Кровь в моих жилах

Громов скрипнул зубами:

— Ай да я…

Глаза Светланы упорно закрывались, и перед веками уже мелькала то и дело черная, как смоль вода Финского залива в ту ночь. Только не спать, только не заснуть, почему-то уговаривала себя Светлана.

Агриппина Сергеевна довольно рассмеялась, роясь в корзине и перебирая баночки с едко пахнущими травами жестяные банки:

— Вот и я думаю, когда вы у нас таким сердцеедом успели стать? — Она понюхала очередную баночку и осталась довольна: — Это вам, Александр Еремеевич. Невесту свою растирать и греть будете. Сегодня и до утра. Несколько раз.

— Сплетни это, про невесту… — с легким кашлем признался Громов.

— Жаль!

Возмущенному неожиданным статусом Светланы Михаилу Агриппина Сергеевна тут же по-свойски сунула в руку фляжку с каким-то зельем и строго спросила:

— Маг?

Михаил утвердительно кивнул:

— Княжич Волков к вашим услугам.

— Чего ждем, княжич? Грей давай! Светлане Лексевне пить холодное сейчас никак нельзя.

Уже через секунду в руках Светланы оказалась горячая фляжка, содержимое которой знакомо пахло медом и мятой, распаренным шиповником и зверобоем. Точно, зверобой сейчас был очень необходим. Светлана, выныривая из-под черной воды Балтики, принялась пить мелкими глотками, но не удержалась уже после третьего — выпила залпом: живое тепло трав согревало быстрее, чем плед. Даже Балтика отступила с тихим шорохом волн и приглушенными криками о помощи.

Агриппина Сергеевна строго посмотрела на мужчин:

— Так, господа хорошие… Лечить будем по старому, по простому — греть? Аль по науке? Светлана Лексевна, одежду надо сымать, вплоть до исподнего. Так греться проще.

Светлана сонно вернула фляжку Мишке и с удовольствием заметила, как Волков и Громов почти одновременно покраснели, навоображав себе чего-то, и чуть ли не столкнулись в дверях плечами — так быстро ретировались из кабинета.

— Во бегут! — улыбнулась Агриппина Сергеевна в плотно закрытую за мужчинами дверь. — Думала, не сдвинутся до последнего, меряясь, кто жених и кто право имеет тут оставаться. Причем же оба знают — раздеваться надо! А все стояли, время тянули!

Она достала из корзины длинную, белую рубашку, расшитую по вороту и подолу красной нитью и повернулась к Светлане, наслаждавшейся короткой теплой передышкой:

— А ты чего сидишь? Раздевайся. Холод он такой. Коварный. Только кажется, что согрелся, а он опять тебя одолевает. Слыхала поди, что ведьмы хороводы-то нагими водят? Из-за мертвомира. Он прилипчив.

Светлана не сдержала смешка, представив голого Громова, уходящего в Навь:

— А кромешники тоже так ходят в мертвомир?

— Пфе! Эти-то? Они защитой обвешиваются и идут. Потом, если захочешь, я и тебе защиту сплету. А то Громов не поймет, еще и волноваться будет.

Светлана еле расстегнула замерзшими, почти нечувствительными пальцами все застежки на юбке и блузке, а потом замерла, стесняясь снимать белье. Агриппина вздохнула и накинула на неё рубашку:

— Под ней сымай, я отвернусь — не буду подглядывать, хотя чего я там не видела… И не бойся — рубашка хорошая, обереги я для племянницы вышивала — защитят от мертвомира.

— Простите, что…

Агриппина махнула рукой:

— Не глупи: пожалела бы рубашки — не дала б тебе.

Из зала доносились голоса — невнятное бормотание, которое перекрыл уже привычный Матвейкин крик: «Кровью умоется! Кровью умоется! И вздрогнет земля, и пойдет пламя, и воздух взбунтует, а вода уйдет!»

Агриппина Сергеевна вздохнула:

— Бедный мальчонка… За что его так…

Стоя на ледяном полу босыми ногами и стаскивая с себя белье, Светлана спросила:

— Вы его х-х-хорошо з-з-знаете? — от холода у неё снова зуб на зуб не попадал. Светлана, раздевшись и поправив на себе рубашку чуть ниже колена, с ногами забралась на диван и быстро закуталась в плед. Дыхание было ледяным. Даже согреть себя не удавалось. Чтоб она еще раз сунулась в Навь…

— Да кто ж его знает-то… — Агриппина Сергеевна так и стояла спиной к Светлане. — Он год как пришел в город. Говорил: мир смотрит и себя ему показывает — мол, зарок у него такой. Сперва тихий был, а потом как понесло его с откровениями. Чего он только не пророчил…

Светлана снова боролась с черной водой. В этот раз было легче — обереги все же действовали, не давали сну и воде утянуть на самое дно.

— Про Дмитрия он пророчил?

— Про Дмитрия-то? А что именно-то?

— Лапшина говорила…

Агриппина Сергеевна рассмеялась: у неё был глубокий, красивый смех:

— Это вы про «Ясна сокола» для Верочки Лапшиной? Это я по глупости ляпнула. И ты там разоблачилась, мышка?

— Да, — Светлана еле выдавила из себя: от озноба зуб на зуб не попадал.

Агриппина Сергеевна развернулась, при всей своей дородности легко присела на пол перед Светланой и принялась натирать резко пахнущей травами мазью её стопы. Та их отдернула в сторону, смущаясь, а ведьма хохотнула:

— Что, не мужские руки, да? Ниче, терпи… Не подумала я, что Лапшина все серьезно воспримет. Дашке бы разок взамуж сходить и понять, что ничего особенного в этом взамуж нету. А она все с Верочкой носится. Та носик свой воротит: этот рябой, этот косой, тот дед в тридцать лет, тот бедняк, тот невоспитан, тот краснеет, другой бледнеет, и все дарят вечно не то… И душу Верочки оценить не в силах — все в таком духе. Я и сказала как-то в ответ на вопрос старшей Лапшиной: «Где жениха Верочке брать?», — что ждет Верочку не иначе сам Дмитрий Ясный сокол с таким подходом к мужикам. Вот она и поверила.

Из зала продолжали раздаваться крики Матвея: «Наталье было семь! Марии пять! Дмитрию восемь! Мелких вообще туда не водили. Только Елизавете тринадцать! Окно возможностей скоро закроется!»

Светлана поморщилась, пытаясь понять, что в этот раз вещал Матвей. Агриппина Сергеевна, растерев ноги, принялась за руки Светланы:

— Ты не слушай Матвейку… — Руки у Агриппины были жесткие, сильные — растирала она больно. Светлане казалось, что вместе с мазью и кожа слезает. — Он сам не знает, что вещает. Про Дмитрия ты спрашивала… Его Лапшина как-то приперла к стенке с вопросом о Дмитрии Ясне соколе. Матвейка почти замертво упал, бьясь в корчах и крича: «Мертв! Мертв! Мертв!» Всю голову тогда себе разбил о брусчатку — я его потом у себя держала, болезного. Лечила, как могла. Покормить-попоить вечно проблема была — отбивался с криком: «Нельзя мне!» Эх, кто бы из магов его посмотрел…

Светлана вспомнила Мишины клятвы в дороге:

— Его княжич посмотрит — он обещал.

— Эт хорошо. Эт просто замечательно. Матвейка парень хоть куда, только больной чутка… Впрочем, а кто сейчас из мужиков здоров?

Светлана осторожно уточнила:

— Громов?

— Сашка-то? Его земля не держит. Его Навь тащит. Держала бы ты его крепенько, все было бы легче. — Агриппина с правой руки перешла на грудь, крепко растирая ключицы. Светлана морщилась: мазь начала действовать и жгла неимоверно. — Что, жалеешь, что Сашка сбежал, отказываясь греть? Он гордый. Магию растерял, а гордость свою никак забыть не может — вечно прет куда не просят.

Светлана замолчала — как-то расспрашивать о личной жизни Громова нехорошо.

Агриппина закончила растирать спину, поправила рубашку на Светлане и принялась её закутывать в плед:

— Спи, девонька. Спи, сил набирайся. Что-то будет злое. Домовые все из Суходольска ушли. И банные, и овинные — вообще вся нечисть. Тебя-то еще не гонит прочь?

Светлана опустила голову на подлокотник дивана и сделала вид, что засыпает. Жесткая, пропахшая травами рука осторожно прошлась по её голове, гладя.