Крик в ночи
Шрифт:
И здесь случилось неожиданное — Полина вскочила и заметалась по комнате.
— А сам ты?! — вскричала она. — Неужели ты, умный, образованный человек, так оторвался от окружающего мира, что ничего вокруг себя не видишь, ничего не замечаешь?!
— Я действительно последнее время увлекся творчеством, книгой…
— В те редкие часы, когда ты бываешь дома, твоя жена видит только спину мужа, сидящего за компьютером.
— Но ведь ты сама мне его подарила…
Она нервно захохотала:
— Когда ты последний раз со мной спал?! Не помнишь? Я тоже!
— Если ты имеешь в виду…
— Да, именно это! Я женщина, в конце концов, или
— Поля…
— Я ведь тебя, дурака, по-прежнему люблю! Ты — единственный, кто мне по-настоящему дорог. Почему ты не любишь меня?!
— Полина! Тогда ответь, — зачем ты сделала аборт?
— А ты до сих пор не догадался? Да уж куда нам, возвышенному писателю и банкиру, снизойти до понимания столь простой причины.
Виктор, кажется, не на шутку разозлился:
— Вот и объясни, черт возьми, почему! Говори!..
И тут он осекся — простая мысль поразила его:
— Значит, ребенок… не мой?
Она молчала, повернув голову в сторону.
— Я спрашиваю, — холодно повторил он, — от кого ребенок?
— Какая тебе разница, от кого…
— Понятно… Действительно, какая мне разница…
Неожиданно размахнувшись, он ударил Полину рукой по щеке:
— Шлюха…
Не отводя от него глаз, женщина произнесла:
— Если тебе небезразлична участь убиенного ребенка, то почему безразлична судьба живого?
— Что ты такое мелешь?! Какого живого? Ты что-то скрываешь от меня?
Полина помнила, как строго-настрого запретил ей Сомов говорить мужу о Кирилле. Но, уже не владея собой, ее понесло:
— Швайковский, по крайней мере, оказался честнее тебя: он открыто признал свою дочь. Мать его и раньше не любила, она пошла на скандал из-за меня. А мне было настолько противно, что долго не могла найти себе места. Но ничего, смирилась. Только того, кого мать любила по-настоящему, она… пощадила. Чтобы не доставлять ему, этому человеку, беспокойства…
— Чего ты мелешь? О ком речь?!
— Чтобы ему, этому человеку, — продолжала Полина, — беззаботно жилось с ее дочерью.
— Все это мне известно. Мери имеет неплохой доход и от Шванди, и от тебя. Наш с тобой брак для нее — осознанная необходимость. Она вполне смирилась с участью безропотной тещи. Какой же смысл ворошить прошлое именно сейчас?
Зная о существовании Кирилла, Виктор добавил:
— Наверное, ей с сыном живется не бедно?
Полина произнесла:
— Кирилл очень болен. Он не в состоянии справиться с болезнью самостоятельно.
— Тем более. Полагаю, мать и обязана ему помочь. А, кстати, что с его здоровьем?
— Он… наркоман.
Несчастная очаровашка Мери, подумал Виктор. Ее судьбе не позавидуешь! Сколько родителей тянут этот нелегкий воз, сколько детей страдают и гибнут от наркотиков. Хорошо еще, что Поля не пристрастилась. Швандя хоть и легкомысленный мужик, но за дочь переживал бы сильно.
— Кстати, о каком ты человеке упомянула, которого пожалела твоя мать?
Полина молчала. Не ответила и на повторный вопрос. Замкнутость жены становилась невыносимой.
— Поля… — начал Виктор. — Прости меня. Я не сдержался, не знаю, что на меня накатило…
— Я тебя простила, — ответила она. — Простила давно. Так же, как мать.
— Подожди… При чем здесь твоя мать? И за что она меня простила? Ты же знаешь, что такое молодость, что такое необузданная страсть и неуемный пыл? Хорошо… ты простила меня, а я простил тебя. За ребенка. Но все-таки, расскажи про мать.
Чем я ей мог так досадить?— Будет лучше, — ответила Полина, — если она тебе сама все расскажет. Адрес известен — поезжай, поговори с ней. Может быть, тебе как писателю это покажется интересным.
Больше от Полины он не добился ни слова. Жена вышла из комнаты, Виктор услышал тихий шелест кондиционера в спальне и звон пузырьков — Полина принимала перед сном какие-то сложные успокоительные капли. Он подсел к компьютеру, но из головы никак не шел их странный разговор. Конечно, надо встретиться с очаровашкой Мери, что-нибудь ей подарить, вообще, проявить внимание к теще. И бывшей любовнице. Жизнь такова — не знаешь, какой сюрприз тебя ждет завтра.
Зазвонил мобильный.
— Румберг слушает.
— Привет, Румберг! Ты еще Румберг?
Голос принадлежал известному депутату Госдумы.
— Что тебе, Савелий, от меня понадобилось? Учти — мой отдых длится две недели в году.
— Знаю, отдыхай на полную катушку. Я вот по какому поводу: наш последний перевод из Чечни исчислялся в полтора миллиона наличными.
— Помню. Будем оформлять для перекачки, бумаги должны быть безупречными. Ждем наличные. Надежней через Лондонский филиал.
— Пусть оформляют, и чем скорее, тем лучше, — деньги поступят. Я о другом. Кто-то сильно под меня копает, еще не знаю, кто. Здесь в печати пошли мудовые рыданья о моих связях с наркомафией. Докатились до того, что уважаемые коллеги — эти Госдумовские болваны из коммунистов — затеяли что-то вроде разбирательства. Секешь?
— Да, не слишком приятно. Я чем-то могу помочь?
— Пока не нужно. Но если вдруг возникнет ситуация, когда они под благовидным предлогом заявятся к тебе, смотри в оба.
— Их не пустят на порог.
— Слабо. Они и через унитазный бачок пролезут. В общем, я тебя предупредил. Оторвись, корешок! Пригласи девочек, расслабься. Ну, до скорого!
Просто так Савелий никогда ему не звонил. Значит, положение сложилось действительно серьезное. А ведь гигантские капиталы Новикова растут, словно на дрожжах за счет миллионов мальчиков и девочек, посаженных на иглу. Впрочем, его, Виктора, сей вопрос почему-то мало волнует. Ведь на то человеку даны разум и воля, чтобы уже никогда не возвратиться к амебе, к рыбе, к примитивному скоту, удовлетворяющему себя расхожим способом. Но, видать, на то она и Россия с бесконечно грязными дорогами и беспросветно добрыми дураками, что все мерзкое, занесенное со стороны, цветет в ней пышным цветом.
Что ж, пусть это останется проблемой Новикова — кого и как отмазывать в данном случае. Любой чиновник закроет глаза на деньги, которые не пахнут. Да еще будет рад собственной изворотливости!
А разве господин Румберг не причастен к Российской вакханалии? Он ведь тоже, отведя глазки в сторону, набивает свои карманы наркодолларами. Или настал момент истины, когда пора раскаяться, повиниться? Перед кем? Перед Господом Богом? Твой Бог — твоя совесть, говорил отец Алексей. С совестью пока можно подождать, пускай подремлет, отдохнет. Живем один единственный раз — с этим нельзя не считаться. Анализ — удел философов. Тут в собственной семье твориться непонятно что. Двусмысленные намеки Полины только уводят в сторону, мешают нормально отдыхать. Конечно, с ним она несчастна. Но ведь она получила такое, о чем ее бывшие подружки могли только грезить. Еще успокоится, угомонится. Ее следует как-то встряхнуть, развеселить. Сейчас он жаждет близости с ней.