Кровь боярина Кучки
Шрифт:
По мановению руки царицы служанки удалились, оставив фрукты и вино.
– Судьба велит нам полюбить друг друга, - напомнила Текуса.
– Я повиновалась ей. А ты?
Род отвечал уклончиво:
– Тебя помню мусульманкой. Здесь живут язычники. Ядшудш, Мадшудш - должно быть, это идолы. Пришлось поменять веру?
Текуса тяжело вздохнула.
– Для всех сменила, для себя и не подумала.
– Сорвав белый повой, она тряхнула головой, и чёрная лавина локонов хлынула на обнажённое плечо, на девичью тугую грудь, - Станешь отвергать меня, как прежде?
– спросила она резко.
Род, собравшись с духом, деликатно протянул к ней
– Боюсь, - придумал он.
– Ведь ты царица, даже просто мужняя жена. Что сделают со мной, едва откроется?..
Жёсткая ладонь Текусы прижалась к его губам.
– Не называй причин. Причины в твоём сердце. Стоит ему распорядиться, мы очень скоро будем слишком далеко отсюда. Есть средства, люди - все у меня есть. Тебя у меня нету.
Тут пленник допустил крупную ошибку.
– Дозволь мне одному бежать, - необдуманно промолвил он.
– Не подвергай себя опасности.
– Кафир! [453]– вернуло ему разум змеиное шипение Текусы.
Игрушечными кулачками она отчаянно толкнула его в грудь. И богатырь упал. Сидел он отклонившись, не ожидал такого нападения. И вот лежит и видит потолок. На потолке огромное изображение совы.
– Что это?
– спросил Род.
– Не узнаешь? Ночная птица, - сухо молвила хозяйка.
– Отпугивает гадов, все нечистое.
– И едко усмехнулась: - Тебя она отпугивает от меня?
[453] КАФИР - неверный.
Упавший захотел подняться на подушках и не смог. К нему давно подкрадывалась слабость в этой восточной трапезной. Насытившись, он поздно заподозрил яства и вино. Но тут же укорил себя: их вкус был чист. Должно быть, фимиам серебряных курильниц оказывал дурманящее действие.
– Мне дурно, - сказал он.
– Яд в твоих курильницах.
– Мы вместе дышим сладкими курениями, - напомнила Текуса.
– Привыкнешь - будет хорошо.
Она расстёгивала на нём кабу, обнажала его грудь, как делают больному, чтобы дышалось легче. В его глазах переливались грани золотой коробочки на её шее.
– Для чего эта коробочка?
Царица деловито пояснила:
– Знак знатности, богатства. У самых низших - из железа. У иных - из меди, бронзы, серебра. Достаток мужа или родителей. И цепи тоже. Каждая цепь - достаток в десять тысяч арабских драхм. И бисер. Каждая бисеринка - одна драхма. Я всех богаче…
Род вспомнил Баку.
– Из твоих служанок только у русской нет на груди коробочки, цепей на шее, бисерных узоров на одежде…
– Бака чужая.
– Текуса более, чем следовало, обнажила его грудь.
– Нет у неё здесь ни мужа, ни семьи. Её похитил воин Алтунопы из земли вятичей, где наши помогали Северскому князю против Киевского. А тут несчастье: пала Шарукань. Мне удалось спасти двоих - отцовского раба и северную яшницу. Его зовут здесь Белендшером, а её Бакой. Они всегда при мне.
– Оставь! Зачем ты обнажаешь мою грудь?
– взмолился Род.
– Так надо, - с прежней деловитостью ответила Текуса.
– Я вырежу ножом сердце кафира, который мне его не отдаёт. Возьму сама! Кукразки носят нагруди ножи как знак защиты. Пусть нож мой защитит меня от твоей гордости.
Род дёрнулся и снова повалился навзничь. Силы совсем покинули его.
– Сырая древесина алоэ со свежею
смолой действуют на новичка исправно. Ха, потерявший силу богатырь!– смеялась восхищённая Текуса.
– Ты в моей слабой власти!
Она сняла с груди блестящий нож, висевший на кольце коробочки. Род его впервые разглядел и ужаснулся. Харалужное лезвие, наборная рукоять…
– О, это нож Итларя!
– Итларя, - согласилась истязательница.
– За него отпустил тебя казнённый мною Сурбарь. Этот нож я в складках платья от кукразов сберегла. Ношу как талисман. На сей раз не доверю никому твоих страданий. Сама, сама… - Она коснулась острием его груди.
Род отрешённо наблюдал безумие Текусы.
– Не тронь меня ножом, - попросил он.
– Иначе ты умрёшь. На мне заклятье.
В её взгляде, впившемся в него, пылал огонь. Он разгорался. Коварный фимиам, должно быть, и её, привычную, стал не на шутку пронимать. Однако мышцы ей ещё повиновались. Род не был в силах приподнять руки, она же весьма уверенно занесла нож над его грудью.
– Опомнись, сумасшедшая! Ты не меня - себя убьёшь этим ножом, - предупредил Род.
Она его уже не понимала. Твердила о своём.
– Любви моей не разделил. Хотела от тебя ребёнка - отказал, - невнятно выговаривали её губы как в бреду.
– Ты снова в моей власти. Что видела во сне тьму тысяч раз, сегодня стало явью. Пусть я умру, а прежде завладею твоим сердцем, кафир проклятый!
Нож опустился. Лезвие оставило царапину на теле.
– Вай, не могу! Нет сил! Я не могу!
– хрипела Сарагурь-Текуса, падая лицом на его грудь. Чёрный водопад волос накрыл его.
Род терял сознание. Последнее, что видел, - лицо её с кровавым следом на щеке.
– У твоих губ кровь, - прошептал он.
Её глаза сияли нежностью.
– Лишь своему дитяти сука зализывает раны, которые сама неосторожно нанесла, - сказала она тихо.
В следующий миг не стало ни Текусы, ни острова Ятра, ни трапезной с большой совой на потолке…
10
Он очнулся в сумрачной одрине с широким ложем. Пригорюнившаяся Онтонья сидела на краю в его ногах. Окна были черны. В углу единственный светильник давал слишком мало света.
– Сбыслава, Сбышечка, - по-братски нежно позвал он.
Застывшая в раздумье полонянка встрепенулась.
– Очнулся, Славушка?
– Она взяла со столика фиал.
– Испей-ка…
– Что это?
– подозрительно вгляделся он в белую жидкость.
Что лежит между желудком и кровью, - пояснила Бака.
– Не бойся, так названо в Коране молоко. Помогает при отравлении алоэ и смолой в курильницах.
Род передёрнулся при мысли об угощениях Текусы, отогнул ворот рубахи, увидел тонкий шрам на груди слева.
– Погляди, что со мной сделала пиявица!
В его руках рубаха треснула и разошлась, грудь обнажилась широко.
– О, зубы Сарагури на твоей груди!
– вскрикнула Онтонья.
– Ведьма! Взгляни, что делает со мною и другими девами, - Она, словно перед подругой, обнажила девичью грудь в кровоподтёках.
– А то возьмёт шалыгу [454] и… - Он увидел бок в синюшных полосах - не девушки, а зебры.
[454] ШАЛЫГА - плеть, кнут.