Круг
Шрифт:
— Я вас не боюсь, — сказал он. — Убивайте, если хотите, мне плевать.
— Неужели? — с издевкой произнес чей-то голос. — Вот и славно!
На том, кто это сказал, было промокшее от пота худи с капюшоном, прикрывавшим лицо.
— Тебе будет страшно, обещаю, — спокойным голосом пообещал другой голос.
Его снова пробрала дрожь. От их уверенности. Спокойствия. Холодности. Они начали разворачивать на полу рулон прозрачной блестящей пищевой пленки. У него закружилась голова, сердце забилось в груди, как птица, кидающаяся на прутья запертой клетки.
— Что это вы, на хрен, делаете?
— Ух ты, ему вдруг стало интересно!
Он
— Зачем…
— Что, пленка? — раздались смешки. — А вот зачем: ням-ням, собачки…
Силуэты незваных гостей исчезли из поля его зрения; он слышал, как они вошли в дом, открыли холодильник, что-то достали и тут же вернулись. Руки в резиновых перчатках начали засовывать куски мяса между пленкой и голым телом. Его передернуло от ужаса и отвращения.
— Что за гребаная игра? — завопил он.
Вместо ответа его полоснули по щеке перочинным ножом, и теплая кровь потекла на подбородок, шею, пленку и дешевую говядину, которой он кормил своих собак.
— Ч-ч-черт! Да вы больные на всю голову!
— Тебе известно, что полихлорвинил, из которого сделана эта пленка, на пятьдесят шесть процентов состоит из соли и на сорок четыре — из нефти?
Они продолжали кружить вокруг него, как дикари, пляшущие у тотемного столба, где ждет смерти бедолага-путешественник. Холодная пленка коснулась шеи и разгоряченного затылка; они засунули очередные куски мяса между кожей и пластиком, а последними эскалопами стали натирать ему лицо. От омерзения он резко мотал головой из стороны в сторону.
— Хватит! Прекратите! Проклятые не…
Они снова ушли в дом. Он услышал, как из крана полилась вода: они мыли руки и что-то обсуждали. Он попытался пошевелиться. Как только они уберутся, он опрокинется на пол и попробует освободиться. Но хватит ли ему времени? Крупные капли пота стекали по лбу и бороде, жгли глаза. Он понял, что они собираются сделать, и это наполнило его душу ужасом. Он не боялся умереть — но только не такой смертью. Проклятье, нет!
Он облизал растрескавшиеся губы. Пот капал с кончика носа на пленку.
Он перевел взгляд на слепящий свет фар. Ночь окутала мраком лес, дом и все вокруг. Он слышал комариный писк и треск цикад в лесу. А вот собаки молчали, терпеливо ожидая продолжения зрелища… Возможно, почуяли запах еды. Мучители прошли мимо него, спустились по ступенькам, сели в машину. Хлопнули дверцы.
— Подождите! Вернитесь! У меня есть деньги! Я заплачу! Много! Я все вам отдам! Вернитесь!
Он впервые в жизни так отчаянно молил о пощаде.
— Вернитесь! Вернитесь! Будьте вы прокляты!
Он зарыдал, услышав, что машина дала задний ход, а потом скрылась в темноте — там, где находились клетки.
Оставалось сделать последний шаг. Они открывали дверцы клеток в темноте, одну за другой. Собаки их знали. Пока хозяин отсутствовал, они много раз приезжали кормить их. «Это я, спокойно, песики, спокойно, вы ведь меня узнаете? Проголодались? Конечно, проголодались, вы ведь уже сутки ничего не ели…» Псы окружили людей, и те замерли, помня, что предки опасных питомцев Элвиса не боялись даже медведей. Собаки обнюхали их, потерлись о ноги, обошли вокруг машины, потом вдруг почувствовали в ночном воздухе другой запах и как по команде
повернули головы в сторону дома. Маленькие красные, как угольки, глазки засверкали от вожделения. Гиганты облизнулись и с громким лаем помчались к дому. Когда свора ворвалась на веранду, Элвис крикнул повелительным тоном:— Титан, Люцифер, Тисон, лежать! Умные собачки, хорошие собачки, лежать, я сказал!
Голос Элвиса выдавал панику, владевший им первобытный ужас.
— Лежать, кому сказано! ТИСОН, НЕТ, НЕ-ЕТ!
Сидевшие в машине люди невольно вздрогнули, когда тишину разорвали жуткие вопли жертвы и довольное ворчание своры, пожирающей хозяина.
29
Breaking bad [38]
— Я бы этого не сделал.
Он всхлипывал, глядя на полицейских.
38
Во все тяжкие (англ.). Название популярного современного американского телесериала.
— Я бы этого не сделал… Клянусь… Я… я… я… просто хотел ее напугать… Нет, правда, я никогда никого не насиловал, клянусь! Она за нами шпионила… Вот я и взбесился… я… решил ее напугать… больше ничего! Я… сегодня был… плохой… Дерьмо… Я такого никогда не делал… Вы должны мне поверить!
Он обхватил голову руками, и его плечи затряслись от безмолвных рыданий.
— Ты что-нибудь принимал, Давид? — спросила Самира.
Он кивнул.
— Что именно?
— Мет.
— Кто твой дилер?
— Я не стукач… — ответил парень, выдержав мелодраматичную паузу, как в полицейском сериале.
— Слушай внимательно, маленький засранец… — начал побагровевший от ярости Сервас.
— Кто? — перебив начальника, повторила Самира. — Не забыл, что тебя взяли на месте преступления при попытке изнасилования? Сценарий будет простой, как трусы: отчисление из лицея, суд, тюрьма… Опозорят не только тебя, но и родителей…
Юноша горестно покачал головой.
— Он учится на факультете естественных наук. Имени я не знаю, только прозвище — Хайзенберг, как у персонажа…
— «Breaking bad», — сказала Самира, подумав, что придется просить помощи у бригады по борьбе с наркотиками.
— Юго тоже принимает? — поинтересовался Сервас.
Давид кивнул, не поднимая глаз.
— А теперь подумай и скажи вот что: в тот вечер, когда вы пошли в паб смотреть футбол, он что-нибудь принимал?
Давид поднял голову и посмотрел сыщику в глаза.
— Нет! Он был чист.
— Уверен?
— Да.
Сервас и Самира переглянулись. Фразу в тетради написала не Клер — это раз. Юго точно накачали наркотиками — это два. Завтра можно звонить судье, хотя уверенности в том, что Бохановски выпустят, все равно нет.
Самира ждала, что решит патрон, а он смотрел на Давида, размышляя, как поступить. Отпустить мерзавца, как просила Марго?
— Пошел вон, — наконец сказал он, — и передай остальным: если ты и твоя бандочка еще хоть раз подойдете к моей дочери ближе чем на пушечный выстрел, я превращу вашу жизнь в ад.
Давид поднялся и вышел — не сказав ни слова и не взглянув на полицейских.
Мартен встал.
— Возвращайтесь на позиции, — приказал он Самире. — Свяжитесь с наркоотделом и выясните, что они знают об этом Хайзенберге.