Крокодилыч

Досмотрев бокс, Асик подумал, что в школе за такое мордобитие вызвали бы милицию. И без всякой задней мысли поинтересовался у бабушки, которая лепила на завтра пельмени:

–  Ты боксом когда-нибудь занималась?

–  С твоим отцом, что ли?
– начала уточнять она.

В субботу Асик уходил в школу, а папа с другими охотниками был уже в лесу. Вернулся он вечером, обветренный, возбужденный и радостный. Поставил в угол ружье, скинул громадный, тяжелый рюкзак, вернулся на лестницу и внес разлапистый куст, который занял полпередней. Присмотревшись, Асик понял, что это рога.

–  Лось был красавец, - сообщил папа.

– Я свалил его одним выстрелом.

–  Красавца-то жалко, - заметил Асик.

–  Так ведь зверь, - улыбнулся папа.

–  Он на тебя напал?
– понял Асик, почему папа был вынужден стрелять в красавца.

–  Да нет, я сам на него напал.

–  Тогда ты зверь, - насупился сын. Папа рассмеялся и показал на рюкзак:

–  Мясо-то нужно.

–  Колбасой бы обошлись, - все-таки не согласился Асик и пошел на кухню, потому что в передней запахло мясом, порохом и кровью.

Бабушка чистила рыбу. Асик молча посидел рядом и неохотно сообщил:

–  Папа с охоты вернулся.

–  Зайчишку хоть застрелил?

–  Он любит стрелять лосей, - объяснил Асик.

–  Он не лосей любит стрелять, - оживилась бабушка.
– Он меня бы с удовольствием застрелил.

Асик посмотрел ей в лицо: не шутит? Но он еще не был психологом, поэтому ничего, кроме рыбьей чешуи, на ее щеках не увидел. Асик вздохнул и логично возразил:

–  Он же в тебя не стреляет.

–  А знаешь почему?
– Бабушка бросила рыбу и подбоченилась.

–  Патрон жалеет?
– предположил Асик.

–  Потому что ему не дают на отстрел меня лицензию!

В воскресенье второй класс ходил в ТЮЗ - смотрели про Волка и Красную Шапочку. Когда Волк стал подкрадываться к Красной Шапочке, учительница ребятам зашептала:

–  Сейчас он ее съест. Не пугайтесв, не бледнейте и не вскрикивайте…

Волк зарычал, заворочал глазами, защелкал зубами и облизнулся перед прыжком…

–  Боже, какой наивняк!
– сказал Асик и расхохотался на весь зал.

КОФЕ

Когда утром мне не хочется вставать, жена прибегает, по ее мнению, к магическим словам:

–  Вставай, кофе уже сварен.

Я встаю, изображая плотоядную улыбку. И пью эту черную, горькую и чуть кисловатую жидкость, шумно отдуваясь, - это якобы вдыхаю аромат. Чашечки маленькие, кукольные, а зубы у меня металлические, поэтому пью осторожно, в одно касание, и не дай бог, клацнуть по старинному фарфору.

–  Божественно, - сообщаю я жене и для подтверждения глажу себя по желудку, в котором сразу начинается изжога.

–  Вечером сварю еще, - обнадеживает жена, закрывая за мной дверь.

–  Погуще бы, - воодушевленно прошу я, потому что вечером дома не буду.

В мастерской изжога разыгрывается сильней, и я думаю, что зря нет моды кофе закусывать. Например, селедкой или огурчиком.

Без четверти два ко мне подходит Валентина и сообщает:

–  Сегодня ваша очередь варить кофе.

–  О!
– восклицаю я, загораясь якобы радостью: кофеварение в нашей мастерской считается торжественным обрядом.

Почему, интересно, чай кипятят, а кофе варят? Это же не суп и не сталь.

Хотя нас всего четыре человека, кофе кипятится, то есть варится, в пузатом полуведерном чайнике. Причем по-арабски. Это значит, что чайник дважды ставится на огонь. Всыпав кофе в бурлящий кипяток и оглядевшись, я опускаю в чайник небольшой кусок сухого клея. Безвредный, сделан из копыт.

Кстати, почему кофе «он»? Какао же «оно». Интересно, как это объясняют филологи?

Мы садимся за маленький столик, и каждый наливает себе по громадной чашке.

–  Натуральный, - говорит Валентина: она это каждый день говорит.

–  Свежепромолотый, - поддерживает Севка, прикидываясь гурманом, хотя однажды на моих глазах после ананаса слопал целую селедку.

–  Потому что и без молока и без сахара, - добавляет Клавдия Ивановна, хлебая импортный напиток, как суп.

–  Его бы через соломинку, - замечаю я, потому что наступила и моя очередь сказать.

–  Сейчас все пьют кофе, - пошла по второму кругу Валентина.

–  Сегодня особенно густой, - восхищается Севка и бегает пальцами по чашке, пытаясь их отлепить.

–  Какой аромат!
– Клавдия Ивановна дергает носом, потому что кофе сильно пахнет студнем из копыт.

–  А вы знаете, что собираются выпускать растворимый чай?
– сообщает Валентина именно мне, как самому немодному.

–  Не хватает только растворимого мяса, - нелюбезно бурчу я.

–  Растворимое мясо есть, - без тени улыбки разъясняет Клавдия Ивановна.
– Оно называется «бульонные кубики».

Мы заканчиваем кофепитие. Валентина начинает мыть чашки, недоуменно рассматривая их на свет: кофе вступил в реакцию с клеем, образовав что-то вроде коричневого полиэтилена, который намертво осел на фаянс. Валентина еще долго скоблит чашки ножом.

После работы я иду к приятелю. Его жена усаживает меня в кресло и задушевно радует:

–  Сейчас угощу вас кофе.

–  Молотым?
– как можно заинтересованнее спрашиваю я.

–  Неужели зернами?
– удивляется жена приятеля.

–  Я хотел спросить: свежеобмолоченным?

–  Неужели прошлогодним?
– теперь удивляется сам приятель.

–  Вернее натуральным?
– пытаюсь уточнить я.
– В смысле без гущи или без осадка?… В общем, с молоком или без сахара? Точнее, угостите кофе, а не каким-нибудь там киселем?

Они на меня смотрят. Наконец приятель удивленно решает:

–  Да ты гурман!

–  А как же, - слегка самодовольно подтверждаю я и пью пять чашек, чтобы уж подтвердить неожиданную репутацию.

Домой я иду легкой, взвинченной походкой, дерзко подмигивая женщинам, это меня бередит скопившийся в организме кофеин. На перекрестке мнется симпатичная девушка. Я подмигиваю.

–  Скажите, где тут можно выпить чашечку кофе?
– спрашивает она, ободренная моим тиком.

–  А вот кафетерий, - показываю я на дверь.