Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль

Осознание неэффективности традиционных средств контроля над преступностью, более того – негативных последствий такого распространенного вида наказания, как лишение свободы, приводит к поискам альтернативных решений как стратегического, так и тактического характера.

Во-первых, при полном отказе от смертной казни (подробнее см. § 2 настоящей главы) лишение свободы становится «высшей мерой наказания», применять которую надлежит лишь в крайних случаях, в основном при совершении насильственных преступлений и только в отношении взрослых (совершеннолетних) преступников. Так, в 1984–1987 гг. в Англии и Уэльсе, а также в Швеции из общего числа осужденных к лишению свободы приговаривалось около 20 % (правда в Англии и Уэльсе эта доля несколько увеличилась к 1996 г. [705] ), а к штрафу – почти половина осужденных. В Германии в середине 90-х гг. доля приговоренных к реальному (безусловному) лишению свободы составила лишь 11,5 % от общего числа осужденных, тогда как к штрафу – 83,4 %. [706] Если в 1970 г. в Германии безусловное лишение свободы приближалось к 28 %, то в 2004 г. оно составило лишь 8 % (штраф – 70 %). [707] В Японии в течение 1978–1982 гг. к лишению свободы приговаривались лишь 3,5 % осужденных, к штрафу же – свыше 95 %. Это вполне продуманная политика, ибо «в результате этого не происходит стигматизация лиц, совершивших преступные деяния, как преступников. Смягчаются сложности ресоциализации преступников после их чрезмерной изоляции от общества, и таким образом вносится значительный вклад в предупреждение рецидива». [708]

705

Information on the criminal justice system in England and Wales. Digest. Home Office, 1999. № 4. P. 50.

706

Strafrechtspflege in Deutschland: Fakten und Zahlen. Bonn: Bundesministerium fur Justiz, 1996. S. 30.

707

Zweiter Periodischer Sicherheitsbericht. Kurzfassung. Berlin, 2006. S. 84.

708

Уэда К. Преступность и криминология в современной Японии. М., 1989. С. 98, 176–177.

Расширяется применение иных – альтернативных лишению свободы – мер наказания (ограничение свободы, в том числе с применением электронного слежения; общественные работы; «комбинированный приказ» в Англии и Уэльсе – сочетание общественных работ с пробацией). [709]

В России к реальному лишению свободы приговаривались в течение 1986–2006 гг. от 34,1 % всех осужденных в 1987 г. до 39,5 % в 1994 г. К реальному и условному лишению свободы – до 88 % в 2001–2006 гг. (подробнее см. табл. 16.1). Поражают темпы снижения удельного веса наказаний, не связанных с лишением свободы: осуждено к исправительным работам в 1987 г. – 26,1 %, в 2005 г. – 4,9 %, к штрафу в 1987 г. – 16,8 %, в 2001, 2002 г. – 6,3 % (с ростом к 2005 г. до 10,3 %).

709

См: Стерн В. Альтернативы тюрьмам: Размышления и опыт. Лондон – М., 1996; Clear Т., Terry К. Исправление за пределами тюремных стен // Криминология / Ред. Д. Шелли. СПб., 2003. С. 575–600; Electronic Monitoring: The Trials and their Results. L., Home Office. 1990; Junger-Tas J. Alternatives to Prison Sentences: Experiences and Developments. Amsterdam, NY, 1994.

Во-вторых, в странах Западной Европы, Австралии, Канаде, Японии преобладает краткосрочное лишение свободы. Во всяком случае – до 2–3 лет, т. е. до наступления необратимых изменений психики. Так, в середине 90-х гг. в Германии осуждался на срок до 6 месяцев 21 % всех осужденных к лишению свободы, на срок от 6 до 12 месяцев – еще 26 % (т. е. всего на срок до 1 года – около половины всех приговоренных к тюремному заключению). К сроку от 1 до 2 лет были приговорены 38,5 % осужденных. Таким образом, в отношении 85,5 % всех осужденных к лишению свободы срок наказания не превышал 2 лет, на срок же свыше 5 лет были приговорены всего 1,2 %. [710] В Японии в 1994 г. из общего числа приговоренных к лишению свободы на срок до 1 года – 17,3 %, до 3 лет – 68,8, а свыше 5 лет – 1,3 %. [711]

710

Strafrechtspflege in Deutschland. Ibid. S. 32.

711

Summary of the White Paper on Crime. Government of Japan. Research and Training Institute Ministry of Justice. 1996. P. 64.

В России в 1986 г. из общего числа осужденных к лишению свободы на срок до 1 года было 14,1 %, от 1 года до 2 лет – 21,2 % (всего до 2 лет – 35,3 %), свыше 5 лет – 15,4 %. В 1996 г. соответственно на срок до 1 года – 16,1 %, от 1 года до 2 лет – 23,1 % (всего до 2 лет – 39,2 %), свыше 5 лет – 13,7 %. Интересно, что в 1926 г. из общего числа осужденных к лишению свободы были осуждены на срок до 6 месяцев – 70,5 %, всего до 1 года – 84,2 %, а на срок свыше 5 лет – 1,8 %. Это лишний раз свидетельствует о том, что в первое свое десятилетие советская власть еще играла в демократию. [712]

712

Судебная статистика: Преступность и судимость (современный анализ данных уголовной судебной статистики России 1923–1997 годов). М., 1998. С. 23.

В-третьих, поскольку сохранность или же деградация личности существенно зависят от условий отбывания наказания в пенитенциарных учреждениях, постольку в современных цивилизованных государствах поддерживается по возможности достойный уровень существования заключенных (нормальные питание, санитарно-гигиенические и «жилищные» условия, медицинское обслуживание, возможность работать, заниматься спортом, встречаться с родственниками), устанавливается режим, не унижающий их человеческое достоинство, а также существует система пробаций (испытаний), позволяющая строго дифференцировать условия отбывания наказания в зависимости от его срока, поведения заключенного и т. п. [713]

713

Подробнее см.: Correctional Institutions in Japan. Correctional Bureau Ministry of Justice, 1985; Ingstrup O. Only those who believe can stay the Course in turbulent Times: A Value-based, strategic approach to the Management and development of Corrections. Canadian Centre for Management Development, 1995; Champion D. J. Corrections in the United States. A Contemporary Perspective. Fourth Edition. NJ, 2005; King R., McDermott R. The State of our Prisons. Oxford, 1995; Seiter R. Corrections: An Introduction. NJ, 2005.

Таблица 16.1

Меры наказания, примененные к осужденным в России (1987–2006)

Автору этих строк довелось посещать тюрьмы и другие пенитенциарные учреждения многих зарубежных стран Азии, Америки, Европы и, конечно же, бывшего СССР и России. В тюрьмах Западной Европы убеждаешься, что можно вполне сочетать надежность охраны (в основном, с помощью электронной техники, без автоматчиков и собак) и режимные требования с соблюдением прав человека, уважением его личности. В одной из посещенных мной тюрем Турку (Финляндии) заключенным… выдаются ключи от камеры, чтобы человек, уходя из нее, мог закрыть дверь в «свою комнату» и открыть, возвращаясь. По мнению начальника тюрьмы, это позволяет заключенным сохранять чувство собственного достоинства. В Хельсинки (Финляндия), Фрайбурге (Германия) заключенные проживают по одному – два человека в камере и днем свободно гуляют по коридору, заходят в гости друг к другу. При мне в тюрьме Хельсинки осужденные на кухне блока готовили торт ко дню рождения одного из заключенных. В камерах находятся телевизоры, компьютеры, прохладительные напитки.

В-четвертых, все решительнее звучат предложения по формированию и развитию альтернативной, не уголовной юстиции для урегулирования отношений «преступник – жертва», по переходу от «возмездной юстиции» (retributive justice) к юстиции возмещающей, восстанавливающей (restorative justice). [714] Суть этой стратегии состоит в том, чтобы с помощью доброжелательного и незаинтересованного посредника (кого-то вроде третейского судьи) урегулировать отношения между жертвой и преступником. Во многих случаях корыстных преступлений потерпевший больше заинтересован в реальном возмещении причиненного ему ущерба, нежели в том, чтобы «посадить» виновного (и, как правило, в течение многих лет дожидаться результатов исполнения обязательств по удовлетворенному в уголовном процессе гражданскому иску). А лицо, совершившее это преступление, скорее будет готово возместить ущерб, чем «идти в тюрьму». Опыт такого решения конфликта «преступник – жертва» фактически существует в тех странах, где еще сильны общинные связи и авторитет старейшин, и постепенно внедряется в других государствах. Отечественный опыт представлен в Вестниках восстановительной юстиции, выпускаемых Общественным центром «Судебно-правовая реформа». [715]

714

Зер X. Восстановительное правосудие: Новый взгляд на преступление и наказание. М., 1998; Abolitionism in History: On another Way of Thinking. Warsaw, 1991; Consedine J. Restorative Justice: Healing the Effects of Crime. Ploughshares Publication, 1995; Contemporary Justice Review: Issues in Criminal, Social and Restorative Justice. 1998. Vol. 1.№ 1.

715

Вестник восстановительной юстиции (перспективы для уголовной и ювенальной юстиции). М., 2000. Вып. 1; Вестник восстановительной юстиции (Россия: в начале движения). М., 2001. Вып. 2. См. также: Восстановительная ювенальная юстиция. Сборник материалов. М., 2005.

Проблема альтернативной юстиции особенно актуальна применительно к преступности несовершеннолетних.

В целом речь идет о переходе от стратегии «войны с преступностью» (war on crime) к стратегии «сокращения вреда» (harm reduction). Об этом прямо говорится в 11-й Рекомендации доклада Национальной комиссии США по уголовной юстиции: «изменить повестку дня уголовной политики от „войны“ к „миру“». [716] «Уменьшить надежды на тюремное заключение и обратить больше внимание на общественное исправление (community correction)» советует S. Barcan в 14-й из 23 рекомендаций своей книги. [717]

716

Donziger S. The Real War on Crime: The Report of the National Criminal Justice Commission. Harper Collins Published, Inc, 1996. P. 218.

717

Barkan S. Criminology. A Sociological Understanding. Prentice Hall. Upper Saddle River, 1997. P. 542.

§ 2. Смертная казнь

Жизнь человека – высшая ценность. Впрочем, как и жизнь каждого живого существа (вот почему высшим проявлением гуманизма является провозглашенный А. Швейцером принцип «veneratio vitae» – благоговение перед жизнью. Любой). Как убийство является самым тяжким преступлением, так и смертная казнь, выражаясь казенным языком советского государства, служит «высшей мерой наказания». Мы не раз упоминали о том, что человечество перепробовало самые жестокие способы «законного» лишения жизни, не достигнув желаемой цели («предотвращение» преступлений). Тем не менее и в современном мире немало государств сохраняет в арсенале уголовных наказаний смертную казнь, а многие граждане сие одобряют и надеются на то, что убийством «по закону» можно предотвратить противоправные убийства.

Отношение к смертной казни служит индикатором цивилизованности/варварства, гуманности/бесчеловечности, терпимости/ нетерпимости.

Нам кажется, вопрос «за или против смертной казни?» исчерпал себя, во-первых, в том смысле, что за столетия дискуссии все доводы pro et contra давно стали всем известны и вряд ли могут появиться новые. Меняются лишь акценты в зависимости от того, политические, юридические, культурологические или иные аспекты темы превалируют в конкретной ситуации и дискуссии. [718]

718

См., например: Clay W. То Kill or Not to Kill: Thoughts on Capital Punishment. San Bernardino (Calif.), 1990.

Во-вторых, этот вопрос давно превратился в некий символ, «метку», индикатор, разделяющий сторонников и противников смертной казни на два лагеря по мировоззренческим, идеологическим позициям. «Высказываясь за смертную казнь или против нее, мы характеризуем не столько проблему, сколько собственную личность». [719] И тогда с одной стороны – А. Франс, В. Гюго, Б. Шоу («худший вид убийства – убийство на эшафоте»), А. Швейцер, М. Ганди, Ф. Достоевский, А. Кони, В. Короленко, Л. Толстой, И. Тургенев, А. Радищев, А. Герцен, А. Сахаров, лучшие представители российской уголовно-правовой мысли – М. Духовской, И. Фойницкий, Н. Таганцев, Н. Сергеевский, В. Спасович, М. Гернет (смертная казнь – «институт легального убийства») и множество других славных имен. На другой стороне – Пуришкевич, Победоносцев, Блудов, кн. Щербатов…

719

Мелихов А. Кого же мы казним? // Новое время. 2000. № 6. С. 34–35.