Кровь вторая. Орда

Вот тут рыжий встрепенулся и медленно поднял глаза, на стоящую перед ним голую Апити. Теперь, он даже не сомневался, что эта «нечто» слышит его мысли, как свои.

— Кто ты? — спросил он хриплым, не своим голосом.

На что Апити развела руки в стороны и ответила:

— Я, мать твоего будущего сына.

— И как я к тебе должен относиться?

— Ты чё, Кайсай, совсем одурел, чё ли? — взвилась на повышенных тонах еги-баба, уже своим привычным голосом, — я же сказала, как к матери своего ребёнка.

Рыжий замотал головой, как бы сбрасывая с себя наваждение.

— Так ты что теперь, жена моя, что ли?

Апити залилась звонким девичьим смехом, а в лоб Кайсаю, прилетело, непонятно что, да, такое увесистое, что аж искры из глаз посыпались и затылок засаднило, от удара головой о кару дуба. Очнувшийся в нём бердник, на автомате, даже сам от себя не ожидая, прикусил язык и в сером мареве прыгнул рыбкой в сторону, точно угодив в ноги плюгавенького старичка, сбив того с ног, и лесовик, со всего маха, врезался лбом в могучий корень дуба, торчащий из земли.

Кайсай крутанулся, вскакивая на ноги и тут же был пойман за шкирку чей-то непостижимо сильной рукой. Отпустил язык и оказался в руке грозной Апити. В другой руке у неё висел леший, ухватившийся обоими ручками за лоб.

— Всё, — проговорила Апити голосом «нечто» и отпустила обоих.

Кайсай обмяк, но после раскисающих и безысходных дум, сейчас в нём кипела настоящая ярость, готовая вцепиться в горло хоть кому, хоть нежити, хоть самому богу, ему было наплевать, ярость требовала выхода, приложения, разрядки.

Он исподлобья сверкнул этой яростью на дедка, но тут же, всю злость, как рукой сняло. На лешего жалко было смотреть. Он стоял столбиком, руки по швам, глазки, как у побитой собаки, на лбу шишак вырос. Кайсай приложил руку к своему лбу, на котором не только зрела шишка, но и саднила приличная рана и почему-то, тут же представил их с дедом со стороны и внутренне улыбнулся, представленной себе картины.

— Так, — проговорила баба своим привычным голосом, — давайте сразу расставим всех по своим местам. Ты, — указала она на Кайсая, — мне не муж, а лишь отец нашего ребёнка. Он мой муж, — указывая на лешего продолжила она, — понятно?

— Понятно? — ехидно передразнил её старичок и тут же получил по затылку оплеуху, от разошедшейся еги-бабы.

— Ни хрена не понятно, — злобно огрызнулся Кайсай, — разве так бывает?

— А это, что перед тобой? — тоже уже переходя на ор, развела руками Апити.

— Хрен его знает, что это! — то же заорал рыжий, не успокаиваясь.

— Вот у хрена и спрашивай, раз он знат — встрял леший, голосом обиженного ребёнка, — чё ты нас то пыташь?

— А я у тебя, хрен, и спрашиваю, — съязвил Кайсай обращаясь к деду, опять начиная заводиться.

— Тихо! — гаркнула Апити, да, так, что листья на деревьях в испуге дёрнулись, а леший, тут же пропал, как и не было.

Она повернулась к Кайсаю и уже спокойно и даже ласково проговорила:

— Кайсай, мальчик мой, давай, ты потом во всё этом разберёшься, со временем. Хорошо?

Кайсай поник головой. Отвечать не стал. Еги-баба продолжила:

— А тепереча, забирай своих жён, обоих и вали по добру по здоровому. Пора вам.

Это заявление, сказанное спокойным и жалостливым голосом, разом остудило рыжего, в отличии от её ора, будто ушат холодной воды на голову вылили. Теперь, настала очередь округлять глазки Кайсаю. Он выпятился на еги-бабу, не то в ужасе, осознавая пророчество этой ведьмы, не то обалдевая от радости предсказания, но в обоих случаях, чётко осознав, что это «нечто» не шутит и так всё и будет.

— Обои? — переспросил он и сам ужаснулся своего голоса, ибо почти точь-в-точь получилось, как у лешего.

— А чё? — хитро прищурившись и растягиваясь в предательской улыбке, спросила баба, — слабо чё ли? Я, вроде, тебя проверила, потянешь.

— Да, как же можно? — уже не так самоуверенно и по интонации в голосе, уже согнувшийся под тяжестью такого подарка судьбы, спросил рыжий.

— Да такому распиздяю как ты, рыжий, всё можно, — развеселилась Апити, став прежней и знакомой ему еги-бабой, — одну ты уже обрюхатил, вторая не за горами, только вовремя сбегай, чтоб не прибили они тебя, на пару.

И она залилась весёлым смехом, таким заразным, что Кайсай не выдержал и тоже растянулся в улыбке, правда, тут же схватившись за разбитый лоб, так как натяг кожи на лице, разом отразился на «дедовом благословении», давая понять, что не всё в жизни мёд, бывает и дёготь.

Своих «жён», а с этого момента он стал к ним относится только так и никак иначе, он нашёл за столом. Они сидели рядом друг с другом и о чём-то тихо разговаривали. Кайсай обошёл стол и уселся напротив, сразу же обратив внимание на то, что обе Матёрые зарёваны, до такой степени, будто уж дня три воют тут, напропалую, но увидев улыбающегося рыжего с кровавым рогом на лбу, синхронно прыснули и улыбнулись.

У зарёванной Калли, на лбу нарисовался синяк и Кайсай, почему-то сразу подумал про шелбан от лешего, а тут и он с торца стола нарисовался, собственной персоной, растягивая улыбку от уха до уха, с огромной шишкой на лбу, прямо по центру и тут уже, все разразились истеричным хохотом, тыкая друг в друга пальцем и утирая слёзы, брызнувшие из глаз, притом разрядка была на столько долгой, что Апити пришлось вмешаться, кого-то просто утихомирить подзатыльником, таких как Кайсай и Лепша, а девок пришлось, отпаивать ключевой водой. После чего, все такие красивые и разноцветные, стали прощаться.

Калли и Апити попрощались просто, подержавшись за ручку, а вот перед лешим, чернявая неожиданно встала на колени и чмокнула его в щёку, от чего у деда глаза вылезли на лоб и нежить, даже, покраснела, скосив глаза, на наигранно злого Кайсая, стоявшего рядом, выставившего руки в боки.

Апити и Золотце расцеловались, прям как подруги, при этом Апити, что-то тихо ей нашёптывала, видно давая последние наставления, а с лешим, Золотце, попрощалась, как раз, подержавшись за ручку.

Настала очередь прощаться Кайсаю. Он, распахнув объятия и растянув улыбку, двинулся на лешего. Воздух схлопнулся, и дед исчез. Кайсай хлопнул себя по коленкам, мол, вот досада, тут же повернулся к улыбающейся Апити и обнял её одной рукой, а из второй, сзади свернул кулак, угрожая кому-то не видимому. Апити поцеловала его в щёчку, погладила по голове и проговорила вполне дежурно, но тихо, так, чтоб слышал только Кайсай:

— Не забывай нас.

— Забудешь вас тут, — огрызнулся рыжий, — как не заглянешь, так жизнь кувырком и каждый раз, в разную сторону.

— Будь таким, — неожиданно проговорила еги-баба достаточно громко, что, конечно, для всех стоящих вокруг, было не совсем понятно, но только не для Кайсая.

Он ничего не ответил, лишь печально взглянул в её глаза, тяжело вздохнул, развернулся и зашагал с роковой для него поляны, на следующий виток своей бурной жизни.