный горшками с цветущими орхидеями, его лицо было спокойно, но в его глазах танцевали змейки интриг. Он был одет в нарядный халат, украшенный золотой вышивкой, но Криду казалось, что это лишь маска, прикрывающая его истинную сущность.

— Рад видеть вас, Крид, — проговорил Халиль-паша, его голос был мягким, мелодиичным, но в нем скрывалась стальная твердость. — Ваша поездка была успешной?

Крид устало вздохнул. Он не хотел обманывать визиря, но и рассказывать ему о своей резне на утесе тоже не желал. Это была та часть его жизни, которую он хотел забыть.

— Успешной, — пробормотал он, кивая головой, словно болванчик. — Очень успешной.

Халиль-паша наблюдал за ним с интересом. Он заметил усталость в глазах Крида, чувство пустоты, которое поглощало его всю до кончиков пальцев. Он понимал, что Крид скрывает что-то. Но он не торопился. Он был мастером ожидания, мастером интриг. Он знал, что правда сама раскроется.

Он заговорил о политике, о войнах, о союзах и предательствах, его слова плелись в сложную сеть интриг, где каждая фраза имела скрытый смысл. Он рассказывал о движениях войск, о соперничестве между разными племенами, о тайных сговорах и подковерных играх.

Крид не слушал. Он кивал головой, повторяя фразу «да, господин визирь», иногда добавляя «угу» или «конечно». Он был в своём мире, в мире своих воспоминаний, мире смерти и уничтожения. Он видел лица убитых детей богов, видел их пустые глаза, чувствовал тяжесть своих проклятий, что разрывали их плоть и души.

Халиль-паша замолчал, наблюдая за Кридом. Он понял, что Крид не в состоянии воспринимать информацию. Он был сломан, измучен, устал от всего. Он больше не был тем эффективным инструментом, которым был раньше.

— Крид, — сказал Халиль-паша тихим голосом. — Вам нужен отдых. Вам нужно забыть о всех этих делах.

Крид молчал. Он не знал, как забыть. Он знал, что он не сможет забыть никогда. Он носил это в себе, как тяжелый камень, который тонул его душу.

Халиль-паша указал на дверь. — Идите, отдыхайте. Когда будет нужна ваша помощь, я вас позову.

Крид покинул зал, оставляя за собой только глухое эхо своих шагов. Он шёпотом просил у стен Стамбула забвение, но эти старые камни только молчали, храня в себе тайны стольких ушедших поколений, среди которых теперь был и он — сломленный воин, оставшийся один на опустошённом поле своей личной войны. Его путь продолжался, но цель стала снова неясной, а в сердце осталась только пустота. Пыль Стамбула оседала на его плечах, напоминая о том, сколько ещё пыли ему предстоит проглотить до конца его долгой, тяжелой жизни.

Стамбул за окном тонул в ночной тьме. Только бледные лучи месяца пробивались сквозь решётчатые окна покои Крида, рисуя причудливые узоры на стене. Крид сидел за столом, окруженный горками документов, его голова опущена, плечи опущены. Усталость сдавливала его грудь, как железные обручи. Не только физическая усталость, но и душевная, та, что проникала в костный мозг, отравляя каждую клеточку его бытия. Война в его душе была гораздо страшнее любой войны на полях сражений.

Тихий скрип двери вырвал его из задумчивости. В покои вошёл Доган ага, глава янычар, фигура могучая и угрожающая, словно статуя, высеченная из тёмного мрамора. Его лицо было строгим, непроницаемым, его глаза, сверкающие в полумраке, будто пронзали Крида насквозь. За ним следовали два янычара, их руки были положены на сабли, готовность к бою чувствовалась в каждом их движении.

Виктор не поднял головы. Он знал, кто пришёл. И он знал, зачем.

— Крид, — голос Догана аги был грубым, резким, как стальной клинок. — Халиль-паша много обещал тебе. Не так ли?

Не хотя и крайне медленно поднял голову. Его голубые глаза, обычно сверкающие холодным блеском, были тусклыми, уставшими.

— Обещал? — прошептал он, словно сам себе. — Что же он обещал?

Доган ага наклонился ближе, его тело отбрасывало длинную тень на стену. Его дыхание было тяжелым, а его глаза горят нетерпением. Это был не вопрос, а ультиматум.

— Мы знаем, что ты уничтожил детей богов, — сказал Доган ага, его голос проник в глубину покои, словно призрак. — Это была грязная работа. Но Халиль-паша обещал тебе что-то за это. Что именно?

Крид замолчал. Он не хотел говорить. Он не хотел рассказывать никому о своих делах, о своих тайнах. Он предпочитал хранить их в себе, заперев на самый надёжный замок.

— Я не обязан отчитываться перед тобой, — пробормотал он, его голос был едва слышен.

Доган ага фыркнул. — Не обязан? Ты находишься на территории Султана. И ты должен ответить на мой вопрос. Что тебе обещал Халиль-паша? Золото? Земли? Власть?

Крид молчал, его внутренняя война продолжалась, лишь усиливаясь в напряженной тишине. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на своих чувствах, на своих внутренних демонах. Халиль-паша действительно много обещал. Но эти обещания были так же скользки и изменчивы, как сам Стамбул в туманную ночь.

— Он обещал… — начал Крид, его голос срывался, словно он пытался сдержать слёзы, — он обещал… мир.

Доган ага наморщил брови.

— Мир? Что за чушь? Ты говоришь о мире после убийства детей богов? Это не мир, это ещё большая война.

Крид открыл глаза. Его взгляд был пронзительным, полным горечи и отчаяния.

— Да, — сказал он. — Он обещал мне мир. Мир в душе. Он сказал, что я найду покой после того, как покончу с ними. Но… он обманул.

Доган ага замолчал. Он не ожидал такого ответа. Он представлял себе другие обещания: богатство, власть, земли. Но не это. Не этот призрачный, неуловимый мир.

Он понял, что Крид был сломлен. Он был порабощён своей тьмой, своим проклятьем. И никакие богатства или земли не могли ему помочь. Он был заложником своей совести.

— Уходим, — сказал Доган-ага холодным голосом. — Не заставляй меня убивать тебя… богоубийца, да простит тебя Аллах. В тебе больше нет никакой ценности.

Янычары отошли, их сабли шелестели о парчу их мундиров. Доган ага остановился у двери, оглядываясь на Крида, чьё лицо оставалось бледным, выражало лишь бесконечную усталость и отчаяние. Затем он ушёл, оставив Крида наедине с темными тенями Стамбула и ещё более темными тенями в своей собственной душе. Ночь продолжалась, неся в себе не только тьму Стамбула, но и глубокую, бездну отчаяния в душе Крида, бездну, из которой он уже никогда может не выбраться. Только бесконечное эхо проклятий продолжало жить в тишине его покоев.