Круги ужаса(Новеллы)

Я, наверное, пробежал не одну милю, пока не рухнул от усталости у подножия заросшего травой холма. Издали доносился смутный шум, его прорезал тоскливый перезвон колоколов, а на горизонте сияло жуткое пламя.

* * *

Если бы меня обуревала жажда знания, я бы мог проникнуть в самые черные тайны потустороннего мира. Но меня вел только дух флибустьера, и я считал, что мой акт возмездия и справедливости поставит точку в этом приключении.

Я вернулся на реку Аллер к своим удочкам, но однажды утром, отправившись за сетями, встретил человека в пальто из серого драпа и в странной шляпе, который расхаживал по берегу и читал газету. Через несколько мгновений он прочитал ее, и исчез в сосновой роще. Ветер подхватил листок, поднял высоко в воздух и уронил на землю.

Вернувшись домой, я увидел, что он зацепился за изгородь. Это была страничка из старой иллюстрированной газеты, прочитав которую я понял, что приключение далеко не завершено.

В верхней части страницы была репродукция гравюры XVII века на дереве. На ней был изображен Сторкхаус, рисунок сопровождался несколькими строчками:

«Дом в Хильдесхайме, подаренный принцем Питеру Сторкху. Этот художник конца Средневековья прославился, а вернее, обрел всеобщую ненависть своими картинами с муками ада, черпая свое вдохновение в Дантовом Аде. Эти картины были столь ужасны, что все церкви, за исключением Святого Себада в Нюрнберге, отказались от них даже в качестве дара».

Слово Ад было подчеркнуто красным карандашом.

Я не очень много читаю, но в свое время читал Дантов Ад, потому что однажды присутствовал на споре студентов-теологов, где Данте называли истеричным лжецом, а его произведение — оскорблением божественной доброты.

Прочтя эту книгу, я согласился с теологами и счел самым глупым и отвратительным среди всех описаний сжиганий, сдираний кожи и членовредительств вечную пытку Искариота, которого бесконечно пожирает адское чудище.

Словно жало вонзилось в мою плоть. Человек в шляпе был тем самым человеком с ключом с кладбища, и он передал мне листок, чтобы напомнить о Сторкхаусе и о том, что этот дом был вечной пыткой для Иуды, которого вечно пожирает демон. Образ Иуды вдохновил Сторкха, живописателя Дантовых ужасов — все это было звеньями одной цепочки и скрепляло все в одно целое.

Я, похоже, понял главное — «дух» Сторкхауса давал объяснение. Он заговорил со мною, как и с Биллом Кокспуром, образами, почерпнутыми из моих воспоминаний.

В доме моего дядюшки Бена в Кенте властвовал полтергейст. Мы пригласили из Фландрии монаха, который изгнал духа. Его слова и пришли мне на память: «Несчастная душа, полная грехов и преступлений, которая из ужаса перед Вечностью и перед тем, как окунуться в нее, избрала себе пристанищем эти камни…».

* * *

Но кто-то то и дело шлет мне конверты, набитые прекрасными банковскими билетами?

ПОСЛЕДНИЕ КЕНТЕРБЕРИЙСКИЕ РАССКАЗЫ

Фантастический пролог

Памяти Чосера,

во славу Кота Мурра

и Тому, кто стоит по ту сторону Мрака

Сколько же в мире глупцов!

Ярчайшим доказательством справедливости этой мысли должно служить, на мой взгляду основание литературного клуба Верхней Темзы, члены которого собирались в задней комнате таверны «Ученая сорока».

И вину за это я возлагаю на старую каналью, сэра Дэниэла Кресуэла, который сыграл в мерзкую посмертную игру с наследниками, завещав огромные суммы куче подозрительных фондов.

На средства одного из них основали литературный клуб Верхней Темзы.

«Какая чудесная затея, — злорадно повторяю я, — скажите-ка, литературный клуб Верхней Темзы!» Ютился он на мрачной улице, где есть место только конторам маклеров по морским сделкам, барам для моряков, складам, закладным конторам, постам таможни и речной полиции.

И над этим клубом, шедевром душевного расстройства, распростерлась тень зловредного Дэна Кресуэла.

От его завещания несет безумием и хитростью, как от дьявола серой и миролюбием. В нем перечислены двенадцать постоянных членов, в том числе один президент и один секретарь, а также оговорено право выбирать двух или трех почетных членов из иностранцев.

Надлежало собираться по субботним вечерам, посвящая заседания литературным трудам. Участникам дискуссии подавался холодный ужин, три пинты эля и два стакана пунша или грога, одна глиняная трубка, набитая унцией доброго голландского табака, а также один жетон стоимостью в один фунт, который обменивался на деньги в конце собрания, если вы на нем присутствовали.

Поверенным в делах назначали старого адвоката из Твикенхэма, мистера Грейхаунда.

Президенту, мистеру Шилду, полагалось два фунта, а секретарю, Тобиасу Уипу, — фунт и десять шиллингов.

Сим банальным именем меня нарекли при рождении, и оно не доставляет мне ни радости, ни гордости.

В тот памятный октябрьский вечер в клубе собрались: мистер Милтон Шилд, президент, Сэмюэл Джобсон, Герберт Дж. Пэйн, Рейд Ансенк [1] , Роберт Литтлтон, Николас Терви, Чарльз Роулидж, Бенджамин Доулер, Френк Гоблинг, Джон Сепсун, Филип Брэдл и ваш покорный слуга Тобиас Уип, секретарь.

1

Unthank (англ.) — Неблагодарный (примеч. пер.).

На заседании выбрали двух почетных членов: Питера Кюпфергрюна, немца из Ганновера, и доктора Каниве, француза из Тарба.

В честь иностранцев президент угостил всех пуншем, корнуэльскими устрицами и маринованной семгой.

После выборов мистер Герберт Дж. Пэйн — ненавистный тип — взял слово, чтобы сообщить нам о своих трудах:

— Господа, таверна, в которой мы собираемся, расположена, как вы знаете, неподалеку от Саутворк-Бридж. Если перейти мост и пересечь наискосок квартал Саутворк в направлении Блэкфрайерза, попадаешь в лабиринт старинных улочек Боро.

— Чистая правда, — шепнул я на ухо своему соседу Рейду Ансенку. — Очень жаль, что ничего не могу возразить…

— В глубине одного из тупиков сего древнего квартала есть таверна под названием «Плащ рыцаря». В этом переулке торговцы овощами и рыбой оставляют на ночь свои тележки.

Мистер Герберт Дж. Пэйн сделал большой глоток пива и с хитрецой оглядел аудиторию.

— Вы, господа, из тех, кто — увы! — ничего не знает о Чосере…

— Только не я! — проворчал я. — Не я, попрошу вас не забываться!..

— Вот как! — мистер Герберт Дж. Пэйн ожег меня взглядом змеи. — Отлично, готов отдать должное господину секретарю за его обширные познания, но пусть скажет, какие мысли вызывает в его голове название «Плащ рыцаря».

Я не знал, но сосед мой, Рейд Ансенк, тихо подсказал:

— Это — древний постоялый двор в Саутворке, где Джеффри Чосер встретился с паломниками, направлявшимися в Кентербери.