Круг

В углу красовалось весьма условное изображение пса — Элвис сам сделал рисунок и очень им гордился. Из-за стоявших справа от дороги деревьев доносились громкий лай, тявканье, скулеж. Элвис ухмыльнулся, услышав, как яростно рычат друг на друга его милые песики, как бросаются грудью на прутья клеток, распаляя кровь. Потом все стихло.

Даже собаки страдают от этой несусветной жары. Он выключил двигатель, вышел из машины, хлопнул дверцей и окунулся в тишину.

Воздух был неподвижным и тяжелым, как свинец, назойливо зудела мошкара, пощелкивал остывающий двигатель. Элвис вытащил из кармана джинсов пачку сигарет, закурил, вытер пот со лба и с наслаждением вдохнул терпкий, опасный запах хищников. Потом направился к дому. Швы под промокшей от пота повязкой чесались, тело болело, но он был рад, что выбрался из больницы и вернулся домой, к своим любимым псам.

И своему оружию.

Усиленному ружью «Риццини» 20-го калибра для охоты на крупную дичь.

Еще несколько метров — и он окажется дома. В безопасности. Элвис пересек неосвещенную лужайку, поднялся по ступенькам на веранду и вставил ключ в замочную скважину. До сегодняшнего дня житье-бытье посреди леса давало много преимуществ. Дела, которые он обделывал, требовали покоя и скрытности. С бабами Элвис давно завязал — слишком велик риск, слишком много проблем, собачьи бои и дурь гораздо надежней и намного доходней. Наркота, по словам одного писателя — книг его Элвис не читал, но готов был подписаться под каждым словом, — «идеальный продукт и безупречный товар». Сегодня он предпочел бы оказаться в городе и затеряться в толпе, где они не смогут его достать, но собак нельзя надолго оставлять одних. Пока хозяин валялся в больнице, они наверняка сильно проголодались, но сейчас он к ним не пойдет — нет ни сил, ни духу, да и темень вокруг непроглядная. Ничего, завтра с утра нажрутся от пуза. Элвис закрыл дверь и с порога рванул за ружьем и патронами. Давайте, подходите, гады, получите по полной. Никто не смеет и пальцем тронуть Элвиса, он всех вас отымеет.

28 Потерянные сердца

Марго изнемогала от жары. Майка промокла от пота и прилипла к спине, а влажная челка — ко лбу. Она освежила лицо холодной водой у раковины за ширмой, взяла полотенце и открыла дверь, собираясь сходить в душ, но тут услышала голоса.

— Что тебе? — спросила Сара.

— Идем, с Давидом плохо.

— Послушай, Виржини…

— Шевелись!

Марго выглянула в коридор. Виржини и Сара стояли друг напротив друга, одна — в коридоре, другая на пороге спальни. Второкурсницы имели право на индивидуальные комнаты. Сара кивнула, на мгновение вернулась к себе, но тут же вышла, и они направились к лестнице.

Проклятье!

Марго не знала, как поступить. Виржини была по-настоящему встревожена. Она упомянула имя Давида… Девушка приняла решение за полсекунды, надела на босу ногу «конверсы», выскользнула в пустой коридор и бесшумно помчалась к лестнице.

Она слышала, как Сара и Виржини идут вниз по широким каменным ступеням и что-то возбужденно обсуждают. Марго поправила шорты и поспешила следом, держась рукой за перила. Через витражное стекло на площадке между этажами она увидела солнце, заходившее за здания, черневшие на фоне пламенеющего заката. Девушка вышла на воздух, и он показался ей плотным, как стекло, но вечер, как целебный бальзам, постепенно смягчал ожог дня.

Она поискала взглядом Сару и Виржини и увидела их на входе в лес, за теннисными кортами.

Марго побежала следом, стараясь двигаться бесшумно и на ходу отмахиваясь от назойливых мошек. На опушке тени были глубже. Они сливались, образуя пугающее царство полусвета-полутьмы, куда девушке совсем не хотелось углубляться.

Куда они делись? В лесу хрустнула ветка, потом раздался вскрик Сары: «Давид!» Прямо перед Марго начиналась узкая тропинка, пролегавшая через тенистый подлесок. Она ни за что туда не войдет, пора вернуться в корпус. Увы, любопытство и желание все узнать взяли верх, и Марго пошла к лесу.

Будь что будет!

Девушка пробиралась между кустами, раздвигала ветки, чувствуя прикосновения шелковистых нитей паутины. Тысячи насекомых вились вокруг Марго, привлеченные запахом ее кожи, крови и пота. Она старалась ступать осторожно и не шуметь, хотя Сара и Виржини вряд ли могли ее услышать. Какая-то мерзкая тварь больно укусила Марго в шею, и она с трудом удержалась от инстинктивного желания прибить ее звонким шлепком.

— Давид, чертов несчастный кретин, что ты творишь?

Она их нашла… От страха у Марго пересохло во рту, она шагнула вбок, у нее под ногой хрустнула сухая веточка, но те трое были слишком заняты, чтобы обращать внимание на посторонние звуки.

— Боже, Давид, зачем ты это делаешь?

В голосе Сары звучали панические нотки. Паника, как заразная болезнь, передается воздушно-капельным путем, и Марго едва сдерживалась, чтобы не дать деру. Она заставила себя сделать еще несколько шагов и увидела залитую вечерним светом лужайку.

Что, черт возьми, здесь происходит?

Обнаженный по пояс Давид находился на другом конце поляны, у серого ствола дерева. Он стоял — нет, почти висел, цепляясь за две нижние толстые ветки, в позе распятого Спасителя. Голову он держал склоненной вниз, упираясь подбородком в грудь, словно был без сознания. Лица его Марго видеть не могла — только светлые волосы. И бородку. Белокурый Христос… Внезапно Давид резко поднял голову, и Марго едва не отшатнулась, встретив безумный, блуждающий взгляд побелевших от бешенства глаз.

Марго вспомнила слова из песни «Depeche Mode», которую пел Мэрилин Мэнсон: «Your own Personal Jesus, someone to hear your prayers, someone who cares…» — «Твой личный Иисус, тот, кто слышит твои молитвы, тот, кто на них отвечает…».

Легкий ветерок коснулся верхушек деревьев. Марго вздрогнула, как от удара током, заметив на груди Давида красные следы, похожие на свежие ритуальные надрезы… Потом она увидела нож… В правой руке… С окровавленным лезвием.

— Привет, девчонки.

— Ты рехнулся, Давид?

Голос Виржини в тишине поляны прозвучал зло и гулко. Давид издал короткий смешок и посмотрел на свою окровавленную грудь.

— Я здорово вляпался, да? Как вам это удается? Проклятье, как у вас получается сохранять хладнокровие?

Неужели он под кайфом? Похоже на то. Трясется всем телом, подбородок дрожит. Плачет и смеется — если это хихиканье можно назвать смехом… Капли крови вытекают из четырех надрезов, огромный шрам перечеркивает живот над пупком…

— Я больше не вынесу этого дерьма… Пусть все закончится, пора завязывать…

Ответа Давид не дождался и продолжил:

— Нет, правда, что мы делаем? Где остановимся? И когда?

— Возьми себя в руки. — Снова голос Виржини. — А Юго? О нем ты подумал?

Давид запрокинул голову и посмотрел в небо.

— Он в тюрьме, что я могу?

— Черт, Давид, Юго — твой лучший друг! Ты знаешь, как он тебя любит, как он всех нас любит… Ты ему нужен, мы ему нужны… Нужно вытащить его оттуда.

— Да что ты говоришь! И как же это сделать? Вот в чем разница между нами… Окажись я на его месте, всем было бы по фигу. Юго все обожают, всё вертится вокруг него… Ему стоит только руку протянуть… Он щелкнет пальцами — и Сара тут же раздвинет ножки или встанет на колени, и… Ты никогда в этом не признаешься, Виржини, но и ты мечтаешь об одном — чтобы он тебя трахнул. А я…