Кривич
Шрифт:
– Всем стоять на месте! Стреляйте в спины византийцам!
Сам наложил стрелу на тетиву, прицелившись, пустил ее в спину азиату, готовому дать отпор конной лаве. Сотня дружно, одну за другой пускала стрелы из лесного кустарника.
Предсмертные крики раненых, падение с лошадей убитых, конское ржание, все смешалось. На дороге происходила рукопашная свалка. Русы выжившие после гибели Преслава, словно взбесились, волками набросились на добычу, даже в предсмертный час, лишившись оружия, зубами грызли врагов. Ор, гвалт, стоны и крик на всем промежутке дороги, это была просто бойня. Командир византийцев Феодор Мисфианин потеряв щит использовал вместо него тело мертвого русича, рубился мечом, рубил, рубил направо
– В седла!
– подал команду Бранислав.
– За мной, ма-арш!
Пришпорив коня, первым вырвался на нем из леса. Повел свою сотню, приняв вправо от бойни, к идущему на рысях к новому отряду греческих всадников, выходившему на оперативный простор, минуя излучину небольшой речушки.
– Крепи тара-ан!
– выкрикнул ближайшим к нему сородичам. Услышав его, черниговцы плотнее подвинулись к своему командиру, образуя построение "свиньей", выставив пики перед собой, приподняв до уровня глаз каплевидные щиты красного цвета.
– Гик! Гик! Гик!
– раздавалось из строя, а вскоре две конных массы впечатались друг в друга.
Пошла мясорубка, звон мечей, крики, глухие удары по щитам, ржание лошадей. Шум и скрежет стоял неимоверный. Бранислав давно выронил пику, пригвоздив нею кого-то из ромейского начального состава, прикрываясь щитом, отводил удары, свалив всадника, обагрил клинок чужой кровью. Колышущаяся карусель войны закрутила, понесла по кругу, сбивая дыхание и напрягая силы. В мозгу вместе с поднимающимся вверх и опускающимся на чье-то плечо мечом, долбилась мысль: "Победить! Победить и не погибнуть!". Наставление Монзырева тем, кто ушел с ним в разведку. И снова мельтешение в свалке, свой, свой, чужой. Взмах: "У-угх!". Меч опускается на ромейский шлем. Крик, стон, падение тела вниз под копыта, а это смерть, затопчут.
Звуки труб, барабанов и еще какой-то пищащей дудки, вывел черниговцев из состояния боя, внимание переключилось на тяжелую поступь лошадиных копыт со стороны. К месту битвы галопом неслась тяжелая конница катафрактариев, готовая затоптать всех и вся на своем пути, задавить тяжестью и своей неуязвимостью.
"Это конец!" - ввинтилась в мозг тревожная мысль.
– Всем в лес! В ле-ес!
– проорал, прохрипел Бранислав, отмахнулся от назойливой мухи - византийского кавалериста, с усилием развернул своего вороного, постарался крикнуть погромче, но из сухой глотки раздался хрип.
– В ле-ес! Сотня, всем в лес!
Удар пришелся по кольчуге, конь вынес его из-под удара, и только самым кончиком меча располосовало звенья железа на спине. Из круговерти боя смогли выйти единицы. Наяривая лошадей, вламывались в кустарник, царапая ветками деревьев и без того окровавленные лица, пытались держаться поближе к боярину, по шуму определяя движение его коня.
"Вот и овраг. По его дну уйти сподручней, катафракты тяжелы, пройти не смогут, это им не равнина".
– Сотня, все кто слышит меня!
Уже больше двух десятков воинов выскочили из зарослей на голос боярина, переводя дыхание, вытирая и зажимая кровь на ранах. Лошади из последних сил перекачивали потоки воздуха боками, запаленные, но сумевшие вынести своих хозяев из боя.
– Слушай сюда! Через лядину пройдем по дну оврага, это для нас единственный путь. А уж там посмотрим, какова наша доля. За мной!
Первым вломился в кустарник, откинулся на конский круп. Осторожно вышагивая вороной спускался по заросшему склону. Воины последовали за предводителем. А по следу, словно рвались огромных размеров кабаны, ломились одетые с головы до ног в броню византийские катафракты.
– 10-
Вся дорога была усеяна телами погибших. Базилевс вместе со свитой долго стоял на поляне рядом с дорогой, всматривался в мрачные лица проезжающего мимо воинства. Участвовавшие во многих походах, закаленные ветераны двигаясь на Доростол, с удивлением и растерянностью, на глаз определяли, что русов погибло существенно меньше, чем своих, а значит предстоит нелегкая война, неизвестно какая участь выпадет на их долю.
"Попробовать предложить скифскому архонту без боя уйти за Истр? Еще неизвестно, как сложится эта война. Конечно, варваров по числу гораздо меньше, чем у меня воинов, но первая сшибка у Доростола прошла не в мою пользу. Враги показали, что они на равных могут сражаться с катафрактами. Стоит задуматься!".
Чуть обернувшись, он обратился к свите:
– Остался кто-либо в живых из отрядов, идущих в передовом дозоре?
– Да, сиятельный. Жив предводитель первого отряда, Феодор из Мисфии, а с ним пятеро всадников легкой кавалерии. Ты хочешь их видеть?
– Избави бог. Я помню Мисфианина. Лев Диакон.
– Я весь внимание, мой повелитель!
– Найди Мисфианина, поговори с ним. Потом напишешь о подвигах наших воинов и дикое сопротивление варваров. Не стесняйся описывать пролитую кровь и необузданный характер дикарей. Потомкам будет интересно узнать, с чем мы столкнулись в этой провинции и как спасли месян.
– Я все понял, богоравный. Уже бегу.
Не обращая внимания на придворных, император коленями приударил в бока своего коня, в порыве гнева ожог его круп плетью, поскакал к доростольской дороге, а встав на нее, двинулся вдоль растянувшихся колонн стратиотов, упруго шагавших без устали, несших щиты и оружие, с любовью глядевших на своего полководца. "Бессмертные" тенью следовали за базилевсом.
Выехав на равнину, Иоанн Цимисхий увидел вдали сам город Доростол. Отсюда крепостные стены и башни выглядели невысокими и совсем не грозными. Император оглядев пейзаж глазами полководца, пришел к мысли, что сама равнина, местами пересеченная речушками и ручьями, вполне подойдет для битвы, а с бугра на котором остановился базилевс даже виднелся полноводный по весне Истр.
Преграждая путь к крепости, на равнине выстроилась живая стена пеших русов, стоявших сомкнутым строем за большими щитами. Перед строем, направив взор на подходившее греческое воинство, спокойно восседал на коне человек, закованный в броню, в красном плаще на плечах. Святослав.
Ничего нового в построении варваров для императора небыло. Цимисхий распоряжаясь, выстраивал свое войско следующим образом. По центру, в фаланги, поставил пехоту, по ее краям, катафрактов, всадников и лошадей закованных в железо. За рядами пехоты находились лучники и пращники, им предстояло без остановки стрелять по славянскому строю. Напряженность витала в воздухе. Казалось еще миг, и две силы сойдутся в смертельном поединке.
Монзырев еще в процессе построения подошел к Икмору, обратился к нему:
– Воевода, князь выстраивает воинство стеной, не оставляя даже малого резерва за плечами. Если стену обойдут с флангов, ударят в наш тыл, ведь опереться будет не на кого.
Икмор покачав седой головой, издали глянул на князя, в трех десятках шагов гарцевавшего на белом коне, общавшегося с воинами первой шеренги.
– Сам скажи. Больно послушает он кого. Сейчас он в боевой лихорадке. Уж коли решил что так быть, уже никому не переубедить.
– Скажу.
Выслушав Монзырева, в раздумье окинув зарвавшегося боярина рачьим взглядом, хотел накричать на выскочку, да вдруг решил наказать по-другому, не дать вместе со всеми стоять в строю, отлучить от воинства. А, что, пусть подумает на досуге, почему его дружина не воюет бок обок с остальными. Больно умен.