Кривич

А началось все для него, Сашки Горбыля, совершенно не по намеченному Монзыревым плану. Кануло в лету дело с упырями, Горбыль готовил свою сотню к летнему походу в степь, когда однажды вечером после "трудового" дня в комнату к уставшему Сашке заглянул озабоченный чем-то Олег.

– Батька, там тебя Галина просила зайти к ней, когда умоешься и в порядок себя приведешь.

– А, че там у нее за тема ко мне?

– Не знаю, не интересовался. Только вот от бабки Павлы гонец прибыл. Может вести какие принес?

– Ладно, спасибо что передал.

Галина встретила Сашку взволнованной речью, обычно спокойная, в этот раз проторохтела как из пулемета:

– Саня, толком ничего не знаю, поняла только, что с Андреем беда может приключиться. Седлай коня, езжай к Павлине. Узнаешь все, приедешь, расскажешь. Да-а и ее с Ленкой сюда привози, Людмиле рожать скоро, а если бабка рядом будет, то и мне спокойней.

– Ну, мать-боярыня, ты задач на ночь глядя напихала. Ладно, поехал выполнять. Скажешь завтра Людогору, чтоб с орлами без меня занятия начинал, а я, только к обеду чувствую подтянусь.

– Передам.

Прискакавшего к заветной избушке Сашку, ведунья как в сказке, без лишних слов накормила, напоила и, цыкнувши на взволнованную чем-то Ленку, уложила спать, только и сказав:

– Утро вечера мудренее. Проснешся, уведу тебя к заветному месту, там и поговорим, сам все поймешь. А мне, неча лишний раз язык о зубы бить.

Вот так, сказала как отрезала. После слов ее, Горбыля не на шутку потянуло в сон. Глаза закрылись, отсутствовало желание и силы даже согнать с груди разъевшегося бабкиного котяру, умостившегося и урчащего тихий кошачий мотив. Так и заснул.

Показалось, лишь миг назад закрыл глаза, а уже сквозь сон донесся скрипучий бабкин голос:

– Вставай уж, витязь! Утро. Ярила вот-вот взойдет и нам пора. Хоть и не далече идти, а все ж пораньше с делами управиться потребно.

Собранная в дорогу Ленка вывернулась из-за бабкиного плеча, за что тут же получила упрек ведуньи:

– Ты-то куда пигалица? Дело важное. Мы, девка, сей день без тебя обойдемся.

– Как же это, бабушка?

– Я сказала, дома будь, - припечатала старческую ладонь о столешницу Павлина. Глянула на Сашку.
– А ты, Олекса, зброю-то свою в избе оставь, да пояс распусти, да поршни сымай, босым пойдешь.

– Так ведь холодно. Замерзну.

– Сымай, сказала. Узлы, какие на одежде есть, распусти.

– Понял, - со вздохом откликнулся Горбыль.
– Куда хоть идем? И зачем?

– Все узнаешь в свое время, а сейчас вон из избы. Да-а, и крест с выи сыми, неча им светить в заповедном месте.

Поеживаясь, стоя у тропы, растирая через рубаху замерзшие мышцы на теле, молча костерил бабку на чем свет стоял, глядя невинными глазами в выцветшие от времени глаза ведунье.

– Пойдешь за мной, молчи всю дорогу, неча нам с тобой говорить. Подойдем к кринице, приклонишь перед ней колени, как руку на плечо положу, наклонись над водой, смотри и слушай.

– Куда смотреть?

– Я тебе твоими же словами отвечу, можешь обижаться. В воду смотреть будешь, конь педальный! Усек?

– Ага.

– Все, идешь за мной.

Тропа повела в зелень леса. Вставшее солнце пробудило гомон птиц. Слегка закоченевший Сашка плелся за простоволосой, тоже босой, идущей в одной нательной рубахе, бабкой. Павлина легко, словно не было за плечами многих десятков лет, отмеряла шагами лесную дорогу. В деснице ведунья несла небольших размеров узелок. Вскоре до Сашкиных ушей донесся звонкий голос ручья, а уже за извилиной поворота он увидел криницу, стены которой были аккуратно выложены гладкими камнями, успевшими порости зеленым мхом. Деревья отступали от родника метров на шесть-семь, образовав над местом колодец уходивший кронами в небо.

Пропустив Горбыля перед собой, Павла слегка толкнула его в плечо, и тот бухнулся перед самим родником на четыре кости. В лицо пахнуло прохладой, а перед глазами образовались маленькие буруны из песка на дне под водой. Знахарка распустила узелок, сгорбившись возле Сашки, легкими движениями стала бросать в прозрачную воду пучки сухой травы, заговорила громким, зычным голосом, расцвечивая плетение заклинания:

– Встану поутру рано,

У родовых богов благословясь.

Пройду из ворот в ворота,

Войду из дверей в двери.

Перейду чисто поле,

Пройду айною, звериной тропою.

Амбала, амболою, мимо жиги дорожного,

Приду к кринице с чистою водою,

Приведу сына Сварогова Олексу.

Ты родник, не замути воды,

Ты криница, покажи побратима его Андрия,

Ты лес-батюшка, донеси голос его.

– Смотри, витязь, слушай!

Горбыль, глядя в воду, различая мелкую гальку на дне родника, вдруг увидел отражение тучи, набежавшей на водную гладь. Туча расступилась в стороны, и в просвет показалось синее небо. Мгновенно стихли все звуки до этого окружающие Сашку, лишь заколыхались кроны деревьев в вышине, зашелестела листва на них, и он увидел будто в экране телевизора лицо Андрея, лица окружающих его соплеменников. С шелестом листвы услыхал голоса воинов, но все это виделось ему урывками, словно компьютер подтормаживал ретрансляцию передачи через расстояние, так бывает, если не хватает скорости передающего устройства.

Вокруг Андрея и его бойцов простиралась бескрайняя степь в которой Горбыль сразу узнал печенежское "дикое поле", разглядел утомленных, уставших людей, вымотанных лошадей.

– Теперь мы точно знаем, что ромеи направляются в Тавриду, - услышал сотник голос Ищенко.
– Знаем что число их, как минимум в четыре раза больше чем нас, и они найдут на полуострове помощь и поддержку, но отступать нам нельзя...

Вдруг гладь воды подернулась серой тучей. Сашка уже хотел было подняться с колен на ноги, но на плечо легла бабкина ладонь, а тучи опять разошлись в стороны, снова пошла проэкция. Народ из Андрюшкиного отряда с ожесточением рубится с огромными мохнатыми пауками у кромки морского галечного пляжа. До его ушей доносились крики и стоны людей, но самого Андрея он не увидел. "Что происходит?". Из уст непроизвольно вырвался рык негодования. Родник тут же отозвался на проявление Сашкиного настроя и картинка поползла, сначала её затянуло тучей, а затем пробудились, проявившись краски леса, камешки и буруны на дне родника.

– Все, - проговорила стоявшая рядом ведунья.
– Хоть успел чего увидеть?

– Д-да. Андрюхе срочно нужна помощь.

– Ну-ну! Вот и я о том же. Это Ленке скажи спасибо, она ведь Андрею оберег на шею надела, да влюбилась в него к тому же, вот и повязана с ним. Сны ей плохие сниться стали, мы и подняли тревогу...

От воспоминаний, задумавшегося сотника отвлекло появление старейшины Рыбного и десятников его дружины с гомоном заходивших во двор. Завидев поднявшегося навстречу Горбыля, Бажан поклонился ему в пояс:

– Здрав будь, боярин.

– И тебе здоровья, старейшина. Не боярин я, а сотник его. Боярин наш ныне с князем Святославом в Болгарии византийцев плющит, а мы так, погулять вышли. Я смотрю, вы тут партизанить начали, захватчиков ожидаете.

– Ась?

– Не бери в голову. Скажи лучше, как виды на урожай?
– с сарказмом спросил сотник.

Знал бы старик, насколько далек был Сашка от вопросов урожая, не стал бы распинаться обо всем том, что близко сердцу каждого смерда на Руси. Прожив два года в десятом веке, Сашка только из школьной программы знал, что хлеб растет на земле, а не на хлебной пальме, а молоко и масло получается, от коровы, а не покупается в магазине. Деревенский урожай ему был до глубокой фени, но требовалось проявить уважение к нуждам и чаяниям крестьян способных приютить и накормить дружину.