Криминальные сюжеты. Выпуск 1

Хензег воспринимает меня по-своему, понимает ли он, что происходит у меня в душе, или, как всегда, равнодушно не замечает моего состояния, не знаю. Да и не спрашиваю. Я уже никого не спрашиваю. И ни о чем. Я выбираюсь из аудитории, как только что тонувший человек глотаю воздух и бегу к доктору Андришу. Доктор Андриш знает меня давно. Еще со студенческих лет. Ему известно и мое состояние. Он все время хочет мне чем-нибудь помочь, но я и его боюсь. Когда-то, когда я изучал биологию и биогенетику и разные другие медицинские науки, я понял, насколько они отстают от технических. И все же именно с помощью медицины и биогенетики мы проделали величайший эксперимент. С их помощью мы убивали. По-разному: болезненно и ужасающе, спокойно и безболезненно, но всегда строго научно. Потом, когда миновало время смерти и нам стала нужна жизнь, мы опять с помощью этих наук ее создали. Такую, какая нам была необходима. По своему желанию. Без каких бы то ни было угрызений совести, освободившись от элементарных человеческих представлений о счастье и долге, о продолжении рода. Благодаря нам и нашим опытам, человечество, не подозревая того, оказалось в новой эпохе.

Доктор Андриш в своей лаборатории. Упорно работает над чем-то новым. Совершенствует человеческий мозг.

Никому не рассказывает о своей работе. Он уже давно не ставит опытов на мышах и крысах. Периодически он поднимается наверх, вертолет отвозит его в какую-нибудь тюрьму, полную молодых преступников, и там, на ком-нибудь из них, он ставит свои смертоносные опыты. Опять же во имя жизни.

— А ты спишь ночами?

— Конечно, Зибель. Сплю, очень хорошо сплю. А почему мне не спать? Я все это делаю не для себя, а ради них же, людей. Ты ведь знаешь, что наука не обходится без жертв. Повторяй себе это по десять раз на дню, это помогает. Как Елена?

Состояние Елены ни для кого не тайна. Тайна в другом: не только состояние Елены причина моего беспокойства. Есть кое-что другое, что называется совестью. Иметь ее — большая роскошь, а в наше время это может отравить всю жизнь.

— Ей осталось совсем немного, — говорю я.

— Когда придет время, ты должен позаботиться, чтобы она не страдала от болей. Я здесь кое-что приготовил. Это создает иллюзию легкости, вселяет надежду, тебе кажется, что ты выздоравливаешь и засыпаешь с улыбкой. А прежде чем уснуть навсегда, у тебя есть два часа, в течение которых мысль проясняется.

— Дай мне это! — Я протягиваю руку.

Он с сочувствием смотрит на мою протянутую руку, потом открывает шкафчик, достает пузырек и, улыбаясь, передает его мне.

— Спасибо тебе, Андриш!

Теперь я могу жить спокойно. Жизнь свернулась клубком в моей протянутой руке. Могу оборвать ее в любой момент. И могу не бояться призраков. Могу от них ускользнуть. Но что это? Я снова слышу шаги. Кто-то идет за мной следом. На этот раз действительно идет, хотя мне всегда так кажется. Я поворачиваюсь и вижу одного из клонингов. Значит, мне не показалось. Я сворачиваю в первый коридор, он — за мной, не подозревает, что я его видел. Останавливаюсь перед кабинетом. И он останавливается. Не поворачивая головы, я чувствую, что он смотрит на меня. У него на глазах я нажимаю на кнопку в полу, дверь открывается. Переступаю порог и скрываюсь внутри. Я прислоняюсь к стене и весь дрожу. Елена, я для тебя это сделал. Ты довольна? Она безучастно смотрит на меня со стены. Не благодарит меня. А клонинг все еще стоит в коридоре. Он ищет кнопку в полу, и я боюсь, что он ее не сможет найти. Нет, находит, помечает и удаляется. Но он вернется, обязательно вернется. Как и я бы вернулся, будь я на его месте. Мне часто снится, что я кло-нинг и у меня такое же, как у них, лицо. Тогда я вскакиваю с постели и, встав перед зеркалом, начинаю по одному устанавливать отличия. Долго убеждаю себя, но стоит оторваться от зеркала, как снова возвращается страшная мысль, и я снова липну к нему.

Я один в кабинете, но смеюсь. Кого я обманул? Себя или их? Или Елену? Не люблю экспериментов. Заботливо прячу пузырек, который мне скоро понадобится. Я найду в себе силы покончить с собой, но покончить с тем, что я создал — никогда! И Елена умрет, не простив меня. А клонинг, который был сейчас в коридоре, может сделать невозможное. И если бы я был на его месте…

— Ты простишь меня? — спрашиваю я портрет.

— Никогда! — отвечает она.

Вижу, как ее губы шевелятся, глаза прищуриваются, лицо замыкается.

— Никогда! — повторяет она.

5

Они стояли лицом к стене. Десять человек. Утром, во время проверки, я сам их отобрал. Я всегда сам отбирал их, наугад, предварительно не задумываясь, все равно все должны были умереть, а те, кому это выпадало раньше, были счастливее. Но, кажется, они так не думали. Им не хотелось умирать, и пока были живы, они все еще на что-то надеялись, а смерть — это конец всему. Их губы были всегда крепко стиснуты, глаза гневно блестели, а кулаки угрожающе сжимались. Некоторые оставляли друзьям письма, которые никогда не отсылались. Я любил вечером полистать эти письма, открывая для себя их чувства, страсти, знакомясь с их друзьями и врагами. В них сквозила надежда, что завтра… Во всех письмах звучала просьба отомстить за них. Как? Когда? Когда-нибудь, как-нибудь…

Как сейчас, я вижу десятерых, поставленных лицом к стене. Можно было их сразу расстрелять, но это было бы слишком просто. А мне не хотелось спешить. В последнее время в лагере ничего не случалось, мне стало чертовски скучно. Среди этих десяти была девушка с продолговатыми зеленьми глазами и длинными темными волосами, уже начинающими терять свой блеск. Кожа да кости, худые руки, ключицы торчали из-под одежды, босые смуглые ноги, — на фоне белой стены девушка выглядела слишком красивой, какой-то пронзително-опасной красотой, покоряющей каждого. Я подметил алчные взгляды солдат.

— Иди сюда! — крикнул я.

Она не шевельнулась, оставшись лицом к стене. Один из солдат грубо и зло дернул ее за руку. Девушка обернулась, и удар ее руки пришелся точно на лицо солдата. Я мог бы сразу выстрелить, и солдаты могли бы выстрелить, но они ждали моей команды. Солдат, получивший пощечину, взглянул на меня и с силой ударил девушку. У нее изо рта потекла кровь. Это привело меня в бешенство, вдруг я почувствовал себя мужчиной, призванным защищать слабых, и выстрелил, рука солдата повисла в воздухе. Он не понял, так же как и все остальные, в чем дело, решив, что произошла какая-то ошибка, и, прежде чем я дал команду, кто-то из солдат выпустил в нее автоматную очередь. Девушка упала, не проронив ни звука, как подкошенная. Остальные заключенные обернулись и сделали шаг вперед. Автоматная очередь приковала их к месту. Я приказал вытащить тело девушки и послать за врачом. А потом мы разрядили свои автоматы в их перекошенные от ненависти лица, в наполненные гневом глаза. У наших ног лежало девять трупов, скорченных от злобы и наших пуль.

Прибежал взволнованный врач. Увидев меня целым и невредимым, он улыбнулся и бросился ко мне, широко раскинув руки. Я показал ему на девушку. Он не понял, в чем дело, постоял какое-то время, глядя на меня и, вероятно, чувствуя себя обманутым и оскорбленным, а потом кивнул и принялся за дело. В теле девушки было семь пуль. Я видел семь ран. Она еще дышала, но изо рта показалась струйка крови, окрасив в розовый цвет белые зубы.

— Она будет жить? — спросил я, хотя не было никакой надежды.

— Раны не очень опасные, но, вероятно, она умрет от большой потери крови, — коротко ответил врач.

— Ты должен сделать все возможное! — Я схватил его за плечи и начал трясти. Не помню, сколько времени я тряс его и кричал.

— Она нужна мне! Нужна!

6

Потянулась вереница долгих бессонных ночей — девушка выжила. Отчасти это была и моя победа над смертью, хотя не было в том моей особой заслуги, просто я вытряхнул душу из несчастного врача, и он дрожал всякий раз, когда я склонялся над кроватью девушки. Она мне нравилась, но позже, когда ей суждено было умереть, у меня не дрогнула рука. Вероятно, еще тогда, в момент расстрела, в глубине души у меня зародилась мысль о моих опытах, для которых мне нужны были молодые девушки. Проще всего было использовать молодых заключенных женщин. От этого старого козла под гипнозом и другими путями я узнал все, что мне нужно. Поняв, что я его обманул, он готов был меня убить, и, вероятно, сделал бы это, но ему становилось плохо от запаха паленого мяса. Я подвергал его пыткам день за днем, ночь за ночью. Я хотел заставить его помогать мне, но не было силы, способной сломить его.

Девушка поправлялась очень медленно, постепенно возвращался цвет лица и изумрудный блеск глаз под темными ресницами, плечи покрывались молочной белизной. Она тихо и кротко лежала в постели, готовая к той минуте, когда она мне потребуется. Я нежно склонялся над ней, гладил ее волосы, а она не смела поднять глаза и пустить в меня зеленые стрелы. Я слышал ее прерывистое дыхание, видел, как ее длинные пальцы черпают жар постели. Прикасаясь ладонью к ее лбу, я чувствовал, как он вздрагивает и теплеет под моей рукой. Мне было всего двадцать пять лет, я нравился женщинам, нравилось мое строгое аскетичное лицо, лишенное страстей и слабостей, моя подтянутая фигура атлета. Я был истинным представителем арийской расы. И как истинный ариец я уже имел двух сыновей. Родине нужны были мужчины, и Елена, которая хотела иметь детей, наших детей, уже родила двоих и ждала третьего. Я был счастливым отцом, был счастливым супругом, тогда Елена пламенно любила меня каждой клеткой своего тела и не представляла себе жизни без меня и наших детей. О моей работе она почти ничего не знала, я сказал ей, что заканчиваю последние исследования, связанные с возобновлением жизни, и это произвело на нее невероятно сильное впечатление.