Кровь вторая. Орда

— Кайсай, мы с тобой, — неожиданно заголосила Калли.

— Нет, я сказал, — жёстко отрезал рыжий, всё так же не оборачиваясь.

— Там Апити? — неожиданно взвизгнула, как-то, вдруг, ожившая Золотце.

Кайсай остановился. Обернулся, смотря на золотоволосую, недобро просверлив её взглядом, та же, напоминала большого ребёнка, который знает, что там игрушка, но её туда не пускают и игрушку не показывают, а хочется, аж всё тело зудом чешет. И так захотелось рыжему, всё зло своё ей продемонстрировать в словах красочных, но не успел.

— Кайсай, не хорошо таких дев красных, на дороге бросать, — послышался знакомый голос еги-бабы, откуда-то из леса.

Он резко обернулся. Прямо перед ним, упираясь рукой на ствол могучего дуба, стояла голая и весело улыбающаяся Апити, а за её спиной, возвышалось гигантское чудище, в два её роста высотой, с огромными мохнатыми ручищами и страшной мордой, непонятно на кого похожей, с ног до головы, заросшего зелёной плесенью, прилипшими палыми листьями, ветками и прочим лесным мусором.

Васа под Кайсаем, с перепуга так взбрыкнул, что рыжий вылетел из седла вверх, тут же поймав ветку дерева и повиснув на ней, ошарашено уставился на чудище лесное. Великан, медленно поднял веки из мха, вперемешку с травою… и Кайсай увидел круглые глаза лешего.

— Дед, — рявкнул со взвизгом, перепуганным голосом рыжий, спрыгивая на землю, — ты, кончай так пугать. Штаны то, не где тут стирать.

Апити расхохоталась и шлёпнула чудище, по его стволу-ноге рукой наотмашь. Кайсай повернулся к своим спутницам, желая успокоить, но их и след из леса простыл. Они суетливо метались в поле, на расстоянии уже, чуть ли не полёта стрелы.

— Ну, вот, напугал девок, — начал выговаривать рыжий деду, — теперь они мокрыми штанами, всю дорогу вонять будут.

Кайсай, немножко придя в себя и успокаивая колотившееся, как у зайца сердце, зашагал к еги-бабе. Обняться, поцеловаться по поводу встречи, косо поглядывая на видоизменившегося дедка, но Апити, как девка-молодка, вдруг, заигрывая подмигнула и юркнула за ствол старого дуба. Кайсай остановился, не понимая, что происходит.

— Что это с ней? — спросил оторопевший Кайсай у великана.

На что чудище лесное, не издав ни звука, отмахнулось веткой-рукой, как бы говоря «да, пропади ты всё пропадом» и развернувшись, побрело в чащу, тяжело переставляя ноги-стволы, с треском проламывая на ходу кусты, но при этом, не только ветка не сломалась, лист, ни один, не упал на землю.

Кайсай больше из любопытства, чем сознательно обдумано, прикусил язык и в сером мареве остановившегося мира, нетерпеливо кинулся за дуб, осторожно заворачивая за ствол, желая, хоть одним глазком, взглянуть на тот сюрприз, что приготовила ему там, хитро-мудрая еги-баба.

Сюрприз удался. Он сначала, от неожиданности увиденного, прикусил зажатый в зубах язык, а затем, от осознания сути этой предательской пакости, распахнул рот и застонал, возвращаясь в реальный мир.

Для Апити, его появление из не откуда, прямо перед носом, да, ещё с жутким стоном-скрежетом, тоже оказалось сюрпризом, и она завизжала так… ну, в общем, как умела и как рыжему уже приходилось слышать, ибо перед ним, стояла голая Смиляна, а не Апити.

— Дурак, — заголосила девка, врезав в его бронь обоими ладонями, — напугал, аж обмочилась.

— Сама дура, — завопил, не заставив себя долго уговаривать с ответом, Кайсай, при этом, еле выговаривая буквы, из-за травмированного языка, — я из-за тебя язык прикусил.

До драки дело не дошло лишь потому, что рядом с ними, раздалось идиотское хихиканье маленького щупленького старичка. Он стоял столбиком, с низко опущенными руками вдоль туловища и уморительно смешно тряся, лишь седенькой, редковолосой головой, издавал мелкое «хи-хи-хи» на выдохе и протяжное «хрю» на вдохе.

Залюбовавшись этим зрелищем, оба дерущихся, дружно залились хохотом, притом Смиляна, согнувшись и держась за живот, а Кайсай, упираясь в ствол дуба, лбом.

Дед перестал издавать смешные звуки резко и когда молодёжь тоже успокоились, то увидели перед собой грозно нахмурившегося, злобного лешего, который, буквально, взглядом дырку прожигал на Кайсае. Рыжий, от чего-то, схватился обеими руками за голову и сполз спиной по стволу дерева, усаживаясь за траву. Он тоже, как-то стразу стал серьёзным.

— А я ведь, почти сразу догадался, — признался он Смиляне-Апити, отрывая руки от лица, — как про тебя, старая Матёрая пытать стала.

— Ой, не ври, — не поверила Апити, окутавшись мутным облаком и становясь прежней еги-бабой.

— Честно-честно, — продолжил доказывать рыжий, — и знаешь, что тебя выдало?

— Ну ка, — уже встрял дедок, моментально превратившись из злобного в любопытного.

— Груди у тебя красивые, Апити, приметные. Ни у кого таких больше не видел.

— А я тебе говорил, — неожиданно разгорячился леший, — а ты не тронь, не тронь.

— И только? — удивилась Апити.

— И когда ты сказала, что у нас не получится, ты проговорила это, не Смиляной, а собой.

— Да? — удивилась Апити, — не помню.

— Только может мне объяснит кто-нибудь, зачем это всё было нужно?

— Как зачем, — улыбнулась Апити, укладывая обе ладони на низ живота, — я же тебе, вроде, всё объяснила?

— Но… Так ты… — потерялся в догадках Кайсай, — ты беременна?

Изумлению его не было придела. Голова пошла кругом.

— Но зачем? — всё ещё ничего не понимая, тряс головой рыжий.

— Как зачем? — встрял, материализовавшийся между ним и Апити леший, — ты разве не знашь, что от леших, детей у баб, не быват?

Кайсай на лешего не смотрел, будто его и нет, а пялился, непонимающим взглядом на мать своего будущего ребёнка. Та, только мило, беззаботно и как ему показалось, счастливо улыбалась.

— Но почему ты выбрала меня? — продолжал удивляться бердник.

— Это Лепша тебя выбрал, Кайсай, — спихивая всё на лешего, проговорила она, но тут же, вновь на лице изобразив некое заигрывание, добавила, — хотя, я, тоже не возражала. Ты ж у нас породистый, дородный, — и она вновь растянулась в улыбке, на все зубы.