Крик в ночи
Шрифт:
— Эй, Поленька! — позвал он. — Пойдем отметим наш первый день отдыха в ресторане! Или… поваляемся в кроватке? Сделаешь по старой памяти массаж?
Ответа не последовало. Он крикнул громче. Тишина. Пройдя в спальню, Виктор обнаружил Полину сидящей в кресле с безучастно смотрящими в одну точку глазами.
— Воробышек, — сказал он, присев перед ней на корточки, — давай, встряхнемся?
Она помотала головой:
— Я устала. Извини. Сходи лучше один.
— Ты отпускаешь? — наигранно изумился он.
— Отпускаю. Иди. Веселой ночи, дорогой!
В ресторане сидели две-три пары посетителей,
— Похоже, вы в наших краях впервые? — бесцеремонно спросила она. — Если предпочитаете крепкие коктейли — закажите «Джекпот». И я не откажусь с вами выпить.
Выпили. Коктейль чем-то напоминал русский «Северное сияние» — смесь водки с шампанским.
— А вы не очень разговорчивый, — заметила девушка.
— Как тебя зовут?
— Обычно я откликаюсь на «Софи».
— Я имею в виду имя, которое тебе дали родители.
Она пожала плечами:
— Мои старики? Что ж… «драная сучка», «ночная блядушка»… Продолжать?
На левой кисти девушки он различил тщательно затертые косметикой следы уколов. Странно, что в таком дорогом ресторане не нашлось место более респектабельной даме. Или это свежий стиль специально для новых русских, которым подавай что-нибудь попроще?
— Хотите посмотреть вечерний город? — предложила девушка. — Можем заехать ко мне на квартиру. Теперь моя очередь угощать.
— Спасибо…
Он вспомнил Катю. Почему она не с ним? И, вообще, с кем она сейчас проводит ночь? Хотя в России светлый день.
— Спасибо «да» или спасибо «нет»?
— Давай еще немного посидим.
Наверное, если он и сделал величайшую глупость в своей жизни, — то это была размолвка с Катей. Но Катю, в отличие от Полины, даже близко не прельщало его богатство. Любовь можно купить только… в баре.
— Софи, почему твои родители относились к тебе плохо?
Ее не очень-то радовал такой поворот, но что поделаешь, — других клиентов здесь не было.
— Они прочили мне коммерческое образование, а получилось, что я влюбилась в парня, оказавшегося сутенером. Дальше можно не рассказывать?
— Зачем ты села на иглу?
Девушка рефлекторно одернула левую руку:
— Тебе это интересно? Так вышло. При моей работе трудно устоять от соблазна унестись в заоблачную высь… Так мы поедем ко мне?
Отсчитав ей денег, Румберг поднялся в номер. Полины не было ни в спальне, ни в ванной, ни где-либо еще. Позвонив дежурному отеля, он узнал, что госпожа Румберг просила супруга не волноваться, так как срочные дела в России вынуждают прервать отдых. А еще передала, что утром свяжется с ним сама. Все. Больше никаких деталей.
Мобильный телефон жены не отвечал. Откупорив бутылку коньяка, Румберг сел на огромную кровать и сделал несколько глотков.
Эдвард Коллинз оказался на редкость скучным любовником: разговоры в постели начинались и заканчивались единственной темой — раскладкой сил на мировой арене. В этом он отчасти напоминал Уикли с той лишь разницей, что тот никогда так не ревновал Линду. Ревность Коллинза порою становилась просто невыносимой. Причем, носила какой-то болезненный характер с оттенком
садомазохизма. Увы! Пожилой джентльмен был далеко не самой лучшей находкой красавицы Линды. Формально она продолжала числиться в ФБР, а фактически ни в какой работе не принимала участие. Это устраивало Коллинза: он сохранял контроль над Линдой, как с позиции постели, так и с профессиональной стороны.Однажды Эдвард, находясь в прекрасном расположении духа (такое с ним случалось крайне редко), признался возлюбленной, что операция по раскрытию отмывки денег России близится к завершению. Сколько можно ненасытным русским обогащаться за счет Штатов? Всему должен быть предел, и вот этот предел, похоже, наступил.
— Будет крупный международный скандал, — удовлетворенно потер руки Коллинз. — Сейчас необходимо осторожно направить твое ЦРУ по нужному следу.
— Почему «мое»? — удивилась Линда. — Кажется, с некоторых пор я выключена из списков их сотрудников?
— Все верно. Но ведь сохранились старые связи?
— Зачем они мне? Хотя… кое-какие телефоны еще остались.
— Вот и отлично! Информация должна идти откуда угодно, только не из ФБР. Кажется, миссис Грейвс, и для вас нашлась работенка?
— Я не особенно ее искала. Хватает дел на собственной фирме.
— Одно другому не помеха. Надо будет умело натравить газетчиков, этим займется Питер. А вы, мадам, где-то в разговоре со своими друзьями из ЦРУ на вечеринке…
— Отпускаешь меня одну? — съязвила Линда.
— В работе мы не должны находиться в зависимости от личных пристрастий.
Уж не собирается ли Коллинз ее оставить? Как было бы отрадно!
— Слишком сильны моя привязанность к тебе и доверие, — заметил Коллинз, — чтобы ставить под сомнение твою чистоплотность.
Боже, сколько патетики! И откровенных признаний! Расплакаться можно.
Как бы между прочим она спросила:
— Что будет с Филдсом?
И здесь Коллинз допустил ошибку любовника, слишком уверенного в собственном статусе:
— Его или отодвинут, или уберут.
— Уберут? Каким образом?
— Тебе хочется знать, каким образом убирают отработанный материал?
— Вообще, любопытно…
Словно что-то внезапно проснулось в Линде, чувство опасности стало почти реальным. Странно, ведь Филдс ее никогда по-настоящему не любил. Теперь он слишком далеко и, скорее всего, стал ей абсолютно чужим. Его судьба принадлежит только ему одному. Сейчас, правда, она принадлежит еще и Шельмягину.
— Что может быть любопытного в банальном убийстве? — риторически изрек Коллинз. — Конечно, мне по человечески жаль этого парня. Однако у него нет никого, кто воспринял бы его смерть как личную трагедию.
— У него есть сын.
— Которого папаша в глаза не видел. Если говорить откровенно, у меня от первого брака имеется двадцатилетний отпрыск, он живет с матерью в Канаде. Ни он, ни я не имеем друг о друге никакого представления лично, хотя знаем о существовании друг друга. Естественно, я оплачиваю его учебу, но, пожалуй, это единственное, чем ограничивается мое участие в судьбе ребенка.
Он помолчал, затем, словно что-то вспомнив, продолжил:
— Закончив столь громкую операцию, мы покажем всему миру никчемность русской демократии.