Кровь боярина Кучки

–  Как все случилось?
– спросил Громила.

–  И смех и грех!
– стал рассказывать Якун.
– У Сапогиня близ Дорогобужа, где расположился станом Мстислав, застал его дядя мачешич Владимир.
– Род вспомнил Владимира Мстиславича, сводного брата великокняжеского, что окольным путём ехал в монастырь выручать у озверевшей толпы Игоря Ольговича.
– Этот стрый привёз племяннику вина пропасть, - продолжал Короб, - известил, что идёт Владимирко. Оба сели пировать. Когда Мстислав за пиром попугал своих угров, мол, галичанин на нас преет, те спьяну отвечали: «Пусть преет, мы с ним разделаемся!» А в полночь, чуть ударили сполох, племянник с дядею вскочили, герои же короля Гейзы спали мертвецки. Галичане перебили их всех, ну малую толику взяли в плен. А оба незадачливых родственника укрылись в Луцке.

Громила и Якун хохотали до упаду. Род не выдержал:

–  Буй в смехе возносит глас свой, муж же разумный едва тихо осклабляется.

–  Ну как тут удержаться?
– оправдывался воевода.
– Все истинно происходило по пословице, любимой Изяславом: не место, дескать, к голове идёт, а голова к месту!

–  Где наши-то будут головы?
– мрачнел Короб.

Громила оглядел пространство:

–  Небось, тут недалече… Поеду-ка к Гюргию, не повелит ли ударить в бубны, заиграть в грубы. Готово все.

Гюргий не повелел. Едва успел отъехать воевода, дневная тьма обрушилась на мир земной.

–  Эй, Родислав!
– тоскливо зазвучал зов Короба Якуна.
– Ты меня видишь?

–  Вижу лишь свой конец копья, - отвечал Род.

Вой ветра заглушил все звуки войска.

–  Подай руку!
– просил Якун, - Светопреставление!

–  Сварог зажмурил свой глаз, - объяснил ведалец.

–  Не поминай Сварога!
– испугался Короб.
– Это старец Анания наслал Божий гнев на отвергших призывы к миру. Куда бежать?

Род крепко держал руку боярина.

–  Истинно, твоя правда. Не вырывайся. В час грозы Божьей не двигайся. На месте ожидай конца…

–  Какого… конца?
– лепетал Якун.

–  Ах, горе с тобой, боярин!
– сердился Род.

Они стояли долго, дыша туманом. Потом мокли под дождём. В конце концов дождь истощился, мгла начала светлеть, полуденное солнце объявилось сначала в дымке, затем явственно. Два, как по волшебству, застывших войска стояли на своих местах. Разделяла их уже не речка Малый Рутец, а большое озеро.

Якун и Род отыскали Громилу.

–  Отходим, други!
– крикнул им воевода.
– Крылья двух ратей стреляются, а два чела не могут сойтись: Рутец в этом месте вон как разлился! Государь нас отводит к Большому Руту. Переправимся. Дождёмся Владимирка.

–  Да разве киевляне позволят дождаться галичан?
– сомневался Якун.

Воевода только махнул рукой. Вестоноша из сторожевых полков нагнал их и сообщил, что киевляне уже на расстоянии дострела, грабят обозы, бьют отставших.

–  Теперь им без надежды на подмогу вот как нужна битва!
– размышлял Громила вслух.
– Не дадут перетащиться через Рут.

Сумерки застали суздальскую рать упёртой в крутой берег. Противоположный был рукой подать, да, как говорится, близок локоть… У воеводина костра собрались старшие дружинники. Никто не сомневался: с утра придётся принимать бой. Рать Гюргия на берегу - как в тупике. Проворный киевлянин сел суздальцу на хвост. И крепко сел, о переправе речи быть не может. Под разговоры Род заснул, припав щекой к седлу. Рассёдланная Катаноша давно опустошила торбу, а досыпать нечего.

С рассветом затрубили трубы с двух сторон, забили бубны. Род, не глотнувший маковой росинки, был возле воеводы в челе рати. Вот подскакали с обережью Гюргий и Андрей.

–  Эх, рано прибрал Бог старшего сына Ростислава, - сокрушался Гюргий.
– В сей ужасный час нет его со мной.

Андрей, приближась к воеводе, откликнулся на отчие слова так, чтобы отец не слышал:

–  Кой прок бывал от Ростислава? Один всем государством володеть хотел, творил же только зло.

Не по обычаю говорить плохо о покойнике. Тяжёлым камнем придавила сердце Рода смерть Ростислава. Андрей ныне старший сын! По отчей смерти заступит место Гюргия в кровавой схватке за великокняжеский престол. С его победой Улита станет великою княгиней. Неужто Род не вырвет свою любовь из лап судьбы? Дано ли ведальцу преодолеть заклятие?

Из разодранных внезапно туч на серый мир хлынуло солнце. Пронзительные трубы призвали к бою. Киевляне с суздальцами друг перед другом сбросили чехлы. Так делали они обычно, начиная бой с иноплеменниками. Багряные дружины ошеломляюще кидались на врага. Но нынче этот боевой приём кого ошеломить был призван? Их самих?

Ряды сошлись. Братоубийство началось. Род видел, как князь Андрей первым же ударом изломил своё копье.

–  Спеши к нему!
– крикнул в ухо своему оружничему воевода.

Род поднял булаву и оказался в гуще всадников. Он слышал лязг железа, равномерный, как работа, и надрывающее душу ржание коней. Дружинники рубили и отбивали тяжкие удары молча. В молчанье падали. Род булавою расчищал себе проход. Она не рубит, лишь оглушает и отбрасывает… Вот и Андрей. Конь под ним ярился, уязвлённый в ноздри. Шлем с головы слетел, щит из рук выпал. Род вложил свой меч в его десницу, отдал свой шлем, свой щит, пересадил ошеломлённого на Катаношу, и она вынесла чужого седока из боя. А боя-то почти уже и не было. Все неслись куда-то. Пеший безоружный Род делал сто движений в одно мгновенье, как учил Бессон Плешок, чтоб не попасть под груди конские, под их копыта.

–  Ты чей? Ты чей?
– не узнавали всадники вихрастого обезоруженного бегуна.

Иные без разбору рубили и - хвала Букалову заклятью!
– промахивались. По хгэканью, неполногласию все они были киевляне. Род поймал коня без всадника, вскочил в седло и ускакал от них. Копья, стрелы, вдогон пущенные, не достигли цели.

Небольшое расстояние отделяло суздальцев от догонявших киевлян. Роду было непривычно, что под ним не Катаноша, а чужой мерин: он никак не мог преодолеть ничейного пространства.

Вот наконец среди своих!

–  Боярин!.. Родислав Гюрятич!

–  Томилка!.. Где ж твой обоз?

–  Пропал обоз!.. Да что там! Тьма тысяч жизней пропала в один миг!
– Томилка плакал, - Первыми, как крысы, побежали половцы. Вослед - Ольговичи. А мы - последними. Загатили мертвяками Рут. Держись поближе, Родислав Гюрятич!

Внезапный клин сплочённых всадников отъединил их друг от друга. Род узнал дружинников из княжьей обережи. Стремя в стремя с ними скакал до полной темноты.