Крокодил

— Да отвечай же, бога ради, если понимаешь! — с раздражением сказал Ларри. — Стрелять в тебя я не собираюсь, даже наоборот — мы очень благодарны, что вы за нами приплыли. А эта штука у меня на груди называется биноклем. Он для того, чтоб смотреть вдаль. Но что у тебя внутри, я через него увидеть не могу. А вот это, я уверен, ты и так уже видел в помещениях администрации. Это радио. Наверно, ты все же цивилизованнее канаков, которые остались вон там, на холмах позади нас? Не бойся. Король будет очень доволен тем, что вы сейчас для нас делаете.

— Да, сэр, я немножко говорю по-английски, — неуверенно сказал Хоири.

— Вот это хорошо, сынок! Скажи остальным, чтобы вели лодку как можно ближе к берету. Тогда, если над головой у нас появятся летающие машины, я через этот бинокль смогу их хорошо рассмотреть и, если это японцы, мы быстрехонько спрячемся под деревья...’

Все время, пока они плыли вниз по реке, Ларри Браун твердил людям из Мовеаве: до тех пор, пока они остаются верными королю и австралийскому правительству, их земля, огороды, дети и женщины будут принадлежать им. Японцы плохие, они хотят завладеть всем этим. Если японцы победят, темнокожие будут жить как в тюрьме — им придется работать на японцев даром.

Ларри Браун также сказал: австралийцы вовсе не убегают от японцев. Скоро из Австралии приплывут большие корабли с оружием, разным грузом, солдатами и поднимутся вверх, по этой же реке. Если Австралия победит, темнокожие станут белым как братья и будут есть за одним столом с ними.

Как хорошо разговаривал с ними мистер Браун! Еще ни один австралиец никогда с ними так не говорил. Приятно все-таки, что им первым из всего селения выпала честь участвовать в этом большом и важном деле. Скорее бы в бой! Как это, должно быть, здорово — убивать врагов винтовкой, издалека! Куда лучше, чем стрелами из лука,— ведь стрелы летят недалеко. А от винтовок врага их защитит дух — покровитель рода.

В Ку кипи около места, где причаливают лодки, белых людей уже ждал Джим Грин, помощник начальника окружного управления в Кереме. Ростом он был футов пять с половиной, лет ему было около сорока. Шея у него была такая мясистая, широкая, что непонятно было, где она кончается и начинается голова. В местных жителей его выпученные, колючие глазки и мохнатые, неопрятные усы вселяли ужас. Было известно: всех, кого он судит, он. признает виновными и сажает в тюрьму. За глаза его называли Крокодилом, и прозвище это выражало скорее восхищение, чем неприязнь.

— Мирна!—громко позвал он переводчика.— Скажи этим канакам: пока я не узнаю, как они обращались в пути с хозяевами, домой их не отпустят.

Гребцы со всех лодок с веслами на плечах побрели следом за белыми людьми, которых они спасли. Найдя где-нибудь тень, они садились в ней по нескольку человек сразу, и вскоре многие уже спали — ведь им пришлось грести без перерыва со вчерашнего полудня.

Когда рабочий день белых людей кончился и двери конторы закрылись, клерк выдал им со склада по нескольку скруток табака каждому и сказал, что они могут отправляться восвояси.

Чтобы вернуться домой, нужно было снова подняться вверх по течению. На весла налегали изо всех сил: надо было, пока солнце не зашло, проплыть как можно больше. Но как ни спешили они, их, когда они должны были миновать опасный проток, соединяющий реки Тауре и Лакекаму, все же застигла темнота. В дне одной из лодок, пока они плыли по протоку, образовалась такая пробоина^ что гребцам пришлось пересесть в другие лодки.

Что Австралия и Япония воюют между собой, теперь не было секретом ни для кого. Все знали, что спасенные белые люди — это австралийцы, которые убежали от японцев, чтобы те их не убили, а вовсе не мертвые предки жителей Мовеаве, как говорил Мириа. Их, жителей Мовеаве, просто пытались обмануть, чтобы они не узнали о войне слишком много.

— А знаешь, Меравека, я рад, что побывал в Бульдоге,— сказал Хоири.— Так приятно бывает, когда ты очень хочешь чего-то и наконец этого достиг.

— А я только и получил что боль в лопатках и пояснице.

— У меня тоже болят лопатки, но это ерунда: самое главное, что я смог поговорить: по-английски — не зря меня учили этому языку в миссионерской школе.

Меравека кивнул в знак согласия, несмотря на то, что познания двоюродного брата вызывали у него некоторую зависть. Но тут он вспомнил, как полагается разговаривать в ночное время: ни кивать, ни качать головой в темноте не следует.

— Да, тут ты прав. Не будь с нами тебя, все было бы по-другому.

Меравека считал, что должное двоюродному брату он этими словами воздал. Больше сказать ему было нечего, он и так уже повторял много раз: как повезло Хоири, что тот хоть немного, а выучился в школе говорить по-английски. Он повернулся и пошел к хижине одного из родственников. Как и у большинства хижин в селении, у нее наверху перед входом была открытая площадка. Вслед за ним туда пришел и Хоири. Свет от очага внутри хижины пробивался через щели и освещал их спины. Вскоре на площадку начали подниматься и другие мужчины.

Хоири рассказал все, что запомнил из сказанного мистером Брауном.

— Японцы, видно, очень плохие люди,— добавил он потом,— но на нас они не сердятся, они сердятся на австралийцев. Почему они решили воевать с австралийцами на нашей земле, я так и не понял. Еще мистер Браун сказал: если победят японцы, мы потеряем нашу землю и огороды. По-моему, это очень несправедливо — вещ» мы-то воевать не хотим.

Мимо проходил человек много старше Хоири. Он остановился и дослушал Хоири до конца.

— Что, по-твоему, нам теперь нужно делать?— спросил он.

— Не знаю,— сказал Хоири.

Такой вопрос, прежде чем на него отвечать, следует хорошенько обдумать. Надо, чтобы ответ не уронил тебя в глазах других.

— Я знаю только то, что нам говорил австралиец, когда мы спускались вниз по реке. Он говорил, что мы должны помочь австралийцам победить — должны, то есть если хотим, чтобы наша земля, женщины и дети остались у нас.

Старик вздохнул, влез на площадку и уселся рядом с Хоири.

— Да ты, кажется., и впрямь поверил ласковым речам этого белого человека? У тех, кому приходится туго, речи всегда сладкие. Послушай-ка ты меня и поверь мне: твой отец и мы, его ровесники, знаем австралийцев лучше. Сколько мы потели под палящим солнцем, как гнули спины, сколько унижений перенесли с тех пор, как к нам пришли эти люди с кошачьими глазами! И что мы за все это получили? Они только и ищут повода засадить нас в тюрьму, чтобы мы бесплатно на них работали. У нас не осталось больше никакого достоинства, совсем не так, как было в дни нашей молодости — тогда мы сами решали, что нам делать. А сейчас нельзя даже посидеть поговорить по-человечески. Среди нас больше не осталось мужчин, теперь мы женщины, выданные замуж за белых людей. Стоит им только поманить нас своим белым пальцем—и мы бежим к ним наперегонки.