Кровь и свет Галагара
Шрифт:
— А-а! Так-то мы умеем! Я же думал, витязи там какое-нибудь по-своему перекрикиваются. Крухдрак их разберет!
— Вот глупая скотина!
— Не брани его, царь! — заливаясь хохотом, сказал чернородный дварт. — Приготовь-ка лучше ему награду. Я ведь сказал, он будет героем, и я не шучу.
Под несмолкающий гул, хохот, ободряющие и насмешливые выкрики невзрачный ратник верхом на своем полудохлом легкой рысью отделился от крианских рядов и, приблизившись к цлиянскому войску, остановился за пару уктасов от первых рядов.
Теперь обе противные стороны умолкли и выжидающе уставились на неказистого всадника. Он помялся немного, разглядывая вражьи ряды, потом в один лум решился, плюнул, сдвинул шишак на затылок и, набрав воздуху полную грудь, заорал что есть мочи:
— Эй, вы, тинтеды-недоноски, выродки вонючие, скопцы вислозадые… — тут он на лум остановился и повалил без продыху: — стрикли подкорытные, жварни рыхлогрудые,
Словоохотливый бранник умолк и еще больше приосанился. Но тут случилось то, чего он, верно, вовсе не ожидал. Цлияне принялись над ним хохотать чуть ли не все разом. Кто тыкал в него пальцем, кто сгибался в три погибели, а кто и просто валился с ног от смеха. И он, не зная, что теперь делать, поскольку выкрикивать новые ругательства в этой нарастающей буре хохота становилось бессмысленным делом, растерянно обводил глазами лица своих врагов, искаженные приступом безудержного веселья. Наконец кто-то из юных цлиянских витязей, как видно, решил насмешить всех еще больше — разогнал своего гаварда и с поднятым копьем приблизился к потешному всаднику, намереваясь просто кулаком вытолкнуть его из седла. Вытянув руку, он мчался во весь опор. Как вдруг его гавард споткнулся о невидимый барьер, и сам он сначала рукой, затем лицом и всем телом ударился будто в невидимую стену, возникшую между ним и крианским шутом. А тот удосужился заметить, что кто-то его атаковал, когда цлиянский юноша уже рухнул на землю. На глазах у изумленного ратника он со стоном перевернулся на спину и более не шевелился. Изо рта у него тонкой струйкой сочилась кровь, застывшие глаза ничего не выражали — он даже не успел удивиться. Меж тем веселье не прекращалось ни на лум. И лишь когда витязь-замухрышка на своем полудохлом прогарцевал вдоль фронта к другому крылу, а мертвого, как оказалось, юношу оттащили в свои ряды четверо проворных лучников, в цлиянских рядах зародился какой-то неясный гул. И мало-помалу он начал одолевать волны хохота. Когда же еще трое витязей один за другим и уже с копьями наперевес попытались атаковать неказистого крианина и при этом двое погибли, а третий был тяжело ранен, веселье прекратилось вовсе. Зато тревожный гул все нарастал. Самое удивительное заключалось в том, что крианин даже не пытался отбивать атаки, а один раз напротив — попробовал было удирать. Однако, наконец, и он смекнул, что к чему, почувствовал свою чудесную неуязвимость и принялся разъезжать на своем облезлом гаварде перед самым носом у цлиян и поносить их почем зря. Теперь уж было не до смеха. Время от времени кто-нибудь из славных витязей, не выдержав, кидался в бой, чтобы заткнуть глотку обнаглевшему хулителю, и неизменно терпел поражение.
Тем временем Ра Он, нахохотавшись вволю, оборотился к Цфанк Шану:
— Эй, царь, готовы ли твои войска к большому сражению?
— Готовы, всесильный повелитель двартов.
— И как ты намерен действовать?
— Мои соглядатаи во вражеском стане оповестили меня о планах Син Ура на этот случай. Его гавардерия будет атаковать наши фланги, а пешие ратники в центре, делая вид, что отбиваются изо всех сил, и шаг за шагом отступая, станут затягивать наши отряды, словно трясина…
— Можешь не продолжать. Стратегия нехитрая. Что же ты думаешь предпринять?
— Мои арфанги предлагают зеркальную стратегию. Мы сосредоточили гавардерию, усиленную отрядами лучников и косарей на правом и левом крыле…
— И опять можешь не продолжать. Твои арфанги! А где же собственный ум, где отвага? Слушай меня в оба уха и в оба сердца! Теперь неприятель в смятении. Наш забавный герой посбивал с них спесь и уверенность, окрепшую от вчерашних побед. Воспользуйся этим. Немедленно перебрось всю гавардерию на правое крыло. Всех лучников и косарей сосредоточь на левом и прикажи стоять насмерть. В центре сзади поставь тяжелую пехоту, и прикажи ей наступать шагом, не спеша, и до столкновения с неприятелем бегом обходить его центр с левого фланга, а вперед пусти ратников ополчения, чтобы изображали стремительный натиск. Но главный твой удар — запомни хорошенько — по правому флангу в левое крыло Син Ура. Сомни его гавардерию и атакуй его центр с тыла. Не медли, перестрой войска и начинай сражение как можно скорее!
— И я выиграю его?
— Или наголову будешь разбит. Но мой план — это не зеркальная глупость твоих трусливых арфангов. И к тому же о нем Син Ур даже не догадывается. Тогда как вашу стратегию наверняка изучил вдоль и поперек. Ну, вот и все. Теперь я должен исчезнуть. Мне предстоит сражаться с витязем, который один мог бы разогнать всех вас по степи, как серых зудриков. Прощай. И позаботься о герое.
Ра Он указал царю на окончательно возомнившего себя непобедимым богатырем ратника в ржавой
кольчужке. И Цфанк Шан вместе со всеми, кто глядел в сей же лум в ту сторону, изумленно вытаращил глаза. Вокруг фальшивого героя отчетливо проявилась полупрозрачная синеватая сфера, вобравшая его в себя вместе с полудохлым гавардом. В следующий лум она развалилась на множество темно-синих шаров, которые с жутким грохотом посыпались в разные стороны, взрываясь и исчезая при столкновении с землею и друг с другом. Странное это дело свершилось так быстро, что никто и глазом не успел моргнуть. Тут же к наделавшему дел крианскому наглецу неспешною рысью приблизился Тоб Мон Гора, двумя руками поднял его в воздух вместе с кольчужкой, копьецом, топориком и полудохлым гавардом, подъехал на своем послушном звере поближе к крианским рядам, бросил все это туда, развернулся и удалился с достоинством все той же неспешною рысью. Рассказывали, что полудохлый гавард издох на месте, зато ратника в ржавой кольчужке только слегка покалечило.Эта расправа также свершилась в считанные лумы. А когда Цфанк Шан, невольно залюбовавшийся на цлиянского великана, наконец, повернулся к Ра Ону, того уж и след простыл.
Уподобившись чернородному дварту, здесь внезапно тает и шестой урпран книги «Кровь и свет Галагара».
Седьмой урпран
Память о событиях, канувших в величественную пучину минувших времен, прискорбно разноречива. А порою и вовсе тиха и пуста, как заброшенное гнездо индрига, невесомым пепельным свитком болтающееся на ветру. Ни следа, ни звука, ни малой подсказки о скорби и радостях жизни былой — лишь сухой бездыханный оболок, лишь истертый туманом костяк.
Так никому неведомо ныне, что приключилось с разъяренным Гоц Фуром на пути в Восемь Башен, где и при каких обстоятельствах растерял он добрую четверть своей грузной дюжины, к тому же спешившейся ввиду перехода через горы, кто нанес ему несмертельный удар и слегка рассек левую щеку от брови до подбородка. Известно только, что вот в таком виде — с еще не зажившей и заклеенной соком степного сабирника раной, и вот с такими-то и такими потерями в отряде, несколько дней спустя после бегства из крианского стана, явился наследник миргальского престола под стены величественной Эсбы.
Ур Фта и Кин Лакк возрадовались было, когда услыхали о приближении большого отряда, ибо решили, что это верный Нодаль спешит к ним с подмогой и весточкой из цлиянского стана. Но скоро обнаружилась ошибка, и тревогою наполнились их сердца.
Меж тем Гоц Фур, опередив свой отряд в зеленых утанах, подлетел к мосту через ров и с криком «Прочь, негодяи! Дорогу миргальскому властелину!» раскидал стражу, не ожидавшую нападения от своих. Погоняя гаварда, он в несколько длинных прыжков достиг ворот крепости и ударил в них со всего размаху обухом боевого топора. А поскольку ворота не открывались и никакого ответа из-за них не последовало, он принялся колотить непрестанно, не задаваясь вопросом, возможно ли в таком грохоте расслышать, если кому-нибудь вздумается отозваться на стук. Неизвестно, как долго он продолжал бы разбивать топор о ворота, когда бы случайно не кинул взгляда направо и вверх. Там, слегка повернувшись плечом и с улыбкою глядя вниз, стоял в прорези между зубцами комендант Дац Дар. Был он невозмутим ликом, серебряные волосы его развевало свежим утренним ветром, и весь благородный образ был преисполнен такого достоинства, что возвышенное его нахождение в этот лум любому показалось бы естественным и справедливым.
Гоц Фур, опустив топор, медленно поднял рассеченное и искаженное яростью лицо. Хотя и приходилось ему глядеть снизу вверх, он попытался презрительно смерить взглядом фигуру коменданта.
— Ты узнаешь меня, комендант, меня, своего государя? Не отвечай, я вижу, что узнаешь! Отчего же ты не торопишься открывать ворота и не выбегаешь навстречь с положенными поклонами?
— Я узнаю в тебе, Гоц Фур, недостойного сына великого отца, но не узнаю моего государя. Я предполагал, что весть о событии, происшедшем в крепости, достигнет твоих ушей и ты примчишься сюда без промедления. Но все же не думал, что это случится так скоро.
— Не желаю слушать и понимать твои дерзости, ничтожнейший из агаров! Ты предал меня, и теперь для тебя существует единственный способ добиться моего снисхождения и сохранить себе жизнь. Немедленно впусти меня в крепость и выдай мне головою проклятого Ур Фту, а с ним и вероломную царевну Шан Цот!
— Не бывало еще, чтобы кто-нибудь из рода миргальских лаалов выдал на расправу своего гостя, преступив законы вежества и забыв о долге и чести! — не раздумывая, ответил Дац Дар. — Никогда и не будет такого. Если же ты и впрямь одумался, если действительно явился занять престол, принадлежащий тебе по закону, не пытайся исправить непоправимое, ведь нельзя наказать судьбу! Царевич Ур Фта взял в жены царевну Шан Цот по доброй воле, и все жители Эсбы веселились на его свадьбе, справленной по миргальскому обычаю.