Крик совы перед концом сезона
Шрифт:
– Вот што стервец, наделал! – бросил вилку Нестеренко. – Горбачёв этот!
– А прошлой осенью девчонку поймали, изнасиловали. Да ещё натворили с ней всякого. Она под утро, считай, приползла домой. Потеряла сознание. Валентина – на почту. Прозвонилась старшей дочке. Та с мужем приехала на машине. Не пускали! Кой-как прорвались. Забрали девчонку – молдаваны-то в больницу не берут. Сама тоже с ними – с дочкой и зятем. Там девочка и померла.
– Сволочи! – мрачно проговорил Волков.
– Валентине после этого жисть не жисть. А тут звонют соседи… Молдаваны, между прочим. Тоже всякие там есть. Молодняк ихний… которых на автобусах возили на митинги… в этот… как он… Кишинёв – порывались дом поджечь. Приежжай, говорят, Валентина. Когда хозяйка дома, не решатся. Она через силу приехала. А два дня прошло – ночью дом подожгли. Успела ток документы схватить и кой-чево из барахла спасла. Еле-еле не помешалась.
Дмитрий замолчал. Молчали и остальные. Сказать, были потрясены – вряд ли. Деревенские эту историю знали, а городские теперь каждый день слышали, читали, видели по телевизору слёзы, крики, буйство толп, и если раньше душу переворачивала капля людской беды, то теперь душа иногда переходила через ручьи беды, не замочив ноги. Только когда чьё-то горе возникало рядом, на расстоянии вытянутой руки, то оно могло обжечь ещё не покрывшуюся коростой часть души.
– Издержки национального пробуждения, – сказал со вздохом Карабанов. – Прибалты. Молдавия. Грузия. Все империи проходят через это, если в них силой согнали разные народы.
– Вы, наверно, плохо знаете историю, Сергей, – заметил Савельев. – Это Грузию-то Россия силой пригнала? Грузины несколько раз сами, я вам подчёркиваю – сами! просили принять их в российское подданство. Если б не Россия, грузинский народ мог просто-напросто исчезнуть. Как инки. Как ацтеки. Вы такие народы сейчас знаете? А они были. Персия и Османская империя – мусульманские державы – рвали в клочки маленькие грузинские царства. После их захвата грузин ждала ассимиляция и уничтожение христианской религии. Поэтому задолго до Георгиевского трактата – его заключили при Екатерине Второй, грузинские цари просились под защиту православного государства. Первый раз обратились ещё в 1586 году, к сыну Ивана Грозного – Фёдору Ивановичу, чтобы он «принял их народ в своё подданство и спас их жизнь и душу». Георгиевский трактат признавал Грузию вассалом российской короны. Но грузинский царь Георгий XII, отправляя в 1800 году послов к Павлу I, велел отдать царство своё «в полную его власть и на полное его попечение». Это я вам цитирую документ. И Павел подписал манифест о присоединении Грузии к России. Однако через несколько месяцев молодые советники Александра I, ну, вы знаете – так называемый «Негласный комитет», вроде недавнего президентского Совета при Горбачёве, стали убеждать нового императора отказаться от присоединения Грузии. Зачем, мол, России лишние заботы? Дразнить врагов – Персию и Османскую Турцию… Александр не согласился. Я читал в его манифесте, почему Россия берёт на себя «бремя управления»: «Не для приращения сил, не для корысти, не для распространения пределов и так уже обширнейшей в свете империи…» А для спасения народа-единоверца. Так што, дорогой товарищ-барин, никто Грузию силой не тянул. А сколько дала Россия той уйме народов и народцев, которых объединила в одно разноцветное государство! Культуру у всех сохранила. Языки все сохранила. Многим даже письменность создала. Якуты ещё в девятнадцатом веке получили письменность. А другие северные народцы обрели её в советское время. За такую веротерпимость и, как сейчас становится модным слово, – толерантность, русских надо хоть раз в неделю благодарить. Я вам напомнил об инках и ацтеках. Из них испанцы сделали человеческий фарш. Никаких следов, кроме пирамид, не оставили. Историки разных национальностей называют уничтожение коренного населения Америки «Американским холокостом». Приводят разные данные. Самые распространённые такие: до прихода европейцев было 15 миллионов индейцев, к началу двадцатого века осталось 237 тысяч. Сохранились документы о нечеловеческих зверствах «цивилизованных» европейцев. Включая письменные свидетельства о том, как кормили индейскими детьми собак. Есть даже старинная гравюра об этом.
А про североамериканских индейцев вам напомнить? Где их великие территории? Их культура? Язык? Где вообще упоминание о них? Только в книгах Майн Рида? А русский язык – мне лично говорил видный казахский писатель – вывел сотни всяких сочинителей, даже из микроскопических по численности народцев, на мировую арену. Издали его на казахском, сколько народу прочитало? Десять тысяч? Ну, сто! А переведённого на русский сразу узнают миллионы.
Толерантность у русских в крови. Есенин в 16 лет написал такие слова: «Затерялась Русь в мордве и чуди…» Это значит, за тысячу лет мы вобрали в себя гены множества народов. Потому и терпимы ко многим. А надо бы иногда вести себя жёстче. Злее надо быть! Улыбнуться и придушить гнусь. Вы смотрите, што творится в Молдавии! Преследуют русских, украинцев, евреев, гагаузов. Нашего собкора
избили – он сказал, што за некоторые лозунги на митингах надо привлекать к уголовной ответственности. А лозунги какие? «Чемодан – вокзал – Россия», «Молдавия – для молдаван», «Русских – за Днестр, евреев – в Днестр». Это же призыв к убийствам!– Чёрт-те што происходит, – расстроенно сказал Нестеренко. – Совсем недавно представить такое было нельзя. Отец строил ГЭС в Таджикистане… его послали, как наладчика оборудования… мы там жили. Мама – она инженер-технолог… работы по специальности сначала не было… работала недолго на почте. Мы с сестрёнкой Надькой – в школе. Я-то уже лоб – лет тринадцать, четырнадцать, а сестра – только в первых классах. У нас двор был – дома небольшие, двухэтажные, стояли буквой «П»… При каждом – два-три виноградных куста… летом – тень до второго этажа. Так вот, в одном нашем дворе – дети семидесяти национальностей! Я не округляю… когда взрослым стал, уехали оттуда… уже учился в институте – для интереса посчитал. Семьдесят! Про некоторые национальности раньше даже не слыхал. Кумыки… Даргинцы… Таты… Ассирийцы… Кого только не было! И ни одного конфликта на национальной почве. По другим поводам дрались – пацаны ведь! Но штобы национальность задеть – не помню. Отцы-матери могли хорошо уши накрутить. А сейчас какие вещи творятся? Не та национальность – убирайся вон.
– Ну, што можно сделать, если поднялся народ? – пожал плечами Карабанов. Развитие событий его радовало, и спорить ему не хотелось. – Вы же видите: инициатива идёт снизу. Сами массы создали «народные фронты» и добиваются национального освобождения. Вся Восточная Европа уже сбросила ярмо казарменного социализма. Очередь за нами.
– Неужели вы так наивны, Сергей? – удивился журналист. – Тогда хоть нас не считайте такими. Самый активный народ из этих «фронтов» находится в американском ЦРУ, израильском «Моссаде», в английских и германских спецслужбах. Как всю контрабанду у Ильфа и Петрова делали в Одессе, на Малой Арнаутской, так и бульон для всех «народных фронтов» варится в недрах иностранных разведок. Разливают его профессионалы. А помогают, между прочим, наши «агенты влияния».
Услышав это, Слепцов напрягся. Об участии зарубежных спецслужб в дестабилизации обстановки в Советском Союзе они недавно снова спорили с отцом. Не ребёнок и не далёкий от реалий жизни «ботаник», а специалист с высоким уровнем допуска к секретам, Павел понимал, что противостоящие государства всегда и всеми способами стараются ослабить друг друга. Но он считал, что противники демократических перемен, стремясь сохранить изжившую себя систему, сильно преувеличивали размах тайного наступления на Советский Союз. И среди этих людей был его отец.
Глава седьмая
В тот вечер Павел приехал домой к родителям с Анной. Они догадывались, что у сына кто-то есть, но кто – не знали. А он не говорил, что это была давно известная им, когда-то едва не ставшая снохой, Анна. Теперь решил заново познакомить их.
Часа два прошли незаметно. Василий Павлович остроумно развлекал молодую статную женщину, незаметно процеживая вопросами её прежнюю жизнь. Мать Павла с теплом и одновременно со скрытым, чуть-чуть настороженным любопытством изучала в своё время несостоявшуюся, а сейчас, кажется, возможную сноху. Сын только недавно начал отходить от разных переживаний, и матери приятно было видеть, как он светлеет лицом, слушая разговор Анны с отцом.
После того, как Павел отвёз подругу домой и вернулся к родителям, он понял: будут вопросы. Уж слишком заинтересованно глядела мать. Да и отец, выйдя из кабинета, хитровато прищурил глубоко запавшие глаза.
– Пока ничево не знаю, – сразу заявил Павел. – Можете не беспокоиться.
– Жизнь уж больно шаткая, Паша, – немного потускнела мать. – Надо за што-то держаться. Хорошая семья, она во все времена – надёжная опора.
– Пусть думает сам, – повернулся, чтоб уходить в кабинет, отец. – Может, правильно не торопится. Скоро будет большая разруха. Работают сразу со всех сторон. Человек не то што семью, себя прокормить не сможет.
– Опять ты винишь только внешние силы, – проговорил Павел, идя за отцом в его кабинет. – Идейные диверсанты… Заговор капиталистов… У нас система вся сгнила! Изнутри прогнило.
– Системы, которые вы делаете – они гнилые? Плохо управляют ракетами?
– Ну, што ты равняешь? – удивился Павел. – До наших систем им тянуться и тянуться. Но это разные вещи.
– Нет, не разные. Там, где пока ещё порядок, там мы лучше других. Но скоро и вам перекроют кислород. Сократят финансирование. А может, совсем его прекратят. Кто-нибудь из недоумков скажет: денег у государства нет. Хотя в действительности – всё это реализация давно разработанных планов. Зина! – громко позвал отец жену. – Сделай мне кофе! Ты кофе будешь? – спросил он Павла. Тот кивнул. – Мать, две чашки!