Кровь фюрера

Эрнандес запер за собой дверь, в этом он был уверен. Или не запер? У него в голове все перемешалось. А вдруг не запер? «О Боже, любой же мог войти и…»

Эрнандес услышал щелчок и обернулся, чувствуя, как кровь отливает от головы. Он увидел, что к нему бегут двое мужчин с пистолетами, но не успел разглядеть их лица, потому что чья-то огромная рука зажала ему рот, душа крик, другая рука схватила его за волосы, запрокидывая голову, и его втолкнули в дом. Дверь распахнулась, и они оказались в кухне. Крошечная комната была ярко освещена, там толпилось много мужчин.

«Господи Иисусе…»

Эрнандес почувствовал резкий удар в бок, но рука, зажимавшая его рот, приглушила крик. Затем на него обрушился град ударов. Его молотили по лицу, по телу, пока у него не подкосились ноги. На губах чувствовался солоноватый вкус крови. Сильные руки прижали его к стене, он ощутил два резких удара по почкам.

Двое огромных мужчин держали Грациеллу. Ее хрупкое тело болталось между ними, как тряпичная кукла, рот был заткнут белой тряпкой, по прекрасному лицу текла кровь, а в невинных глазах застыл ужас. На кухонном столе лежало записывающее оборудование. Рядом с ним стояли двое мужчин, двое мужчин, которых он видел в гостинице: брюнет, открывший ему дверь, и седовласый красавец лет шестидесяти. Оба смотрели на Эрнандес с презрением.

Брюнет быстро подошел к нему и заглянул ему в глаза. Рука, зажимавшая Эрнандесу рот, сдвинулась, и брюнет ударил Эрнандеса кулаком в лицо. Послышался резкий хруст ломающихся костей, и Руди запрокинул голову от боли. Переносица была раздроблена, но он не смог закричать — чья-то рука опять зажала ему рот, и на него вновь посыпались удары. Кто-то схватил его за волосы и поднял его голову так, чтобы Эрнандес смотрел прямо в лицо молодому брюнету.

У того были стальные холодные глаза, а голос тихий, пугающий, но говорил он торопливо.

— Ты будешь отвечать на все мои вопросы. Солжешь — и девчонка умрет. Скажешь правду — и она будет жить. Понял?

Брюнет кивком указал на Грациеллу. Мужчины, державшие ее за руки, запрокинули ей голову, дернув за волосы, пока она не закатила глаза от боли. Эрнандес слышал ее приглушенные кляпом стоны. Один из мужчин содрал с нее платье, обнажив небольшие смуглые груди. Другой вытащил большой нож и приставил кончик лезвия к левому соску девушки.

— Ты понял? — повторил брюнет.

Эрнандеса тошнило. Он быстро закивал.

Брюнет смотрел ему прямо в глаза.

— Откуда ты знал, что мы будем в гостинице? Отвечай быстро.

Руку со рта Эрнандеса убрали.

— Я был в доме Царкина в тот день, когда он покончил жизнь самоубийством… Я готовил статью для газеты «Ла-Тард»… Зазвонил телефон… Звонили из гостиницы «Эксельсиор»… Я взял трубку… — сбивчиво говорил Эрнандес — у него перехватывало дыхание.

Лицо брюнета посветлело, и в глазах отразилось понимание. Он начал рыться в карманах Эрнандеса, вытащил бумажник и просмотрел содержимое. Достав журналистское удостоверение, он изучил фотографию, а потом передал документ седовласому, который стоял рядом, наблюдая, — он тут был главным. Седовласый молча кивнул, требуя, чтобы Эрнандес продолжал.

Эрнандес говорил обрывками фраз, высоким стаккато, срывающимся от страха. Он рассказал о Родригесе, потом о том, что знал об этих людях. Об оборудовании. О своем плане. Брюнет побледнел. Он обернулся к пожилому мужчине, чье лицо, казалось, побледнело еще больше, а глаза с яростью вперились в Эрнандеса. Брюнет указал на столик и резко произнес:

— Кассета. Мы ее проверили — она чистая.

Было понятно, что он требует объяснений.

Эрнандес набрал в грудь воздуха. Все тело горело огнем от боли, побои были жестокими.

— Отвечай! — крикнул брюнет.

— Микрофон… с ним возникли проблемы… — начал быстро говорить Эрнандес, но брюнет внезапно оборвал его, махнув рукой, словно он уже все знал.

На его лице появилась садистская улыбка, и кулак врезался Эрнандесу в челюсть. Эрнандесу хотелось закричать: «Нет! Настоящая кассета в надежном месте, я могу вас туда отвести! Мы можем договориться!» Но брюнет быстро заговорил:

— Родригес… то, что он рассказал тебе… кому еще он об этом сообщил?

Эрнандес попытался покачать головой, но чья-то рука крепко удерживала его голову.

— Он никому ничего не сообщил… Только мне…

— Ты уверен? Мне нужна правда.

— Да…

— А ты… ты кому-нибудь рассказал? Хоть слово… хоть полслова? — В голосе мужчины зазвучало беспокойство, он сильнее сжал горло Эрнандеса.

— Нет, никому.

Последовала пауза.

— Скажи мне… почему ты вышел из дома?

— Подышать воздухом… Я… Я не мог заснуть…

— Куда ты пошел?

— Я… прогулялся вдоль реки.

Брюнет внимательно всмотрелся в лицо Эрнандеса, пытаясь понять, говорит ли он правду.

— Тот груз на корабле, о котором сказал тебе Родригес… Как ты думаешь, что это? Говори правду. От этого зависит жизнь девчонки.

Эрнандес с трудом разлепил веки, отекшие от ударов.

— Белый порошок. Вы торгуете кокаином. — Ему уже было все равно. Руди знал, что он труп, что бы он ни сказал, он знал, что убьют и Грациеллу, и надеялся, что они сделают это быстро и безболезненно…

Брюнет отпустил его.

— Прошу вас… Девушка… Она ни о чем не знает… Она еще ребенок… — взмолился Эрнандес.

Он увидел улыбку на лице брюнета, тот рассмеялся, словно что-то его позабавило, и повернулся к седовласому. Тот кивнул.

Брюнет злобно взглянул на Эрнандеса.

— Ах ты гребаный тупой латинос!

Он обернулся и щелкнул пальцами. Все произошло очень быстро. Мужчина, стоявший с ножом у груди Грациеллы, замахнулся. Сверкнуло лезвие. Эрнандес закричал, но ему опять зажали рот. Он в ужасе смотрел, как опускается нож, вспарывая нежное тело девушки. Нож прошелся от ложбинки между ее грудей до пупка. Эрнандес увидел, как зафонтанировала кровь, как закатились глаза умирающей девушки, как ее окровавленное тело внезапно обмякло в руках мордоворотов. Эрнандес почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

И тут внезапно перед ним появился громадина-блондин, которого он видел в гостинице.

Эрнандес увидел, как сверкнуло еще одно лезвие — громила достал из-под плаща зазубренный нож. Эрнандес все пытался закричать, но рука на его горле сдержала крик. Его прижали к стене.

Все начало Происходить как в замедленной съемке. Онемев от ужаса, Эрнандес увидел, как зазубренное лезвие вошло в его грудь. Он почувствовал нарастающую боль, когда нож ударил по его телу, словно молот, почувствовал поток горячей крови, когда лезвие вспороло ему живот. Сквозь сгущающийся туман боли, завладевавшей его телом, он смутно осознал, что брюнет отпустил его горло, и Эрнандес сполз по стене в темную лужу собственной крови, которая все увеличивалась.