Круг

Хотя Кугубай Орванче немало хлебнул на своем веку горя и в кутузке сидит уже в третий раз, сегодня он приуныл.

«Может, убийцы какие, — думал старик, прикрыв глаза и стараясь задремать. — Ну да ладно, что суждено, то и будет, поживем — увидим».

— Ух, кровопийцы! — услышал он вдруг и открыл глаза.

У зарешеченного окна сидел человек, обнаженный по пояс, и при свете луны давил на своей рубахе вшей.

— Кого так свирепо ругаешь? — спросил один из арестантов. — Уж не урядников ли?

— Разве ж это ругань для них? Для урядников это, можно сказать, похвала.

— A-а, ну разве что так… — немного помолчав, тот же арестант неожиданно сказал — Как было бы хорошо, если бы этого проклятого Столыпина еще в прошлом году убили.

Человек, сидевший у окна, удивленно посмотрел и ничего не ответил.

Начинался буран. Окна в камере были одинарные, поэтому было хорошо слышно, как бушует ветер.

— Э-эх уплатил бы подать вовремя, сейчас горя бы не знал, — сказал человек без рубашки.

Немного погодя он надел рубашку, закурил, подошел к двери, прислушался. Вернувшись на прежнее место, сказал:

— Прошлой осенью в Уржумском уезде, в Вятской стороне, из двадцати двух волостей только в одной уплатили подать.

— И той не надо было платить, — отозвался сосен.

— Почему? — вступил в разговор Кугубай Орванче.

— Потому, — хмуро ответил арестант.

— Ну и что же там получилось? — спросил третий арестант.

— Исправник собрал пеших и конных стражников до ста человек и заявился с ними в деревню. Приказывает: «Отобрать у мужиков имущество и свести лошадей». Потом поехали по другим деревням, пока не приехали в Шурму. Про эту Шурму даже в газете было написано.

— В какай газете?

— «Волжский курьер», ее в нашей деревне учитель получал.

— Ну, приехали в Шурму, и что же дальше? — спросил Кугубай Орванче.

— Исправник, как обычно, приказал стражникам приступить к сбору податей, а сам лег спать. Просыпается, а перед домом, где он остановился, собралось народу больше тысячи.

Исправник, понятно, струсил, но не показывает виду, спрашивает строго:

— Что вам нужно?

Мужики в ответ:

— Нам ничего не нужно, но и ты нам не нужен, так что ушел бы ты отсюда.

— Уйду, если до полудня заплатите подати. Не то пеняйте на себя.

— Делай, что хочешь, платить не станем.

— Почему?

— Начальство не пропадет с голоду без наших денег. Да и не за что ему платить, — кричат из толпы.

Тут подходит к исправнику один мужик. Исправник побледнел, но не отступил. Мужик взял его за пуговицу мундира и говорит:

— Шел бы ты, господин урядник, домой к жене и детишкам.

— Что, что?

— Убирайся, говорю, и стражников своих уводи.

— Ты соображаешь, что такое говоришь?

— То и говорю, что лучше тебе убраться отсюда подобру-поздорову. До сих пор ты немало крестьянских денег заглонул, гляди, как бы теперь тебе не подавиться!

— Пшел вон! — исправник оттолкнул мужика и закричал:

— Если не заплатите подать…

— Не заплатим! — зашумела толпа.

— Все ваше имущество будет конфисковано!

— Не выйде-е-т! — ревела толпа.

Кто-то швырнул в исправника камень, кто-то угодил стражнику в голову.

— Стреля-ять! — крикнул исправник.

Но только трое или четверо стражников успели выстрелить, мужики бросились на них, избили, ружья отобрали. Десятка полтора стражников заявили, что они бросают службу, и тут же поснимали свои мундиры.

— А что же сделали с исправником? — опросил Кугубай Орванче.

— Тоже избили и посадили под замок. Потом мужики разобрали отобранное имущество и выпустили исправника.

— Говорят, что, когда стражник и хозяин сцепились из-за самовара, самовар был помят. Так начальству пришлось уплатить этому мужику два рубля денег, — сказал другой арестант. — В газете писали.

— Вот это здорово! — воскликнул Кугубай Орванче.

— Дальше — больше, приволокли шурминцы попа и заставили его отслужить молебен в честь победы над исправником.

— С попом это хорошо придумали.

— Так всегда надо бы делать, — сказал Кугубай Орванче.

— Попробуй сделай! Примчатся стражники, драгуны, живого места на тебе не оставят.

— Да и в Шурме, наверное, тем дело не кончилось.

— Еще бы! У начальства ведь не один исправник…

— Не в исправнике дело, исправник — мелкая сошка, то ли дело — Столыпин… — снова заговорил тот, что уже начинал речь про Столыпина.

Так как Эман уехал в дальний город, старому Кугубаю Орванче некому было принести хлеба и табаку.

Амина послала соседскую девочку узнать, не приехал ли Эман. Та, вернувшись, вызвала Амину на крыльцо и сообщила:

— Эман еще не вернулся. Один мужик вышел из тюрьмы, говорит, что там дедушка Орванче сидит голодный.

Амина знала, что если она отнесет передачу старику. то мать с отцом потом будут, ругать ее.

«Будь что будет», — решила она в конце концов и, уложив в котомку хлеба, масла и ватрушек, пошла в тюрьму.

— Кем тебе арестант доводится? — спросил дежурный десятник.

— Тебе какое дело?

— Ты, Девка, не огрызайся: раз спрашиваю, значит, есть дело. У меня приказ: от посторонних ничего не принимать, передачу могут носить только родственники. Так кем ты доводишься этому самому Кугубаю Орванче?

— Дочь. Да передай поскорее, он голодный сидит.

— Не торопись: поспешишь — людей насмешишь. Сначала посмотрим, что принесла.

— Чего там смотреть! Еду принесла.

— Та-ак, во-первых, значит, хлеб, во-вторых, — ватрушки, в-третьих, — масло. Ладно, оставь. Все это передавать разрешают.

— Ты, дядя, сейчас отнеси ему еду, он же голодный.

— Передам, передам.

— Ты возьми себе одну ватрушку, а остальные отнеси поскорее, ладно? Очень тебя прошу.

— Ладно, отнесу. Ступай, покуда начальство не явилось.

Но когда Амина собралась уходить, он остановил ее вопросом:

— Так как ты сказала — сестра? Или дочь?

— Дочь.

— Ну ладно, ступай.

Кугубай Орванче получил хлеб и масло, про ватрушки он даже не узнал. Хотя старик удивился, когда ему сказали, что передачу принесла дочь, на голодный желудок раздумывать об этом было некогда.