Кровь и свет Галагара

Да это и в самом деле было бы излишней жестокостью. Всякий, кто видел крианского властелина по пути в Саркат, мог подтвердить, что долго он не протянет. Стенания и слезы наполнили женскую половину дворца в Саркате, когда четверо дюжих жизнехранителей, поднявшись по ступеням, внесли во дворец носилки, укрытые пышным латкатовым пологом. Там, на носилках, лежал осунувшийся, изжелта-бледный и заходящийся в хрипах и кашле Цфанк Шан.

Вскоре из царских покоев, испуганные и заплаканные, выбежали все, кто осмелился там находиться в сей горестный нимех — и по дворцовым коридорам, как эхо в горах, разнеслось:

— Государь просят пожаловать наследника Шан Цвара!

Шан Цвар, скромный болезненный юноша шестнадцати зим от роду, был сыном государевой наложницы и право называться наследником приобрел только по смерти царевны Шан Цот. Он прилежно учился, много читал и никогда не выказывал особого рвения ни к государственным делам вообще, ни, в особенности, к военным.

Когда он явился на зов и решительным легким шагом вошел в царские покои, Цфанк Шан вздрогнул и с трудом его признал, попристальнее вглядевшись.

Обыкновенно Шан Цвар в своем неизменном длиннополом тифсале из темной таранчи жался по стенам, потупив взор и изо всех сил стараясь не попадаться на глаза царю. На сей же раз его грудь сияла золоченым латкатом. Тагунские черные штаны по бокам — ярко-желтою прошвой, а мягкие сапоги — серебристым узором. Горделиво вздернув свой женственный подбородок, покрытый нежным рыжеватым пушком, он взглянул непокорно и ясно и уж только затем в пояс поклонился простертому на смертном ложе Цфанк Шану.

«Какой молодец вылупился из жалкой невзрачной скорлупки, стоило ей только приблизиться к моему трону!» — изумился тот и, повременив, молвил чуть слышно:

— Сын мой, мне радостно созерцать твой царственный вид. Но не слишком ли поспешно ты переменил повадку? Ведь я еще жив и, быть может, народ наш покину нескоро.

— Не слишком ли поспешно? Так вы, кажется, соизволили спросить, батюшка?

Голос наследника, окрепший и звонкий, как ведущая струна тантрина, заставил царя вздрогнуть вторично. Меж тем, он продолжал говорить, вопреки законам вежества и в нарушение всех церемоний не только не отвечая на вопрос, но и своевольно выражая все, что ему ни вздумалось.

— Не слишком ли поспешно? Охотно отвечу — нет, в самый раз. А ответив, спрошу в свой черед: не слишком ли поспешно вы заключили мир с белобрысым цлиянским сарпом? Спрошу — и не стану дожидаться ответа. Все ясно и так: вы торопитесь, когда следовало бы помедлить, и напротив — донельзя медлительны, когда требуется спешить! К примеру, мне ведомо, что на Буйном лугу вы не вняли совету всесильного дварта и отважились начать битву только на третий день после его посещения.

Цфанк Шан задохнулся от гнева и попытался всю свою грозную волю выразить взглядом, что вперил он в наследника в тот же лум. Но вместо грозной воли вышел наружу лишь ничтожный остаток упрямства, избалованного тщеславием и придворной лестью.

Зато Шан Цвар глядел непоколебимо — и царь почувствовал себя так, будто лоб разбил о его высокомерие и в презрении вымазан, как в грязи. После этого он не нашелся, что сказать, и вновь заговорил наследник.

— Так не проявить ли вам, государь, подобающую случаю поспешность и не оставить ли поскорей Галагар в уютном атановом клузе под вопли скорбящих женщин и многозначительное молчание удовлетворенных воинов? А думается мне, в Крианском царстве и ныне настоящие воины превосходны числом, а после вашей кончины станет их еще на одного больше, чем жалких беспомощных трусов!

— Да мой ли ты сын, в самом деле? — пробормотал Цфанк Шан, отворачиваясь.

— И я сомневаюсь в этом, государь, — усмехнулся Шан Цвар, а продолжал уже не шутя, холодно и непреклонно. — Во всяком случае, надеюсь, что не унаследовал тех дурных свойств, что привели вас к падению, и напротив, обладаю достоинствами, в силу которых теперь же готов начать правление, намерен продолжать его с блеском и завершить с бессмертною славой!

— Твоя готовность похвальна, сын мой…

— Не пытайтесь делать вид, что не поняли моего намека! Впрочем, если вам угодно увиливать, как вейра увиливает от летящей стрелы, так должен разочаровать вас: я — меткий стрелок и прямо говорю вам: созовите советников и арфангов и прикажите подать зайгал Тац Фахата!

— Да кто ты такой, необлизанный стренок?! — вдруг закричал Цфанк Шан, срываясь на визг. — Я прикажу тебя заточить, нет, казнить! И казнить без промедления! Здесь же! На месте!

Он закашлялся, захрипел и более не произнес ни слова.

— Попробуйте, прикажите! И вместо того, чтобы казнить меня без промедления — без промедления убедитесь, что все войска в Саркате верны наследнику Шан Цвару. И даже ваши жизнехранители в любой лум готовы по моему приказу превратиться в ваших палачей. Так выбирайте, что для вас лучше: почетная смерть или позорная казнь. И выбирайте без промедления!

Цфанк Шан взглянул на наследника как затравленный зверь и безвольно уронил голову.

— Я разумею это так, что почетная смерть все же милее, — спокойно отметил тот и громко хлопнул в ладоши.

Вскоре все было приготовлено, царь облачен и усажен на троне, а вокруг трона толпились советники и арфанги, шепотом переговариваясь в предвкушении редкого зрелища. И вот в сопровождении несмолкаемого гула в тронный зал внесли продолговатый видрабовый ларец, под чьею крышкой, украшенной золотыми вензелями, на красной латкатовой подушке покоился простой, неухоженный с виду зайгал: без ножен, с пятнами ржавчины на лезвии и с почерневшей серебряной сканью на рукоятке.

— Великое горе! — без единой слезы в голосе молвил наследник. — Наш царь, криане, страдает неизлечимой болезнью. Мало того, наш царь находит, что более не в силах и не в праве над нами быть, а стать среди нас — ему не по роду и за бесчестие выйдет.

Все замерли, страшась пошевелиться, и он продолжал в полнейшей тишине.

— Но помнит славный Цфанк Шан великий завет Тац Фахата и, подобно ему, не желая в тумане истлеть, с блеском ныне сгорает: как некогда славный Тац Фахат в ущелье Буцуда, Цфанк Шан по доброй воле просит подать ему боевой зайгал…

Наследник обернулся к царю, но тот молчал, обмякнув на троне и бессмысленно выпучив свои грязно-желтые глаза с маленькими зрачками. Выждав два или три лума, наследник повторил с угрозой в голосе и, с мнимым почтением склонившись, сжал руку царю.

— Просит подать ему боевой зайгал, не так ли?..

— Прошу… — раздался глухой растерянный голос. И немедленно перед троном откинулась крышка видрабового ларца, а наследник извлек оттуда зайгал Тац Фахата и вложил его в руку царю.

В тот же лум все советники и арфанги простерлись ниц и сбивчиво «возроптали», как было положено по церемониалу.