Круг
Шрифт:
Дело было на пасху. Они гостевали у старосты. Все шло хорошо, вдруг приходят от богатого соседа, зовут старосту в гости. Староста засобирался, и Орлая Кости с женой позвал:
«Я в любой дом, — говорит, — могу без всякого приглашения прийти, мне везде рады. А уж коли зовут, имею полное право своих гостей привести. Пойдемте».
Дарья пыталась удержать мужа, но тот был сильно навеселе и не стал ее слушать:
«Молчи, не твоего бабьего ума дело, сам знаю, что мне делать!»
«Пошли», — торопит староста.
«Пошли!» — говорит Кости.
Когда проходили через узорчатые
«Придем незваные, добром дело не кончится», — думала она.
Толстый хозяин, вышедший встречать старосту, удивленно взглянул на непрошеных гостей, но тут же отвел глаза и как мог приветливо пригласил в дом.
У порога разделись, мимо кухни прошли в большую горницу.
За столом сидели гости, сразу было видно, что собрались самые богатые из коминских мужиков. На мужчинах были шелковые рубашки, на женщинах вышитые марийские платья и кашемировые платки.
Веселье шло своим чередом: пили, ели, плясали.
Дарья сидела вместе с другими женщинами и, видя, как они одна перед другой хвастаются своими дорогими нарядами, нарочно, чтобы сделать им приятное, говорила;
— Какой красивый платок. Сразу видно, что дорогой!
При этом ей хотелось стянуть с головы и спрятать за пазуху свой старый выцветший платок.
Нет все бы ничего, если б Орлаю Кости с пьяных глаз не взбрело вдруг в голову похвастаться своими прошлогодними стогами.
Сидевшие за столом дружно рассмеялись. Один из гостей сказал:
— Думает, если в компанию к богатым людям затесался, так за богача сойдет! Чудно!
Все замолчали. Из головы Орлая Кости сразу выветрился хмель. Он ухватился рукой за бороду, как будто хотел ее вырвать, и, пытаясь подняться, угрожающе опросил:
— Что?.. Что?..
За столом засмеялись еще дружнее. Этот смех как будто кистенем ударил Орлая Кости по голове, он тяжело плюхнулся обратно на лавку.
Старосту как ветром сдуло с его места — он ушел во двор.
Хозяин, подмигнув гостям, спросил:
— Что, брат Кости, ноги не держат?
— Э, да наш русский богач, оказывается, совсем опьянел, — сказал кто-то. — Дядя Антон, поддержи его.
Двое гостей, подхватив Орлая Кости под руки, хотели его поднять. Но он вдруг вскочил, оттолкнул тех двоих и, ни слова не говоря, ринулся к двери. Жена поспешила за ним.
Схватили свои кафтаны и не одеваясь, выбежали на улицу.
После этого случая Орлай Кости как одержимый принялся копить деньги, стал жадным, мрачным.
— Всех их богаче буду, — говорил он жене. — Тогда и я над ними посмеюсь!
— Ой, отец, не думай с ними тягаться, — со вздохом отвечала Дарья. — Они, того гляди, помещиками станут, а Антон и сейчас все равно что купец…
Погруженные каждый в свои думы Орлай Кости и Дарья дошли до поля.
— На, возьми рукавицы, — услышал Кости голос жены.
Он поднял голову, посмотрел на поле, увидел Амину. За ней тянулась прополотая борозда, по краям лежали кучки привядшего осота.
«Я уж вон сколько наработала, а они только заявились… — увидев родителей, подумала Амина с досадой, — Насте, той и вовсе хорошо, живет себе в городе, учится на всем готовом.
Ба-а-рышня! А я у них вместо батрачки…»Амина распрямилась, забросила косы за спину, услышала, как в ушах стучит кровь.
Вдали виднелась Боярсола. Среди других домов ярко зеленела на солнце железная, недавно покрашенная крыша дома волостного писаря.
«Говорили, следователь из уезда приехал, — вспомнилось Амине, — мужиков допрашивать, как того черного русского чуть не убили в погребе».
Тот русский и к ним в дом приходил, сфотографировал ее в праздничном марийском наряде, обещал прислать карточку, да так и не прислал…
— Что стоишь, по сторонам глазеешь? — упрекнул дочь Орлай Кости.
— Пусть немного передохнет, — .вступилась за нее мать. — Вот она сколько уже сделала. Не погоняй!
— Уж и слова сказать нельзя, — проворчал Орлай Кости. — До низины дойдем, тогда отдохнем. Ишь, чуть-чуть поработают, уже отдыхать норовят…
Ему никто не ответил.
Амина снова принялась полоть, а между делом думала:
«Была бы мужчиной, ей-богу, ушла б из дому, как Янк Ардаш. Вот кто живет как хочет. С таким отцом, как мой, только намучаешься. Все говорят «богатый, богатый…» Мне-то что за прок от его богатства? Даже к празднику никакой обновы не дает купить, все сама себе шью. Пару ботинок полгода выпрашивала. Работаешь день и ночь, а он деньги копит. На что их бережет? Едим хуже последних нищих, мать без его разрешения картошки боится сварить… Только и знает, что заставляет работать…»
Пололи долго, наконец Орлай Кости сказал:
— Теперь можно отдохнуть.
— Ох, как поясницу ломит! — разгибаясь, застонала Дарья. Ухватившись за поясницу, она проковыляла к борозде, уселась рядом с мужем и дочерью. Немного погодя спросила:
— На вознесенье, отец, в церковь пойдем?
Орлай Кости подумал и сказал:
— Пожалуй, не пойдем.
— Батюшка рассердится.
— Пусть его сердится, я на свечки много потратил. А сколько раз он нынче за ругой приходил, ненасытный черт!
— Что ты, отец, разве можно так ругаться? Бог накажет.
— Я не бога ругаю, а попа.
— И попа, говорят, нельзя ругать.
— Теперь такие времена настали, что попов не то что ругают, даже бьют.
— Ты про сережкинского батюшку что ли? Так там землемера и торговца били, а батюшке заодно досталось. Говорят, он что-то против парода сказал. Молчал бы, его бы не тронули. Батюшка наши грехи перед богом замаливает, он угодный богу человек.
— Богу он, может, и угодный, а вот как людям не угодил, люди ему и наподдали!
— Ох, отец, никакого в тебе понятия нет: говоришь такое пои дочери…
— А разве у дочери уши только сейчас выросли? О том, что попа избили, она, небось, раньше нас с тобой услышала. Так ведь, дочка?
Орлан Кости от того, что пропололи уже порядочный участок, пришел в хорошее расположение духа. Он набил наполовину трубку (чтобы не расходовать зря табак, Орлай никогда не набивал ее доверху) и с удовольствием закурил.
Амина, разувшись, вытряхивала из лаптей землю.
— Это еще что! — отозвалась она. — Подумаешь — г (били. В Изганской волости в прошлую пятницу помещика убили.