Кровавая ассамблея

Ударом ноги, я сбросил его с клинка и развернулся к последнему разбойничку, притаившемся за спиной Катерины. Он прижимал ее к себе, крепко обхватив за талию, а у самого горла ее держал нож с гнутым лезвием, как у турецкого ятагана. И еще он почему-то время от времени хихикал, но совсем не весело, а как-то нервно, почти истерично.

— Ну что, барин?! Повеселимся?

Он суетился и все время дергался, похожий на деревянную куклу на нитках, каких порой показывают на всякого рода ярмарочных балаганах. Нож в его руке тоже дергался вместе с ним, и я испугался, что в какой-то момент он дернется чуть сильнее и вскроет Катерине глотку. Я, конечно, не был с ней знаком близко, чтобы сильно переживать из-за этого, но все же смерти ей точно не желал. В особенности такой жуткой, и в особенности после того, как она попросила у меня защиты.

— Алешка… — дрожащим голосом прошептала Катерина. — Алешка…

А разбойник противно захихикал. Был он совсем еще молодой, лет восемнадцать, но как видно душ невинных уже успел сгубить изрядно.

— Убери своей меч, барин. И кошелек доставай, пришла пора денежками делиться. Или зарежу я девку твою… Разве ж не жалко тебе девку, а? Вишь, какая она справная? Титьки крепкие, как яблоки! — сквозь ткань плаща он сжал свободной рукой ее грудь, и Катерина болезненно наморщилась. — Не жалко тебе, если такие титьки даром пропадут, а?

И тогда я опустил палаш.

— Деньги тебе нужны, говоришь?

— Очень нужны, барин!

— Найдется у меня для тебя пара монет…

Я сунул руку в пустой карман камзола, потом достал ее и показал разбойнику раскрытую ладонь. Над ней искрился золотистый свет.

— Ты видишь сколько здесь золота? — медленно спросил я, глядя разбойнику прямо в глаза. — Это много золота… Очень-очень много золота… Тебе одному хватит надолго…

— Алешка, что ты делаешь? — прошипела Катерина, покашиваясь на мою пустую ладонь. — Он же видит, что у там ничего нет…

Но разбойник ее слов уже не слышал. Эфирная магия парализует часть сознания, как бы окутывает его своей пеленой, оставляя на поверхности лишь самые сильные чувства и желания, но искажает их до неузнаваемости. А потеря чувства реальности — прямое следствие ее воздействия.

— Золото… — пробормотал разбойник с вожделением.

Глаза его выпучились, в них отражались желтые отблески, сверкающие на моей ладони. Опустив руку с ножом, он отбросил Катерину в сторону и подошел ко мне. Остановился в двух шагах. Глаз от моей ладони он не отводил.

— Золото… — продолжал бормотать он взбудоражено. — Много золота… Много…

Я поднял палаш, приставил острие ему к брюху и резко надавил. Разбойник вздрогнул. Я выдернул клинок, обтер о его рукав и сунул в ножны.

— Где мое золото? — спросил разбойник. — Отдай мне мое золото, барин! Отдай!

После этих слов он упал на колени, покачался и завалился на бок. Из-под него расползалась черная лужа.

— Мое золото… — прошептал он в последний раз и притих.

Катерина неуверенно подошла к нему, заглянула в лицо. Подняла на меня ошарашенный взгляд.

— Ты убил его? — спросила она удивленно.

— Надеюсь, что да.

— А этот? — она показала на того, который сам наделся на мой палаш.

— Хм… Если вам это интересно, сударыня, можете сами проверить.

Но проверять ей не хотелось. Медленно и как-то боком она обошла меня и взглянула на бородача с разрубленным лицом, который все еще лежал на дороге и громко стонал.

— Ты что натворил, Алешка? — спросила Катерина шепотом. — Что теперь будет?

Я пожал плечами.

— Теперь здесь будет меньше разбойников! Однако мы задержались, сударыня. Нам нужно идти.

Брать себя снова на руки Катерина на этот раз не позволила, и мы пошли дальше к трактиру «Утка и покой».

Глава 6 Утка, куратор и покой

Всю оставшуюся до трактира дорогу Катерина молчала. Она то и дело вздрагивала и оборачивалась назад, словно боялась, что нас могут преследовать. И даже камушки под ногами ей уже не мешались — шагала так резво, словно на ногах у нее были удобные прогулочные сапожки.

Вскоре показались и огни трактира. В этот час там все еще было шумно, а запах печеной утки, которой здесь по обыкновению потчевали гостей, напомнил мне о том, что я все еще зверски голоден. Сухарь не смог усмирить мой аппетит и ворчливо заворочался в животе, как бы напоминая о том, что ему там жутко одиноко.

Поведя носом, Катерина заявила:

— Лёх, я есть хочу!

Я нахмурился.

— Как вы меня назвали?

— Извини… Я проголодалась, у меня уже давно ни крошки во рту не было. А тут уткой печеной пахнет!

Я прекрасно ее понимал. Но понимал я и другое.

— Этот трактир, сударыня — не лучшее место для девицы вашего статуса.

На самом деле ее статус мне известен не был, и сначала я хотел просто сказать «для голой девицы», но удержался.

— К тому же я очень тороплюсь. Но, как только разберусь с делами, обещаю накормить вас самым шикарным ужином в вашей жизни!

Катерина шмыгнула носом.

— И утиная грудка будет?

— Как пожелаете.

— Под брусничным соусом?

Эвон как ее прижало! Я бы и сам от такого не отказался. Будем надеяться, что Гаврила сможет раздобыть нам посреди ночи утиную грудь под брусничным соусом.

Да нет, она точно из знати! Причем из высшей. А что память отшибло — так это у них порой случается. А может и не отшибло у нее ничего? Может просто скрыть чего-то хочет? Ну не знаю, да и не мое это дело.

— Для брусники сейчас не сезон, но соус брусничный я вам обещаю, сударыня. И вино французское будет.

У меня дома в буфете еще оставалось несколько бутылок бургонского. Думаю, для такой барышни оно придется в самый раз…

У трактира нашелся только один свободный экипаж. Я сунул извозчику монету, назвал адрес магистра Амосова и помог Катерине взобраться в повозку. Сиденья здесь были твердые — обычные доски, хорошо хоть оструганные — и не очень чистые, но в темноте это не особо бросалось в глаза.

Голые запыленные ступни Катерины то и дело высовывались из-под полы плаща, и я всякий раз незаметно поглядывал на них. Вдруг вспомнилось, что там, под этим плащом, на Катерине из одежды больше совсем ничего нет, и от мысли этой в горле встал ком. Даже переглотнуть было тяжело.

Повозку трудно было назвать просторной, и сидеть нам пришлось достаточно близко. Из-за частых ухабов ее то и дело начинало раскачивать из стороны в сторону, так что Катерина нет-нет да и падала прямо на меня. И всякий раз я ощущал, как тесно прижимается ко мне ее тело. Плащ при этом иногда случайно распахивался — не сильно, а чуть-чуть совсем, но все же я успевал увидеть под ним светлеющие полоски обнаженных бедер. И сердце у меня в эти моменты начинало колотиться где-то в мозгу.

Должно быть один раз я подсмотрел слишком откровенно, потому что Катерина это заметила, поправила плащ и строго предупредила: