Круги на земле
Шрифт:
4
Вообще-то, он собирался обследовать двор и сад (и огород за садом, и выгон, что за огородом...) - но разве ж можно устоять против такого искуса, как велосипед?! То-то! Дениска жил в доме напротив, очень похожем на бабин Настин: точно такой же полуцветник-полусадик со скамеечкой у дороги, точно такие же ворота и калитка сбоку...
– только узоры на коньке крыши и на ставнях были другие. Когда Макс вошел через калитку во двор ("Гордеичиха, - вспомнил он имя хозяйки.
– И как, скажите, с ней здороваться?"), мальчик увидел на веранде двух девушек. Одна чем-то неуловимо напоминала Дениску, и Макс решил, что это и есть "сяструха". Другая, похоже, скоро должна была стать мамой; она с особой мягкостью и плавностью повернулась в сторону вошедшего - и вообще двигалась так, словно была королевой. Обе девушки с интересом уставились на Макса и ждали, что он скажет. А что ему было говорить?! - Я к Дениске, - бросил мальчик как можно небрежнее.
– Он дома? - А гдзе ж яму быць?
– удивилась "сяструха".
– На гарышчэ вон тыняецца, чагось шукае. А ты - Мацвеяуны унук? - Да. Мы с дядей только вчера приехали. - Я-асна, - протянула дознатчица.
– А... - Аблыш яго у спокайи, - велел Дениска, явившийся в это время из-за угла дома.
– Ну што ты як кляшчыха - тольки чалавек прийшоу, ты да яго з расспросами. - Дзяниска!
– в один голос возмущенно воскликнули обе девушки. - Хиба так гадзицца размауляць з сястрою?
– строго спросила та, которой скоро предстояло стать матерью. - Ну што вы за людзи?
– устало вздохнул Дениска.
– Дапусцим, Святланка у меня языкастая, гэта справа невырышальная, гэта у яе храничнае. Ну ты-то, Марына, ты-то... А-а, - он раздосадованно махнул рукой, - ну аб чым з вами размауляць? Пайдзем, Макс. И под неодобрительные возгласы девушек они удалились. Свернув за угол и оказавшись вне пределов досягаемости праведного гнева сестры и ее подружки, Дениска уселся на колоду у стены и хмыкнул: - Што за народ гэтыя дзеуки! Ни на хвилину пакинуць не магчыма! Он хлопнул себя по коленке и скривился, потому что угодил как раз по обгорелому и оттого болезненному месту: - Ну, адно добра - цяпер я тут са скуки не памру. А то иншы раз аж дурею рабиць няма чаго, нудна. - А речка?
– искренне удивился Макс.
– А лес? - Рэчка, лес...
– отмахнулся Дениска.
– Гэта перваю нядзелю цикава. А потым - ну зразумей, нельга ж увесь дзень у рэчцы пляскацца. Вон сёння бацька з братам ды баба з дзедам у ягады пайшли. Гадаеш, цикава у лясу? Кали ж то! Камарьё тольки ды ветки пад нагами. Спачатку, само собой, прывлякацельна - потым набрыдае. Ничога, цяпер-то усё пераменицца. Удвох гэта не в адзиночку. Тут ёсць пару месц, куды я сам лезци...
– неожиданно он оборвал себя и махнул рукой: - Ну, гэта мы пасля абсудзим. Впрочем, Макс и так уже понял: каникулы обещали быть интересными.
5
– Вот они где!
– дядя Юра немного укоризненно покачал головой, но потом заметил результаты "охоты" мальчишек и только присвистнул: - Гляди, Светка, они ж тебе на огороде всех кузнечиков повыловили. Денискова сестра только дернула плечиком: - Няхай. Иншыя набягуць. Чаго-чаго, а кузнечыкау у нас выстачыць. Макс и Дениска, оторвавшись от выслеживания очередных жертв, вынуждены были вернуться к краю огорода, где сейчас, поджидая их, и разговаривали Юрий Николаевич со Светланой. Рядом, на грядке, стояла под широкими литьями лопуха ("Чтобы в тени, а то погорят", - объяснял непонятливому Дениске Макс) трехлитровая банка. В банке сидело штук двадцать крупных кузнечиков. У многих были обломаны усики или лапки - к сожалению, метод "стаканчиковой" ловли оказался не идеальным. - Шкада, - протянул Дениска, пока они шагали к взрослым.
– Вотакенный сядзеу, я ужо пачци спаймау яго. Два разы уцякау, хитруга, а тут... - Ну и как вам удалось наловить такой зоопарк?
– удивленно спросил Юрий Николаевич. Когда он услышал рассказ Макса, то долго прицокивал языком, улыбаясь: вот ведь, надо ж так уметь! Оказалось, метод был прост. Кузнечики сидели на картофельных кустах и время от времени стрекотали. Заметить их, практически, невозможно, пока не подошел вплотную. Вот ребята и крались на звук, замирая, когда насекомые замолкали, и возобновляя движение, когда те снова начинали "петь". А потом, отыскав взглядом солиста, оставалось только осторожненько, с двух сторон, подвести руки с зажатыми в них пластмассовыми стаканчиками и - бац!
– быстро соединить один с другим. А потом уже сбрасывать добычу в банку. - Ну, хорошо. Вы потом разберетесь и поделите своих пленников, а сейчас пойдем-ка, козаче, обедать, - подытожил Юрий Николаевич. Макс кивнул. Он хотел сказать, что кушать совсем не хочет, что вообще ничего не хочет, вот только водички бы попить, да и жарко как-то стало... вернее, холодно... одним словом.... Но он уже ничего не сказал, только медленно начал оседать на землю. - Бог ты мой!
– прошептал Юрий Николаевич, подхватывая безжизненное тело племянника под руки.
– На солнце, наверное, перегрелся. Дениска испуганно пожал плечами: уж он-то чувствует себя в норме, а были ж вместе, под одним, вроде, солнцем... Светлана вместе с Юрием Николаевичем понесла Максимку в дом, к Настасье Матвеевне, и Дениска поплелся вслед за ними, досадуя на слабое здоровье "городских" (и забывая, что и сам из города). В забытой всеми банке возмущенно стрекотали кузнечики.
6
Нечто круглое и холодное прикасалось к затылку, каталось по нему обезумевшим Шалтаем-Болтаем. Потом исчезало, и слышно было, как оно же кружит по краю стеклянной банки ("Кузнечики повыпрыгивают", - слабо подумал Макс). Хрясь! Бульк! Где-то все это уже было, словно повторяется само время. Или даже пятится назад. "И снова
7
Через некоторое время (причем, это могла быть одна минута, а мог быть и год) Макса раскрыли, сняв одеяла, раздели и снова пустили гулять по телу Шалтая-Болтая. Хрясь! Бульк! Нет, время не катится вспять, оно просто зациклилось на одном и том же эпизоде, словно иголка проигрывателя - на поцарапанной пластинке. "Малыш, хочешь, я расскажу тебе сказку..." Эта сказка Максу не нравилась. В этой сказке была цыганка с большими черными глазами /ОЧЕНЬ БОЛЬНОЙ МАЛЬЧИК/, мохнолапые зайцы-незайцы и альпинисты, много миниатюрных злых альпинистов. Такая сказка - Макс чувствовал - способна была убивать, и не понарошку. Его снова одели и накрыли одеялами, а на лоб уложили капустные листья. Их время от времени меняли, и скоро мальчик забеспокоился, успевает ли вырастать у бабушки на огороде новая капуста - так часто и помногу она снимала старые куски и приносила новые. И снова разговор. - Мама, ну что?! Вздох. - Мама!.. - Яго сурочыли, сынку. Зачапыли. Цыганка, кажэш? - Мама, но вы ведь... - Усё, што змагла. Бачыш, не дапамагаець. - Что теперь? Врач? - Якый врач? Сынку-сынку... хиба ж врач зможа зняць "зачэпку"? - Но... - Тольки ён. Тольки ён... - Страшно, мама. Ты ж сама говорила... - Гаварыла. И зараз скажу. А што рабиць? Збирайся, трэба кликаць, и як магчыма хутчэй. Макс не понимает, о чем они говорят, но ему становится страшно. И еще страшнее оттого, что тело постепенно отторгает мальчика: он чувствует, как понемногу теряет власть над собственными руками и ногами; вот они уже не слушаются приказов, вот уже даже не ощущаются. Зато ломота в голове, жар (и одновременно - озноб) делают невозможным само существование - и выталкивают Макса прочь из тела. Он вяло сопротивляется, сам не понимая, почему. Ведь снаружи будет удобнее, легче... Слышно, как нервно бродит по комнате, собираясь куда-то идти, дядя Юра. Он о чем-то перешептывается с бабушкой, но слов не разобрать. Потом тихонько поскрипывает дверь, захлопывается - Макс остается один. Один на один с болезнью. Некоторое время мальчик просто плывет в тягучем месиве, составленном из одной и той же минуты, умноженной многократно - минуты, в течение которой повторяются неприятные ощущения. Потом дверь вкрадчиво скрипит, в образовавшуюся щелку проскальзывает полоска света ("Уже вечер?!") и... кто-то еще! Макс замирает, даже не дышит. Он хочет знать, кто вошел. Незнакомец крадется неслышно, но (мальчик абсолютно в этом уверен) не из-за заботы о больном. Мягкие, почти бесшумные шаги. И взгляд - Макс чувствует, что на него смотрят, но сам не может повернуться, не может увидеть гостя. Вдруг - резкое движение, кто-то бросает на кровать мяч...
– нет, не мяч, мяч не способен ходить, у него ведь нету ног. Тогда - что?.. Существо топчется у щиколоток Макса, а тот, как ни старается, не может поднять голову, чтобы взглянуть на него. Потом - прыжок на грудь; мальчик помимо воли охает и видит два блестящих кружка: глаза. "Так бесшумно, наверное, и должна ходить смерть". Ему страшно, он не хочет умирать - Макс осознает, что потом его не будет: вообще, совершенно, ни вот столечки, он просто закончится, как многосерийный, но все-таки конечный кинофильм. Мгновением спустя мальчик догадывается, что глаза принадлежат кошке - той самой, которая сегодня утром спрыгнула с печи. Кошка снисходительно урчит и трется лбом о недвижный Максов локоть. Она топчется, устраиваясь поудобней, бухается где-то в районе живота...
– и тут же вскакивает, спрыгивает с кровати и убегает. Что-то напугало животное... или кто-то. И в этот момент мальчик начинает ощущать присутствие в комнате чужака. Новый посетитель совсем не похож на кошку, нет! Он разглядывает Макса с уверенным любопытством хозяина, никуда не торопясь и совершенно не опасаясь того, что его, наблюдателя, заметят. Потом (послышалось? или на самом деле?!) визитер хихикает и неслышно передвигается чуть поближе к кровати. Макс аж вспотел от напряжения. Он силится пошевелиться, или закричать, или вообще сделать хоть что-нибудь!
– но он ничего не может. Сознание уже почти рассталось с телом; руки и ноги, и даже голосовые связки не слушаются мальчика. Он способен только наблюдать, как хозяин приближается к кровати. Но тот не торопится что-либо предпринимать. Подойдя, невидимое существо останавливается и замирает. "Ну что же ты?
– с отчаянным бесстрашием думает Макс.
– Чего же ты ждешь? Ну, покажись. Покажись!" Наблюдатель хихикает, но и не думает шевелиться. Тем более - показываться. Так проходит несколько долгих минут: мальчик лежит на кровати и силится перебороть ужас и любопытство; существо наблюдает. И под этим внимательным взглядом Макс уплыл в небытие сна.
8
Его разбудили голоса - громкие, безразличные к тому, что в комнате рядом лежит больной. Голоса раздавались из-за створчатых дверей; два - знакомых, один - нет. Незнакомый, сиплый, но мощный, звучал редко, все больше слушал; но когда говорил, два других внимали ему с почтением и опаской. - Разпавядай, што з хворым, - приказал чужак. - Нешта табе Юра не сказау?
– это бабушка. А вот снова незнакомец: - Сказау. Але ж ты у нас чарауница, бачыш то, што иншыя не бачаць. Кажы. - Сурочыли яго. Юра гаворыць, цыганка сурочыла. Я зняць не змагла, тольки на якись час. А цяпер хлопчыку так пахужэла, што баюся нават пачынаць штось рабиць. - А дзе ж ты ранней была, кали яго да цябе прывезли? Тады б табе баяцца. - Так вы нам поможете?
– вмешался Юрий Николаевич.
– Мальчику очень плохо, ему помощь нужна, и срочная. Пауза. Как будто чужак долго и пристально разглядывает дядю Юру. Макс в это время вспомнил про невидимого наблюдателя, но сейчас, кажется, в комнате рядом с ним никого не было. "Ушел, наверное". - Пагана, кажаш, хлопчыку? Чаго ж ранней мяне не пакликали? Не атвечай сам ведаю. Баяцёся! Дарэмна. ...А можа быць, што и не дарэмна. Гавары, як плациць збираешся? - Что?
– не понял Юрий Николаевич. - Гэта у вас у горадзе медицына безкаштовная, - отрезал незнакомец.
– Я ж, Карасёк, патрэбую атплаты. - Сколько?
– сухо спросил Юрий Николаевич.
– Или опять, сыграть?.. Чужак хмыкнул: - Не грашыма, тольки не грашыма. Навошта мне твое грошы? И граць пакуль што не трэба, не памираю ж яшчэ. - Что тогда - душу?
– насмешливо поинтересовался дядя Юра. - И не душу. Я прыйду, кали патребаватыму атплаты. И плациць будзе хлапчына. И тут же, повышая голос, приказывая: - Мавчы, Насця! Ты ведаешь, и я ведаю, што кроу моцная, магутная. Наследничак. Ён усё адно не зможа атстараницца. Гэта немажлива. И ты ведаеш гэта. И я - ведаю. А цяпер вядзице да хворага. Макс рассеянно подумал, что это они к нему собираются идти. И надо бы, наверное, испугаться. Скрипнули, распахиваясь двери. - Не запалюйце свитла, - предупредил незнакомец.
– И выйдзице. Зачакайце там. - Нет, - сказал дядя Юра.
– Сначала я должен с ним поговорить. Мальчик ведь ничего не знает. - Знае ён усё, - уверенно произнес незнакомец.
– Прауда, хлапчына? Но Максу было слишком тяжело выговаривать слова - поэтому он просто посмотрел в глаза Юрию Николаевичу и опустил веки, подтверждая: "Знаю". В самом деле, чего тут непонятного: чужака привели, чтобы он вылечил Макса. Ничего непонятно. Вот страшного... - Хорошо, - произнес дядя Юра.
– Тогда мы подождем в соседней комнате. Держись, козаче. И они с бабушкой ушли, оставив мальчика наедине с незнакомцем. Прежде всего Макс решил как следует разглядеть чужака. Перед ним стоял высокий худощавый старик, с длинной, до самого пояса, седой бородой, с волнистыми волосами, забранными на затылке в мощную косицу. Нос, похожий на клюв хищной птицы, нависал над тонкими губами, едва проступавшими сквозь густые усы и бороду. Глаза пришельца прятались в тени, так что их мальчик вообще не увидел. Старик был одет в широкие штаны и обыкновенную тенниску, каковые продаются в любом городском или сельском магазине. Но при этом и тенниска, и штаны казались очень уместными на чужаке, - хотя, на первый взгляд, ему больше подошли бы холщовая рубаха и какие-нибудь серые шаровары. Старик снял с плеча и положил на столик широкую сумку, похожую на почтальонскую; только Макс почему-то решил, что писем в ней нету, ни единого. Прислонив к изножью кровати высокий посох с крюком на конце, лекарь ("Он ведь наверняка лекарь...") стал рыться в сумке, что-то разыскивая. Сухощавые, но могучие руки сновали под материей двумя диковинными тварями; старик неразборчиво бормотал себе под нос какие-то фразы, похоже, рифмованные - уж во всяком случае, ритмические. При этом еще с первых минут появления незнакомца в комнату проник целый букет странных запахов, принесенных, видимо, именно угрюмым посетителем. Прежде всего пахло сушеными травами - полынью, чебрецом, крапивой и даже, кажется, одуванчиками; но кроме этих запахов, был еще один, не такой сильный и не так просто узнаваемый, но не менее живучий. Поначалу Макс никак не мог вспомнить, что же это за дух такой; потом догадался. Подобным образом пахло в зоопарке, у клеток с мелкими хищными зверьми. Впрочем, и наблюдал, и размышлял мальчик до крайности отстраненно и бесстрастно, как будто к нему происходящее не имело никакого отношения. И даже когда старик, резко повернувшись к кровати, стянул с Макса одеяло, тот ни капельки не испугался. К этому времени лекарь установил на столе и зажег толстую желтую свечу; там же разложил какие-то вещички: пучки разных трав и тому подобное. Теперь, вытащив из-за пазухи и снявши через голову большой деревянный крест, старик начал читать молитву, одновременно крестя мальчика. Завершив эту процедуру, лекарь взял в руки березовый веник и велел Максу раздеться. Когда же оказалось, что тот не в состоянии даже шевельнуться, старик позвал бабушку Настю, и вдвоем они сноровисто раздели мальчика. Свежий воздух охладил его тело; Макс задрожал, хотя в комнате, в общем-то, было тепло. А лекарь уже охаживал его веничком - охаживал от всей души, так что мальчик через пару минут согрелся. Правда, слабость осталась. Наконец старик унялся - то ли утомился хлестать, то ли решил, что сделано достаточно. Он велел мальчику укладываться обратно в постель и заботливо укутал его одеялом. Но на этом действо не закончилось. Только Макс замер на абсолютно выстывшей за время "лечения" простыне, пытаясь снова нагреть ее, только расслабился, как на лоб ему легла увесистая старческая ладонь. Вторая рука травника, с зажатым в кулаке крестом, вознеслась к небесам (вернее, к дощатому потолку комнаты); и неожиданно ровным громовым голосом старик заговорил, произнося, не молитву, но нечто, очень на нее похожее. "А вообще, почему не молитву? Он ведь к Богу обращается, - сонно подумал Макс.
– Значит, молится". Лекарь и впрямь взывал к "силам нябесным ды Госпаду нашэму всядзержицелю", заклиная их очистить "хлапчыну гэтага, сына Божага, ад зглазу, ад порчы, ад нядобрай чужой власци, абы згинули яны без залишкау ды николы не павярнулися". Самое удивительное, что Макс и впрямь почувствовал что-то такое - он и сам бы не смог объяснить, что именно. Как будто хлынула в него через ладонь старца огненная река, выжигая в теле те места, где гнездились боль и слабость - а потом ринулась прочь. В следующий момент мальчика затрясло, точно как в тех американских мультиках, где персонаж прикасается к оголенным электрическим проводам. Он пытался унять дрожь, до боли стискивал зубы, но не хватало сил даже на это. Все тело покрылось холодным потом - но - ура!
– кажется, снова начало повиноваться (вернее, появилась такая возможность, а вот мочи пока не было). Старик несколько минут внимательно наблюдал за Максом. Потом кивнул, будто в чем-то убедился, и принялся неторопливо складывать свое добро обратно в почтальонскую сумку. Макса наконец отпустило; он расслаблено откинулся на подушку и смежил веки, углубляясь в себя и проверяя свое самочувствие. Пот, липкий и вязкий, кажется, был единственным неприятным ощущением. Мальчик открыл глаза и повернулся к старику, чтобы поблагодарить его, но в это время за дальним окном комнаты (все это время оно было открыто) зашуршали листья... и кто-то хихикнул. Очень знакомо хихикнул. - Перастань, ты же ведаеш, я такога не люблю, - спокойно, даже немного отстраненно сказал лекарь.
– Усё б табе играцца-забауляцца. К этому времени он сложил все вещи в сумку, повесил ее на плечо и потянулся к посоху, так до сих пор и простоявшему у изножия кровати. Но перед тем, как шагнуть к дверям, старик остановился и долгим изучающим взглядом окинул Макса - как окатил водой из холодильника - всего, с ног, до головы. - Не благадары, - вымолвил лекарь.
– Крашчэ помни, што была сёння, абы пазней зумеу атплациць. Я сам адшукаю цябе, кали панадабицца. С этими словами старик толкнул дверь и вышел в соседнюю комнату, где к нему тотчас кинулись с расспросами дядя Юра и бабушка. - Адужае, - только и сказал лекарь. Было слышно, как он вышел на веранду, пересек двор (Рябый сперва рявкнул, но потом умолк), отоворил калитку и отправился куда-то по своим делам. А в комнату уже вошли - почти вбежали - бабушка с дядей, зажгли свет, перепуганно смотрели на Макса и всё выпытывали у него, как он себя чувствует. Бабушка, впрочем, вела себя чуть спокойнее - ей хватило пары быстрых взглядов и легкого прикосновения ко лбу внука, чтобы увериться в эффективности лечения старика. Да и потом ее отвлекло тарахтение мотора на улице рядом с домом. Оставив сына наедине с внуком, баба Настя отправилась во двор. Оказалось, вернулся с работы дедушка. Так получилось, что они с Максом еще и не виделись: прошлым вечером мальчик уснул прямо в тракторе Ягора Василича, а с утра дед должен был уехать - и вот вернулся только сейчас. Умывшись, Николай Михайлович тотчас отправился к внуку. Он вошел, комкая в руке пыльную неопределенного цвета кепку, вопросительно поглядел на сына, сидевшего у постели больного, и испытующе - на Макса. - Ну, здрастуй, унучык. Тот лишь слабо улыбнулся - на большее пока не хватало сил. И с интересом уставился на деда. Он был высокорослым и кряжистым, с серой щетиной и многоморщинистым лицом. Ничем особенным внешне Николай Михайлович не выделялся, разве только не доставало мизинца на правой руке. Работал дед водителем; в зависимости от времени года и нужд колхоза сидел за рулем трактора или комбайна. Сегодня эти самые нужды (и время года) позволили вернуться домой только поздно вечером - природе ведь не объяснишь, что такое восьмичасовой рабочий день. Дед примостился на краешек Максовой кровати, подтянул на сгибах брючины, привычным жестом повесил на колено кепку, велел: - Ну, разпавядайце, што тут без мяне здарылася. Бабушка, гремевшая посудой в соседней комнате, заглянув, покачала головой: - Ишоу бы спачатку есци. Никуды ужо твой унук не уцячэ. - Успею паесци, - отмахнулся Николай Михайлович.
– Лепш разкажы, што сталася. Чаму унук хворый? Дядя Юра объяснил. Кое-что (про цыганку, например) дед знал со вчерашнего вечера, но события сегодняшнего дня оказались для него "сюрпризом". Особенно - рассказ про лекаря, которого Юрий Николаевич назвал странно: "чэрцячъник". Услышав о том, что чэрцячъник приходил пользовать внука, Николай Михайлович страшно разгневался - он вскочил и подбежал к дверям; там он рявкнул, обращаясь к невидимой отсюда бабушке: - Гэта ты?! Гэта ты яго пакликала?! Ты што, астатный разум згубила? Чарцячника у дом кликаць? Хапиць таго разу! Няужо ня ты мне казала... - Замаучы!
– резко и спокойно отвечала Настасья Матвеевна.
– Нихто иншый не уратавау бы. Няужо ты б хацеу, абы твой унук... - Давай вячэраць!
– оборвал ее дед. И Максу показалось, что сделал он это, дабы избежать ответа на бабушкин вопрос. И еще Макс понял, что старик, приходивший к нему сегодня, самый настоящий колдун. "А я у него теперь в должниках..." Последняя мысль осталась недодуманной - мальчик наконец заснул.
Глава третья
Пользоваться помощью колдуна, как равно и верить в его сверхъестественные силы, наш народ считает за грех... С. Максимов. Нечистая, неведомая и крестная сила
1
Петух кукарекал задиристо и самоуверенно - как будто являл себя миру и утверждал: "Я - самый-самый! Полюбуйтесь на меня, какой я!" Куры кудахтаньем соглашались: "Точно, самый-пресамый. Ого-го какой!" Звякало ведро; подбитым аэропланом гудела оса. Макс открыл один глаз, потянулся и с удовольствием зевнул. Сон частенько приносит с собой страхи, порой подсознательные и оттого еще более ужасные - но в то же время во всем мире не сыскать врачевателя более искусного, более талантливого и универсального, нежели сон. Именно во сне совершается чудесное превращение: ты ложишься в постель больным и бессильным, с раскалывающейся головой, с высокой температурой, с заложенным носом - а проснувшись, к собственному удивлению обнаруживаешь, что и голова прошла, и температуры нет, и дышать стало намного легче. "Наверное, это потому, что телу проще справиться с болезнью, когда мы не мешаем ему своим неверием, - решил Макс.
– Это как с боязнью темноты: кажется, закроешь глаза и все само собой пройдет - исчезнут бабаи из шкафа, теневые великаны уйдут из-под окна и так далее. Смешно, конечно, по-детски... но действует же!" И впрямь, действовало. Во всяком случае, Макс сейчас чувствовал себя как никогда хорошо. Он пошевелил руками-ногами, проверяя свои ощущения и наслаждаясь осознанием того, что тело снова ему подчиняется. Как же сладостно было дышать полной грудью, пропуская теплый воздух через нос в легкие! Как же легко было двигаться - мальчик казался самому себе легчайшим воздушным шариком или светящейся тучкой, все на свете было подвластно ему, все - выполнимо. С удовольствием одевшись, Макс помчался к умывальнику, чтобы как следует вычистить зубы и хорошенько умыться, сбрасывая последние крохи недомогания. Дядя Юра застав его там, только удивленно покачал головой. Не то, чтобы Юрий Николаевич не знал о способностях деревенских знахарей (в конце концов, Настасья Матвеевна, получившая в наследство от своей матери соответствующие знания и дар, не раз лечила от разных хворей и сыновей, и мужа), - нет, просто такая значительная перемена в самочувствии племянника не могла оставить дядю равнодушным. Да и, признаться, за годы, проведенные в городе, он отвык от некоторых сельских реалий. Например, почти забыл, что на свете существует так называемая "нетрадиционая медицина". То есть, забыть-то не забыл, но верить в нее перестал. И в самом деле, так часто за последние годы попадались ему на глаза всяческие объявления а-ля "Сниму порчу с вашего сотового телефона" и "Отведу сглаз от вашей любимой кошки", что чувство отторжения возникало к ним почти на подсознательном уровне. К тому же Юрий Николаевич, как и всякий человек, связанный с искусством, так или иначе, а находился в оппозиции к общепринятым взглядам, моде и прочим продуктам, порожденным массовым сознанием. Да и память, согласно одной ей ведомым законам, убирала подальше все ненужные воспоминания, в числе которых были и воспоминания о маминых целительских способностях. Вот поэтому Юрий Николаевич так сейчас удивлялся, наблюдая за племянником, еще вчера находившемся на грани между жизнью и смертью, а сегодня энергично плескавшимся у умывальника. - С добрым утром, козаче. Надо бы, наверное, спросить, как ты себя чувствуешь, но мне и так все понятно. В норме? - Так точно! Только кушать зверски хочется, - признался Макс. - Ну так в чем проблема? Пошли к столу, сейчас организуем. Только-только закончил завтракать, как на дворе зашелся лаем Рябый. "Дениска", - решил Макс. Так оно и было. Дениска явился в дом, прижимая к пузу миску. - О, а ты ужо выдужау, - констатировал он.
– А я тут табе трохи чарниц прынес. Будзешь есци? Впрочем, удивленным от скорого Максового выздоровления Дениска не выглядел. Создавалось впечатление, будто он даже не сомневался в подобном исходе. Что, честно говоря, казалось подозрительным. - Твае набрали?
– спросила бабушка, кивая на миску. - Ага. Яны учора у ягады хадзили - вось и прынесли трохи. Черника была крупная и сладкая, Макс с удовольствием съел пару ложек, но потом пришлось остановиться: в живот больше не помещалось. - Ну што, пайдзем кузнечыкау разсажываць?
– предложил Дениска. - Нет, - вмешался Юрий Николаевич.
– Максимка только выздоровел - пускай сегодня дома посидит. - Дядь Юра... - Извини, козаче, но мы все вчера здорово переволновались. Ради нас с бабушкой - давай-ка ты отложи приключения на завтра. Договорились? Дениска, я уверен, принесет ваших кузнечиков сюда, и вы здесь с ними разберетесь. Тот кивнул: - Няма пытаняу. Чэкай мяне на лавачцы, перад вашай хатай - я хутка. И он побежал к калитке - а Рябый не преминул проводить мальчика звонкими собачьими ругательствами. - Макс, - заговорил Юрий Николаевич, и по тону его сразу стало ясно, что разговор предстоит серьезный.
– Макс, я хотел бы тебя кое о чем попросить. Во-первых, сегодня, пожалуйста, не уходи со двора. Побудь рядом с домом: я уверен, что с тобой все в порядке, но ради профилактики... ну, ты понимаешь. Я ведь отвечаю перед твоим отцом за то, чтобы с тобой ничего не случилось. Это уже не говоря о том, что я попросту переживаю за тебя. Обещаешь? - Обещаю. А во-вторых? - А во-вторых, - вздохнул дядя Юра, - скажи - только честно - ты помнишь, что с тобой вчера было? - Ага. Правда, не все. - Понятно. Так вот, я попросил бы тебя особенно по этому поводу не распространяться. В первую очередь здесь, в деревне. Договорились? - Договорились. А... - Все вопросы потом, - Юрий Николаевич предупреждающе поднял ладони. Ступай - Дениска, наверное, тебя уже заждался. Конечно, ничего подобного - скорее всего, Дениска только добрался до дома. Просто дядя Юра не хотел говорить о вчерашнем. И Макс подозревал, что "потом" ему так и не удастся обсудить случившееся - дядя будет под разными предлогами уходить от ответа или же вообще объявит тему запретной. Это показалось мальчику ужасно обидным и несправедливым: в конце концов, Макс как-никак имеет самое прямое отношение ко вчерашним событиям! Лекарь упоминал о каком-то долге, который теперь появился у мальчика. И Юрий Николаевич явно знает, о чем идет речь - знает, но намерен молчать. Нечестно! Но не спорить же - поэтому Макс молча отправился на скамеечку, дожидаться Дениску. Он опустился на твердые, точно камень, доски и принялся разглядывать дорогу, разделявшую дом бабушки и Гордеичихи. Ничего особенного, дорога как дорога, неширокая, грунтовая. Только машины по ней, похоже, редко проезжают. Глухомань... Впрочем, все в этой деревне говорило о полуизолированности от окружающего мира. Даже название - Стаячы Камень навевало мысли об одиночестве. Скрипнула Гордеичихина калитка, появился Дениска с трехлитровой банкой в руках. Он быстрым шагом пересек дорогу и бухнулся рядом с Максом, бросая на приятеля пытливые взгляды. Похоже, Дениске очень хотелось о чем-то спросить, но он пока не решался. Вместо этого, занялись кузнечиками. Оказалось, что вчера, после случившейся с Максом неприятности, Дениска не забыл про насекомых: набросал им листьев и веточек, чтобы кузнечики не умерли от голода и чтобы им было на чем сидеть. "А то, - объяснял Дениска, - яны усё чэплялися адзин з одным, навит двох загрызли". Нужно, предложил Макс, взять литровые банки и порассаживать кузнечиков по одному, максимум - по двое. Тогда и наблюдать за ними будет интереснее, и жить они будут дольше. "Выпрыгнуць", - покачал головой Дениска. "Возьмем пластиковые крышки, проколем дырки и накроем", - словно маленькому, объяснил ему Макс. Принялись за дело. Дениска пробивал дырки в крышечках, Макс вытаскивал из общей банки пленников и рассаживал по отдельным квартирам. Ловить кузнечиков оказалось занятием нелегким - они, само собой, в руки не давались и все время норовили лягнуть в ладонь. Одному даже удалось вывернуться и укусить Макса, так что тот непроизвольно вскрикнул и выпустил насекомое. - З табой усё гаразд?
– спросил Дениска.
– Було б прыкольна вылечыцца за дапамогаю чарцячника, а патом памерци ад кузнечыкавага укусу. Неловкая попытка завязать разговор на интересующую приятеля тему - это Макс понял сразу. И задумался: поддержать беседу или перевести в другое русло? С одной стороны, дядя Юра просил, чтобы Макс помалкивал о событиях этой ночи. Наверное, не зря просил - значит, были на то какие-то причины. Но это с одной стороны. А с другой - дядя ведь, похоже, не собирается объяснять Максу, что вчера случилось. А вот Дениска наверняка знает о "чэрцячънике", или чертячнике. Может, и немного, может, только туманные слухи - но лучше туманные слухи, чем вообще ничего. И кстати, дядя Юра просил "особенно не распространяться", а не молчать. Конечно, получается нечестно - ну так и с Максом поступили не совсем справедливо. Он оказался в должниках у этого чертячника, - выходит, должен постараться как можно больше разузнать о нем. Мальчик исподтишка взглянул на Дениску, делая вид, что занят выуживанием из банки очередного кузнечика. Тут ведь еще вот какая история: нужно разобраться, можно ли безоговорочно доверять новому приятелю. Дениска вызывал у Макса двоякое чувство. Сперва мальчика смутили напористость и энергичность Гордеичихиного внука. Макса, по природе своей спокойного и не подверженного неожиданным всплескам активности, чуть-чуть отталкивал темперамент Дениски, больше, наверное, подошедший бы какому-нибудь итальянцу. И еще это запанибратство... Но они-то - запанибратство, шедшее от природных простоты и открытости, да энергичность - и были теми чертами характера, которые делали Дениску симпатичным и привлекательным. И Максу почему-то казалось, что уж другом Дениска будет самым настоящим - другом, для которого немыслимы предательство или полумеры: дружить так дружить! И мальчик решился. - Послушай, - сказал он, - насчет чертячника... Ты ведь что-то о нем знаешь, правда? Дениска удивленно посмотрел на него: - А табе хиба не сказали?! И ошарашенно покачал головой, даже отложил камень, которым собирался в очередной раз стукнуть по шляпке гвоздя, чтобы пробить в крышке еще одну дырку. Макс вздохнул и, в свою очередь, перестал заниматься кузнечиками. Похоже, предстоял долгий и серьезный разговор.
2
– И что, если не секрет, ты намерен с ними делать?
– поинтересовался Юрий Николаевич. Он стоял на веранде и наблюдал, как Макс приносит во двор одну за другой банки с кузнечиками и размещает их в тени под топчанчиком, рядом с умывальником. На вопрос дяди мальчик улыбнулся: - Неужели не понимаете? Наблюдать. Это ж интересно... Он рассеянно махнул рукой и ушел за следующей порцией банок. - А кормить чем будешь?
– спросил Юрий Николаевич, когда племянник вернулся. - Они хищные. Насекомыми, наверное. Сейчас перенесу всех и пойду в сад ловить мух. Дядя Юра кивнул: - Ладно, я буду на огороде бабушке помогать. Если что, ищи нас там. А вдруг до обеда захочешь перекусить - на плите и в холодильнике посмотришь, что тебе понравится. Когда Макс пришел с очередными (на сей раз последними) банками, Юрия Николаевича на веранде уже не было. Мальчик облегченно вздохнул и понадеялся, что дядя не обратил внимания на скомканность его фраз и не заметил того смятения, которое сейчас переживал племянник. Макс еще не решил, как поступить; он даже не знал, как теперь относиться
– Але чарауники буваюць розными"). Макс начал с туалета - там мух было столько, что хватило бы на сотню кузнечиков. Матерые, блестящие, они перелетали с места на место, садились на стены кабинки и заползали внутрь. Из книжек мальчик знал, что они откладывают яйца прямо в содержимое ямы. Хотя особой брезгливостью Макс не отличался, его все-таки передернуло при мысли о подобном способе размножения. С другой же стороны... Но тут он увидел особо жирную муху, которая прямо сама подставлялась под удар. Хлеп! Вот и первый трофей - сложим его в банку. ("Почему - разными?
– спросил Макс. Неужели непонятно, удивился Дениска. Люди тоже разные, что уж тут говорить о чародеях. Книжки надо читать, фильмы смотреть. Чародеи бывают белые и черные. - То есть, одни творят добро, а другие зло? Нет, рассердился Дениска, ничего ты не понимаешь! При чем тут добро и зло? Важно, какой ценой они получили свое могущество, стали чародеями. Какими силами пользуются. Прикинь, например, что один какой-то магичит с помощью чертей. Он и добрые дела может совершать, и злые. Но он - все равно темный чародей. - Чертячник...
– догадался Макс. Точно, подтвердил Дениска. Теперь понимаешь? Макс не понимал). Мух набралось уже солидное количество, причем некоторых даже удалось словить живыми. Оторвав им по крылышку, чтобы не улетели, Макс отправил пленниц в общую банку. Теперь он переместился к яблоням - низкорослым, приземистым, с ветками, клонящимися к земле. Здесь мальчик надеялся подсобрать немного гусениц. Гусеницы, как известно, бывают разными - например, пушистые не годятся, у них токсичные волоски, это еще Фабр доказал. Но (Макс совершенно точно помнил из "Определителя насекомых") на яблоне обитает бабочка яблонная плодожорка, у которой гусеницы небольшие и неядовитые. Правда, живут они в плодах, где их и находят чаще всего, восклицая при этом: "Яблоко-то червивое!" Но иногда гусеницы и ползают по дереву - когда перебираются с использованного плода к новому или собираются окуклиться. Вот, кстати, один из таких "червячков" карабкается по коре, в пределах досягаемости. Ну-ка, в банку, дружище, в банку. (Значит, не понимаешь, вздохнул Дениска. Нет, ты что, с луны свалился? Вот скажи, вы ему чем-то заплатили? Макс покачал головой. Я так и думал, заявил Дениска. Теперь-то мог бы и догадаться! Отныне (со вчерашнего вечера) ты, дружище, должник чертячника. И я, честно говоря, не думаю, что тебе удастся расплатиться с ним, нарубав дровишек, насобирав лукошко мухоморов или принеся пару ведер воды из ближайшего болотца. Макс тоже так не думал). Гусениц набралось до обидного мало, и мальчик решил добавить еще пару-тройку дождевых червей. Он сомневался, станут ли кузнечики их кушать, но ведь могло попасться еще что-нибудь стоящее, кроме червей. К тому же, Макс никуда не торопился, до обеда времени оставалось что-то около часа, а кузнечики до той поры потерпят. Одним словом, он продолжал охоту. Макса всегда забавляло, когда кто-то начинал травить анекдоты про рыбаков, которые, кроме прочего, шли "копать червей". То есть, конечно, если рыбакам охота лопатой помахать, размяться - тогда да, тогда все понятно. А то ведь можно заподозрить, что дядьки просто не знали о существовании более легких способов запастись необходимым количеством приманки. Макс давно заприметил две старые-престарые доски, валявшиеся у бани, под заборчиком. Туда он и направился. (- А что ты еще знаешь про чертячника? Да так, пожал плечами Дениска. Что люди знают, то и я. Живет на окраине, наособицу от всех. Угрюмый, нелюдимый. Но если зовут, приходит, помогает. Плату берет охотно, деньгами или так, продуктами. А редко случается, как вот с тобой, что сам назначает цену. Ну вот, кажется, всё. Да ты не переживай, может, и не будет тебе ничего. - Ага, - мрачно кивнул Макс, - не будет. Как в анекдоте: ни сабли, ни папахи, ни коня - ничего мне не будет. Слушай, кашлянул тогда Дениска. Дело есть. Завтра, если тебя дядька отпустит, съездим, посмотрим? И он рассказал Максу про заброшенный дом). Доски, казалось, навсегда пропитались влагой; они были черные, но еще не разваливались от прикосновения. Как раз то, что надо. Макс поддел край одной пальцами, осторожненько приподнял и быстро поставил распорки - небольшие, приготовленные заранее палочки. Можно, конечно, было бы и просто откинуть доску, как крышку дряхлого сундука Природы, но так удобнее. Потому что, лежа на подпорках, доска создает тень, а многим тварюшкам важнее не прикосновение к их спинам деревянной поверхности, а именно тень - тогда они не будут беспокоиться и останутся на своих местах. Откуда их Макс и повыловит. По опыту он знал, что под такими вот досками обитает несметное количество разновеликих зверюг. Под этой, например, обнаружились: обыкновенный тритон, огромный пестрый слизнячище, улитка с желто-черной раковиной, несколько улиточек поменьше, толпище мокриц (эти тут же дали деру со всех своих многочисленных ног), несколько кивсяков, парочка рыжевато-бурых, словно лакированных, уховерток, мрачная жужелица, юркнувшая в щель между доской и землей, ну и, разумеется, черви (в том числе и дождевые), самых разных размеров и окраски, пугливые и самоуверенные, вялые и активные... В общем, как сказали бы древние, сия нерукотворная сокровищница природы была заполнена до пределов. Макс привычно оглядел возможных претендентов на обед кузнечикам и кое-кого отправил в ловчую банку. Потом убрал распорки и опустил доску обратно, следуя заветам талантливейшего зверолова всех времен и народов, Джеральда Даррелла: "всегда возвращай на место перевернутые бревна, потому что под каждым - дом множества живых созданий". Теперь следовало бы уже идти кормить кузнечиков, но Макс ведь был рядом с баней - ну как устоять от соблазна! Он оставил ловчий инвентарь у корней молоденькой яблони, что росла почти у дверей, и шагнул к черному, чуть перекошенному и как будто вбитому в землю зданьицу. Стоя у порога, пригляделся. Внутри было темно, пахло как-то по-особенному, шампунями, мылом, но и чем-то еще, совсем незнакомым. Пригнувшись (дверной проем даже для Макса оказался низковат), мальчик проник в первую комнатку. Первое, что сразу бросалось в глаза - большущий металлический цилиндр с дверцей на боку и трубой, проколовшей крышу. Справа - скамейка, дальше, у цилиндра - широкая полка ("Полок", - догадался Макс). А слева в стене виднелась еще одна дверка, но запертая на массивный амбарный замок. Мальчик подобрался поближе к полоку, с интересом разглядывая его - да и вообще само устройство бани. - Мам, я вот о чем... - Ды ведаю, пра што ты, ведаю. Самой, гадаешь, лёгка? Скрипнула калитка. Та самая, что рядом с баней, та самая, через которую на огород ходят. Или - с огорода. - Что теперь будет? Знаешь, я хочу пойти к нему и... договориться, спокойно произнес Юрий Николаевич.
– Пускай оставит ребенка в покое, а вместо этого... - Не патрэбен ты яму!
– отрезала баба Настя.
– Кали був бы патрэбен, так и таргавау бы ён цябе. А яму Максимка знадабиуся... абы б тольки ведаць, навошта! - А может, просто старик на всякий случай о долге говорил, а на самом деле... - Ты, сынку, начэбта и жыу тут, але, гляджу, штось з табою сталася. Забыу пра усё, зусим забыу. Нешта ён "на всякий случай" рызыкувау бы жыццём? - Не видел я что-то, чтобы чертячник жизнью рисковал. - Так то ты не бачыу. Табе й не палагаецца. Але ж я табе кажу: рызыкувау. Павер ужо мамцы - яна ведае, што гаворыць. Бабушка и дядя остановились на веранде, но Максу до сих пор было слышно их разговор; правда, для этого ему пришлось подкрасться к самым дверям бани. Он, конечно, не собирался подслушивать, но и получилось-то все само собой. Зато теперь Макс лучше сможет понять, почему дядя и бабушка поступили так, а не иначе, почему позвали чертячника. - Но знаешь, мам, меня даже не колдун наш пугает. Я, если честно, в городе разучился верить в колдунов. Есть законы, милиция, и ничего он не сделает против них. А вот то, как Макс отнесется ко всему этому, когда узнает... Я боюсь потерять его доверие. И так у паренька близких почти не осталось, Семка, правда, пытается выкарабкаться, но неясно еще.... А если он и от меня замкнется. Отчуждение в таком возрасте - это ж у него на всю жизнь останется, шрамом на душе. Вот чего я боюсь. - Верна баишся, - одобрительно кивнула бабушка.
– А тольки пра чарцячника забываць не варта, ой не варта! С этими словами она отправилась в дом, и дядя - вслед за ней. А Макс выбрался из бани, подобрал свой охотничий инвентарь и пошел кормить кузнечиков.
3
В соседней ("печной", как ее называл Макс) комнате громко смеялись. Разные люди, много людей. Но и знакомые голоса есть: дядя, бабушка, Дениска, Светланка и Марина. Макс сладко потянулся, лениво размышляя, вставать или не торопиться? ...После обеда он решил лечь и немного вздремнуть, а перед сном поразмыслить над услышанным сегодня. Теперь, после подслушанного у бани разговора, мальчик мог по-прежнему доверять дяде и бабушке. Он понял, что у родных попросту не оставалось другого выхода. Доктора звать не стоило все равно бы он ничего не сделал: выписал бы какие-нибудь таблетки или забрал в больницу, но в любом случае лечил бы следствия (высокую температуру, головную боль и т.п.), а не причину. Потому что вряд ли его, доктора, в институте учили снимать злое чародейство. А как, скажите, можно вылечить болезнь, не веря в ее существование? (Макс и сам не поверил бы, если б не был тогда в электричке, если бы не его прокляли!) Да, это объясняло и оправдывало поступок бабушки и дяди, - но ни на вот столечки не помогало ответить на вопрос, чего хочет чертячник. Но не идти же к чародею, спрашивать! "А-а, ладно. Скоро уеду - и все, пускай тогда ищет меня в городе. У него, наверное, и денег таких нету, чтобы билет купить на поезд, даже в один конец". "А нужен ли ему билет?
– мелькнула шальная мыслишка, такой себе здравый дядечка, который иногда высовывался откуда-то из-за порьтер сознания и очень любил портить Максу настроение.
– Билет, говоришь? Ну-ну! Он же чародей, он с чертями знается (по крайней мере, все тут так считают). На кой черт - ой, извини за словоблудие!
– но - на кой ему билет, а?" "Это мы еще посмотрим, - неуверенно заявил дядечке Макс.
– В городе все по-другому. Может, и черти там бессильны, и вообще. Колдуны ж почему-то в городах не живут". "Уверен?" Максу так и не удалось возразить, потому что он заснул, а проснулся только сейчас, из-за смеха людей в "печной" комнате. Мальчик уже позабыл о своих сомнениях и страхах - и сомнения, и страхи сгинули, растворились во сне. Наверное, хорошо, что так получилось. Много ли толку в размышлениях о том, сохраняется ли сила колдуна в городе, могут ли там помочь ему черти?
– что толку, если до города еще нужно добраться?..
4
Отсмеявшись, начали прощаться. Пока Макс оделся и вышел в "печную" комнату, почти все ушли; но все равно там было тесновато. На диванчике у печи сидели Светланка и Марина, а также еще какой-то молодой паренек (оказалось, Маринин муж), за столом - бабушка и дядя. - Славик хочаць, абы я у горад ехала, - говорила Марина, нежно обнимая мужа одной рукой, прижимая вторую к объемистому животу, туда, где уже жил новый человечек.
– Але я кажу: не паеду. Правильна, цётка Насця? Мне яшчэ доуга чакаць, месячышка точна ёсць у запаси. А так - адпачну, на прыродзи пабуду. И не кажы ничога, - повернулась она к Славику.
– Вун лепш пазнаёмся, гэта цётки Насци унук. - Добры дзень, - улыбнулся тот, протягивая Максу руку. - Добрый день. Мальчик рассеянно отметил, что за окном уже темнеет. Он пересек комнату и сел рядом с дядей и бабушкой на лавке, за столом. - А усё ж таки, - покачал головой Славик, - лепш бы ты паехала з нами. Потым - тольки ж праз нядзелю змагу прыехаць. А кали што станецца? Сама ж на аутобусе не паедзеш, знаю я цябе. - Ай, який жа ты! Кажу ж, усё будзе у парадку, - отмахнулась Марина. - Гэта ён перажавае, што ты кагось тут сабе знайдзешь, - хмыкнула Светланка.
– Як у тым анекдоци. И она рассказала про бабку с дедом; как дед все приставал к бабке с распросами, мол, не изменяла ли она ему с кем в юности. Бабка отнекивалась, даже сердилась, и тогда дед напомнил: "А Митька? Когда я на два дня раньше с командировки вернулся?
– мне тогда показалось, что кто-то у тебя был. Не он ли? Ну, признавайся, старая! Был?! Где прятала?" Ну а бабка руками всплеснула: "Ах ты ж, скляроз-скляроз!", подбежала к шкафу, открыла...
– а оттуда скелет вывалился. При этом Светланка не просто рассказывала анекдот, а еще и показывала. Она как будто играла героиню: и руками всплеснула, и к шкафу, что стоял в комнате, подбежала, и открыла его...
– с одной из полок что-то упало: раз, другой, третий. - Косточки скелетные сыпятся, - улыбнулся Юрий Николаевич. Светланка наклонилась, подняла упавшее. Это оказались карты, и девушка, извиняясь, положила их на стол. - Дык ты ужо б усю калоду выцягнула, - сказала бабушка.
– И згуляли б. Пока девушка доставала колоду (она лежала там же, на полке, просто почему-то верхние карты не удержались и соскользнули), Макс потянулся к желтевшим на столе кусочкам картона. Замусоленные, потрепанные. Шестерка пик, шестерка крестовая. И тройка пиковая... нет, тройка пиковая и тройка крестовая, просто последние две слиплись между собой и, казалось, что это одна карта. - Ну, - сказал Славик, - мяне б ужо час идци - а то сами паедуць, мяне пакинуць. Он попрощался со всеми, нежно поцеловал жену и отправился на двор Гордеичихи, откуда уже доносилось тарахтение мотора. Сели играть - Макс и дядя против девушек. Бабушка расслаблено наблюдала за "дзяцьми", улыбалась их веселым репликам; потом вспомнила о чем-то, ушла на веранду и оттуда было слышно, как гремит посуда, стучит нож и что-то шкварчит на плите. Вся эта атмосфера уюта и покоя неожиданно убаюкала Макса. Очень давно уже он не чувствовал ничего подобного: дома ведь все с некоторых пор переменилось, и отнюдь не в лучшую сторону. А здесь - в неспешном благодушии шелестящих карт, кухонных шумов, шуток, которыми обменивались игроки, - мальчик ощутил причастность и сродненность со всем: с окружающими людьми, с вещами, с деревьями за окном, с черной кошкой, выглядывавшей из-за печи, с домами, протянувшимися вдоль дороги, - с целым миром... Вспомнился Маугли: "Мы с тобой одной крови, ты и..." /я ведаю, што кроу моцная, магутная. Наследничак. Ён усё адно не зможа атстараницца. Гэта немажлива/ Мальчик вздрогнул. Точно, чертячник что-то говорил о крови! Может, ему нужна Максова кровь?.. И вдруг, словно отзываясь на мысли мальчика, скрипнула калитка во дворе, зарычал, а потом сорвался на лай Рябый. "Наверняка он! За мной!" Но это был Дениска - Гордеичихин внук прибежал напомнить Максу, что на завтра они договорились о прогулке. Заодно мальчики получили от дяди разрешения на эту самую прогулку. Разобравшись с деталями и утвердив время сбора, Дениска умчался к себе. "Бацьки паехали, то и носицца, як скажэный", - прокомментировала Светланка. Вечер постепенно набирал глубину и мощь ночи. Вовсю заходились сверчки, на чердаке шебуршили мыши, а в окно стучался мохнатый мотылек-бражник. Приехал с работы дедушка; закончили играть, сели ужинать, а Светланка с Мариной ушли к себе. После еды Николай Михайлович, прихлебывая из громаднющей кружки молоко, внимательно поглядел на Макса и велел: - Разпавядай. - О чем?
– растерялся Макс. - Як табе жывёцца у горадзе, - объяснил дед.
– Ты ж у нас ня быу дауненька. Саскучылися мы па табе ды па бацьку твайму. Так што разпавядай. И никуда не денешься - пришлось Максу рассказывать, долго и обстоятельно, отвечая на многочисленные дедовы "А як?..". Он понимал дедушку, хотя, конечно, был не в восторге от этого вечера вопросов-ответов. Но наконец Николай Михайлович успокоился, похлопал внука по плечу ("Маладец, унучык") и пошел во двор, запереть калитку. Перед тем, как отправиться в кровати, мыли в тазу ноги. Растревоженный собственным рассказом, Макс засиделся, вспоминая об отце: все ли у него в порядке, хорошо ли себя чувствует, удачно ли лечится. Даже не заметил, как подошел и опустился рядом на скамейку дядя Юра: - Ну что, козаче, о чем думу думаешь? - Про папу. Юрий Николаевич приобнял племянника за плечи, похлопал: - Все у него будет хорошо. Вот увидишь. Кстати, надо будет нам с тобой на почту сходить, позвонить ему. Завтра навряд ли получится, а вот во вторник обязательно сходим, договорились? Ну, - он поднялся, - не засиживайся тут, а то замерзнешь. Да и завтра тебе рано вставать - Дениска ж тебя вроде на экскурсию поведет, а? Не забыл? Скоро Макс вытер ноги и пошел спать. Мальчик заснул быстро и легко, и ему снились баня, и хоббиты, и голодные кузнечики - но к утру он обо всем забыл. А завтра они с Дениской отправились к заброшенному ведьминому дому.
Глава четвертая
Что за дом стоит, погружен во мрак, на семи лихих продувных ветрах всеми окнами обратясь в овраг, а воротами - на проезжий тракт?! В. Высоцкий
1
Мечта о велосипеде была у Макса из разряда тех невыполнимых грез, которым если и суждено сбыться, то уж никак не в обозримом будущем. Причем мальчик с прозорливостью, свойственной подросткам его возроста, подзревал, что когда велосипед-таки появится, необходимости в нем уже не будет. Однажды по телевизору Макс даже слышал некую песенку в исполнении старого барда (передача как раз и была посвящена памяти оного), где звучали такие строки: "Теперь у меня в передней пылится велосипед - пылится уже, наверно, с добрый десяток лет. Вот только того мальчишки больше на свете нет, а взрослому мне не нужен взрослый велосипед!" Песня была, конечно, совсем о другом, но именно эти слова запали Максу в душу. При маминой жизни мальчик еще мог надеяться, что родители купят ему "машину", теперь же... а-а, и говорить не нужно! И так все понятно. Изредка Макс утолял свою жажду к быстрой езде, выпрашивая у Кольки Зайко его "Десну" - и тот почти всегда давал другу покататься; но не будешь же всю жизнь ездить на Зайковской "Десне"! И все-таки Макс никогда не переставал надеяться, что вдруг случится чудо и он обзаведется собственным велосипедом. К сожалению, с каждым годом чудесам в его жизни оставалось все меньше и меньше места. Первым дезертировал Дед Мороз (со Снегурочкой, но Снегурочка в представлении Макса никогда особой волшебницей не была, а вот Дед...). Потом пришел черед некоторых сказочных персонажей, в существование которых Макс с детства верил. Потом... Да, следующей жертвой оказались всяческие конкурсы, якобы проводимые газетами и телевидением. Колька однажды рассказал другу, что на самом-то деле там заранее знают победителей - "и уж поверь, среди них нету посторонних и случайных людей". А после потери веры в конкурсы - на что еще оставалось надеяться? Да кажется, не на что... Поэтому сейчас, глядя на новенький Денискин "Аист", небрежно прислоненный к стенке гаража, Макс мысленно вздохнул - а потом вздохнул и вслух: - Дашь покататься? - А чаго ж не даць?
– искренне удивился Дениска.
– Бяры. Гордеичихин внук с самого утра был сегодня в приподнятом настроении: родители вместе с младшим братом-нытиком "свалили" в город, и Дениска на целую неделю остался один (Светланка послезавтра тоже должна уехать). Правда, бабушка Александра Трофимовна - женщина суровая и тяжелая на руку, особо сорвиголовничать внуку не позволяла, но в то же время свободы давала больше, нежели родители. Сейчас Гордеичиха стояла на веранде и с интересом рассматривала Макса. Была Александра Трофимовна телом мощной, монолитной и оттого издалека могла бы даже показаться стариком, если бы не простое полотняное платье да белый, с бахромой, платок. Кстати, и лицо Гордеичихи, широкое, грубое, с черными волосиками над верхней губой, больше годилось бы мужчине. Только глаза Денисковой бабушки были по-женски проницательны и цепки; и сейчас они неотрывно следили за Максом. - Добрый день, - тот немного растерялся от такого неприкрытого внимания. - Добры, - великодушно согласилась Гордеичиха.
– Мне пра цебя Дзяниска гаварыу - казау, ты у кузнечыках знаесся. В сказанном прозвучал вопрос, так что Максу пришлось кивнуть: - Да, немного разбираюсь. - Тады, можа, и пра каларацких жукоу ведаешь - як вывесци? - Нет, - развел руками мальчик.
– Тут даже ученые затрудняются... - Ба, - вмешался Дениска, - мы паездем, добра? - Ды едце ужо, едце, ня церпицца им. Штоб к вечару не забылися павярнуцца, - велела вдогонку Гордеичиха. Подхватив велосипед под одну руку, а Макса - под другую, Дениска спешно покинул бабушкин двор. - Ну яе, - пояснил он, когда приятели оказались на дороге.
– Яшчэ прычэпицца да чагось - и не выберамся зусим. Макс несмело взглянул на "Аист". - Бяры, бяры, - отозвался Дениска.
– Я ж абяцау. Если честно, то он был сегодня очень заинтересован в том, чтобы расположить к себе Макса. Кто их знает, городских, а вдруг забоится в последний момент... Лучше подстраховаться. Макс же, не отягчая свою душу ненужными подозрениями, попросту взобрался на "Аист", кивнул Дениске - и ребята отправились в путь, по дороге, навстречу приключениям. Мальчики не видели, как наблюдавшая за ними из окна Гордеичиха, перекрестилась и тоже вышла на дорогу - вот только побрела совсем в другую сторону.
2
Ах какая была погодка, какое великолепное летнее утро заполонило все вокруг! Макс цокал звоночком и с налаждением крутил педали, то вырываясь далеко вперед, то возвращаясь назад и описывая вокруг Дениски восторженные круги. А воздух!
– ай, что за воздух, так и просится в легкие, распирает грудь, превращает ее в большой воздушный шарик!.. А солнце!
– зверек мохнатый, а не солнце, пушистый, улыбчивый, благостный!.. А ветер!
– разве ж в городе бывают такие ветра, чтобы, уподобляясь чистой речке, омывали твое лицо, приятельски взлохмачивали вихры, чтобы вышибали из глаз слезу, но слезу не болезненную, а приятную!.. А трава вокруг, а птицы!
– да что говорить, не о чем говорить; и слов-то таких не существует еще, не придуманы людьми! Да здравствует лето! Да здравствуют каникулы! Да здравствует велосипед - лучшее изобретение человечества всех времен и народов! Дениска размеренно шагал позади и таинственно улыбался, наблюдая за Максовыми пируэтами. Пускай приятель "отрывается", а ему, Дениске, не жалко, он уже свое наездил. Велосипед-то, по сути, не роскошь, а средство передвижения, - для владельца, конечно. Грунтовка, по которой двигались мальчики, была главной (и вообще одной из двух существующих) улиц села. Именно по ней, только с другой стороны, в пятницу вечером Ягор Василич ввез в Стаячы Камень дядю Юру и его племянника. То, что сейчас ребята направлялись не к дому чертячника, вызвало у Макса невероятное облегчение. По собственной воле мальчик не собирался лишний раз дразнить судьбу, более того, он втайне надеялся, что и уезжать из деревни они с Юрием Николаевичем будут другим путем. Мало ли как сложатся обстоятельства... В любом случае, до того еще уйма времени, а теперь можно просто расслабиться и получать удовольствие от блаженности момента. Макс и получал: подставлял лицо солнцу и ветру, двигая вперед "машину" и легонько улыбаясь миру уголками губ. И даже Дениска в конце концов не выдержал, заразился приятелевой восторженностью - подгикнул, хлопнул в ладоши и помчался за велосипедом, разбойничьи улюлюкая и хохоча. Мимо проносились дворы, обиженно рявкал ("Чего дразнитесь, кое-кто вон на цепи сидит!") за забором пес, с умиротворенностью запечного сфинкса провожала взбаламошных мальчишек взглядом кошка, брела к колонке какая-то согбенная старуха - да так и остановилась, приложила к похожему на позавчерашний блин лицу ладонь, вздохнула. Вперед! вперед!! вперед!!!
– шуршали под шинами камешки, барабанил подошвами Дениска, удивленно прогудел над ухом шмель - вперед! вперед!! вперед!!!
– навстречу лету, навстречу таинственным местам, загадочным случаям, навстречу жизни - вперед! вперед!! вперед!!! - Дзяниска!
– крикнула сидевшая на лавочке у желто-зеленого дома женщина. - Куды бяжыцё? - Да лесу!
– отозвался тот, ни на миг не останавливаясь. Дорога постепенно забирала чуть влево, и скоро за домами уже проступило поле, а за ним - влажный изгиб речки. "Струйная", - догадался Макс. Он поневоле притормозил, чтобы полюбоваться открывшейся картиной. Пшеница здесь подступала к самой грунтовке, широкая полоса поля как бы разбивала деревню на две части - потому что за ним снова вдоль дороги выстраивались дома, но уже в меньшем количестве; потом их разделяла река, а после, у самого горизонта, грунтовка терялась в голубоватой дымке леса. - Кстати, - обернулся Макс к Дениске, - а почему ты сказал той тетке, что мы едем в лес? - Таму што да лесу и едзем, - отмахнулся приятель. Он немного запыхался от дикой пробежки и теперь явно не горел желанием вести длинные разговоры. Зразумеешь, кали прыбудзем. В конце концов Дениска забрался на багажник, и ребята медленно поехали дальше. Поле что-то напоминало Максу, и он всю дорогу безуспешно пытался сообразить, что же именно. Потом снова появились дома, два или три, а там и речка предстала в полной красе, узкая, но быстрая, с очень крутыми берегами. Велосипед промчался по металлическому мосту, снова скользнул на грунтовку, и некоторое время по обе стороны от дороги расстилалась долинка с одиноким зданьицем справа; но зданьице пока было еще далеко и рассмотреть его не удавалось. Правда, чем ближе подъезжали ребята, тем меньше Максу хотелось рассматривать этот домик. А взгляд против воли так и прыгал в ту сторону, к плотной приземистой хатке. Ее двускатная крыша раскорячилась настолько, что казалась плоской, окна, забитые крест-накрест темнели угрюмо и угрожающе... Но не крыша, и не окна больше всего поразили Макса - не они, а то, на какое расстояние отстояла избушка от ближайших домов, что тянулись дальше вдоль дороги. Создавалось впечатление, будто остальные хаты сторонятся этой заброшенной избушки. И, конечно, Макс сразу же догадался, что именно о ней вчера говорил Дениска. Мальчик начал было сворачивать к одинокой хатке (он не хотел, и если бы был один, то безо всяких там сомнений взял да и поехал бы обратно, но рядом сидел Дениска, а перед ним праздновать труса Макс не собирался). - Стой!
– неожиданно скомандовал Гордеичихин внук.
– Ты чаго? - А?
– не понял Макс. - Я ж казау, едзем да лесу, - вздохнул Дениска.
– А ты звяртаеш. Давай, жми далей па дарозе. - Но... - Давай-давай, - рассердился приятель. "Ну что же, если ему так хочется. Может, сам перепугался и передумал..." Но разумеется, Дениска не передумал. Просто прямо на глазах всей деревни подъезжать к дому ведьмарки не годится, объяснил он чуть позже, когда ребята уже миновали последние домишки и добрались до леса. А так мы сделаем крюк, обойдем через лес дворы и спустимся к речке, а потом под бережком (ты ж видел, какой там берег крутой) подберемся к избе старухи. И никто нас не заметит. Дотумкал? Вообще-то Макс не понимал, к чему такие сложности, но послушно кивнул. Ему казалось, что это все сам Дениска и напридумывал, чтобы интереснее было... ну и чтобы немного попугать "городского". Въехали в лес. Закачались по обе стороны дороги ветви, зажужжало празднично комарье; стрекотнула сорока над головами. Не так давно Макс сделал для себя открытие: каждый лес (да и не только лес, а вообще всякое поле, парк, речка) обладают собственной индивидуальностью. И бывают они, как и люди, радушные и угрюмые, маленькие и взрослые, здоровые и больные. Этот, например, походил на цепного волкодава: вроде и приручен, но близко лучше не подходить. В данном случае - в чащу не углубляться. И даже далекие женские голоса ("Дзеуки у ягадах", - объяснил Дениска) не могли обмануть. Лес впускал в себя людей и терпел их, но в любой подходящий момент готов был оскалиться и укусить. Поэтому Макса порадовал тот факт, что очень скоро тропка, по которой они ехали под чутким руководством Дениски, вывела к лугу. Ну, не совсем лугу точнее уж, открытому пространству, частично расшматованому на лоскутья огородов, частично - свободному от человеческого влияния, поросшему высокой травой, с группками низкорослых деревьев тут и там. Мальчики ехали у самой кромки леса - Дениска считал, что "высовываться" еще не время. Лучше подстраховаться. Макс не спорил, он до сих пор надеялся, что приятель передумает. А с другой стороны - здесь, в отдалении от заброшенной избушки, страхи как-то сами собой рассеялись. Ну дом и дом, старый, дряхлый - чего ж трястись-то от ужаса? Тем более, что уж кто-кто, а Макс отлично знал о существовании вещей, которых на самом деле стоило бояться. И по сравнению с ними /заткнись, заткнись, слышишь, заткнись, а то.../ избушка казалась театральной декорацией - не более того. - Цяпер паварачавай, - скомандовал Дениска.
– Да Струйнай. Тольки спачатку з веласипеда злезем. Это, значит, чтобы не маячить на горизонте. Ну и ладно, и пожалуйста. Макс покинул седло - дальше шли пешком: не то, чтоб очень быстро, но и не слишком задерживаясь. Уже почти добрались до речки, когда справа Макс разглядел наконец то, что до сих пор принимал за рощицу. Теперь, вблизи, стал заметен и заборчик, и кресты. "Ну да, правильно, ведь то кладбище - от деревни, в которой живет Ягор Василич. А это - здешнее". Но никаких особых эмоций открытие у мальчика не вызвало. И даже мысль о том, что заброшенная избушка и кладбище находятся почти рядом друг с другом, не смутила его. Воспоминание об ином страхе /я сказал заткнись - и проваливай/, вот уже долгое время, казалось, надежно забытом, завладело сознанием Макса. И знал ведь, что лучше не думать! Но думал.