Кроманьонец
Шрифт:
Той, не говоря, ни слова двинулся дальше, мы за ним. Я шел, критикуя себя за неосмотрительность.
" Понятное дело, коль духи посоветовали остановиться, то все ждали их позволения снова выступить в путь. Вот только вождь не нуждался ни в чьих советах, когда белки выходили из стойбища! Надо бы впредь не упускать возможности ссылаться на шепот предков..."
Темный еловый лес затих. Глубокое безмолвие царило вокруг. Черные зловещие деревья, клонились друг к другу в надвигающихся сумерках. Чувствую, что пора озвучить совет духов. Снова кричу:
– Стой!
Довольные, тут же сбросив поклажу, соплеменники засуетились как
"Трут и кремень!" - улыбаюсь от мысли, что впервые вижу, как соплеменник разжег костер. Ведь в стойбище всегда были тлеющие угли...
***
Через два дня мы вышли на равнину, упирающуюся в горизонт. Идти по низкой припавшей траве стало легче. Соплеменники оживились, зазвучали голоса и смех. Я так устал, что не пытался вслушаться, о чем они говорят и понял, что мы близки к цели, когда белки остановились сами и опустили поклажу на землю.
Черная холодная река несла ивовые листья. Зябко подрагивали кусты, опустившие в воду тонкие ветви. И посвистывал ветер, гнал над головой темные, местами окрашенные закатом тучи. От ледяной воды свело зубы. Я старался пить маленькими глотками, вспоминая, как в прошлой жизни учила меня мать.
Немного отдохнув, шли снова, пока на речной протоке под обрывистым берегом не увидели дымящиеся костры.
Навстречу нам вышли люди. Их одежда была сшита из меха и мягкой дубленой кожи. Продрогший, я впервые в этой жизни испытал острое чувство зависти и страстное желание обзавестись такой же одеждой.
Глава 6
Чужаки не понравились мне сразу. То, что на "белок" они смотрели свысока, так, как белые колонизаторы на дикарей, я еще мог понять, мог и ошибаться, неверно истолковав взгляды. Но не предложить уставшим путникам кров и разделить с ними хотя бы тепло от костров - все вместе, что я успел почувствовать и увидеть, стало для меня первым откровением в новой жизни: "Люди всегда такими были!"
Мы разожгли костры, устелили вокруг них на землю мягкие еловые ветки и улеглись на них, накрывшись шкурами. От усталости спали крепко, но я проснулся от холода еще до рассвета. Подкинув в костер хвороста, снова прилег и провалился в глубокий, без сновидений сон.
С утра, прямо на берегу, чужаки выложили на землю свои товары. Куски соли в больших плетеных коробах, головки темного воска в корзинах и совсем немного пластин лосиной кожи. Выдубленных мягких шкур с пушистым мехом, к огромному сожалению, я не увидел.
Той прохаживался вдоль товаров с дурацкой улыбкой, и почесывал волосатый живот.
Соплеменники принесли на берег нашу поклажу.
Чужаки удивились увидев шкуры, что-то оживленно обсуждали и, наверное, их предводитель важный, почти на голову возвышающийся над соплеменниками, подошел к Тою.
Я стоял чуть в стороне от толпящихся людей и не слышал, о чем они
говорили. Все раздумывал, как заполучить хотя бы комплект меховой одежды и сокрушался по поводу того, что такое желание возникло только у меня, расстраивался от мысли, что на обмен этого товара, возможно, какой-нибудь шаман наложил табу. Ведь я предложил Тою не нести сюда обсидиан!Тем временем между вождями шел нешуточный торг. Они стали кричать и размахивать руками. Заинтересовавшись происходящим, я подошел ближе.
Оказывается чужак решил нас ограбить, предлагая Тою за тюк, а там было двадцать - двадцать пять шкурок косуль, небольшую пластину кожи. Наверное, Тою не стоило начинать торг именно с нее, но я его понимал. Доспехи ему понравились. А сколько еще можно сделать полезных вещей, пусть знал только я один, но и моего интереса еще в стойбище к особо невостребованной одноплеменниками коже хватило...
Я подошел к ним и громко заявил:
– Духи сказали мне, что Той отдаст десять, - показываю чужаку растопыренные пятерни, - за одну!
Сжимаю руку в кулак и выпрямляю указательный палец. Потом направляю его на стопку кожаных пластин. Задрав нос, не торопясь отхожу в сторону.
Той, разводит руками, мол, видишь как оно! Чужак таращит карие выпученные глазища, потирает ладошкой щеку и пытается что-то ответить, но пока только рот открывает. Наконец, я услышал его голос, тонкий, почти бабский, визгливый.
– Той, почему мальчик сказал, когда мужчины говорят?
Мне показалось, что он специально спросил так коряво. Вчера между собой, они непринужденно изъяснялись речью наполненной большим смыслом, чем у моих соплеменников.
– Он слышит духов. Они говорят.
Чужаку по всей вероятности крыть было нечем. Отдал он кожу, как духи велели. Но поглядывать на меня стал так, что даже Муська припадала к моим ногам и шерсть на ее загривке вздыбливалась.
Когда Той положил перед ним шкуру и стал выкладывать на нее изделия из обсидиана подошли и другие чужаки. Но особого интереса в их взглядах я не заметил. Такое равнодушие длилось до тех пор, пока Той одним движением руки не порезал кусочек шкуры, заранее подготовленный для этой цели.
Чужаки оживились, стали брать то пластины с деревянными рукоятками, то наконечники дротиков. Один из них, невысокий коренастый крепыш, попробовал проверить подушечкой пальца нож на остроту и тут же, порезавшись до крови, завизжал. И наши и чужаки засмеялись. Торг пошел веселее и судя по довольному выражению лица вожака "белок" - успешно.
***
Сумерки заползли к реке и забрали воду, съели постепенно, начиная снизу стебли камыша и осоки, поглотили корявые, черные притопленные кусты и вывороченные корневища, с протянутыми кверху острыми крючковатыми ветками, подрезали ольховник, оставив лишь голые прутья-вершинки...
Горели костры, и пахло жареным мясом. Я грелся у огня и смотрел на круглое лицо вождя чужаков. Оно густо заросло кудлатой бородкой, и нечесаные пепельные космы скрывали лоб.
Наверное, духи нашептали познакомиться именно с ним, а он к удивлению будто и сам, как оказалось, был не против пообщаться. Назвался Ниером. Услышав мое имя, усмехнулся и предложил посидеть у костра. К огоньку я присел не сразу. Достав из мешка горшок с чагой, высыпал сухие, рыжие щепки на кусочек шкуры, засунул обратно. Сходил к реке и, наполнив посудину, вернулся.