Круги ужаса(Новеллы)

Смог ушел, уступив место веселому солнышку. Утренний дождь уже смыл нарисованные мелом очертания трупа мисс Труссетт.

Развешивая муку, маринованную семгу и патоку, Дейв с некоторым удивлением слушал высказывания соседок.

— Да сжалится Боже над ее бедной душой!.. Но надо же, бедняга носила шляпу и котелок святых дам из Армии Спасения, а сама была подстилкой Слайку, этому сгнившему заживо лудильщику!

«Смотри-ка, — сказал про себя Дейв, — он был не точильщиком, а лудильщиком. Одно стоит другого…»

— У нее дома обнаружили множество вещичек, исчезнувших из магазина безделушек миссис Хук, где она занималась уборкой.

«Ага, — подумал Дейв Глесс, — магазин миссис Хук не очень большой, но сучка там воровала… Она воровала!»

— Ну что ж, — поставила точку в обсуждении одна из мегер, — земле будет предано тело, а душа отправится к дьяволу!

«К дьяволу, — опять возликовал бакалейщик, — а ведь я первый послал ее к нему! Надо поразмышлять над этим».

Его размышления ни к чему не привели, но ночь Дейв провел неспокойно, и ему на ум пришли новые мысли.

Его сон был нарушен кошмаром, в котором мисс Труссетт не играла никакой роли, но в нем было много необычного, и пробуждение он встретил с облегчением и радостью, хотя до рассвета было еще далеко.

Он увидел, что ночничок погас, а около окна высилась слегка светящаяся фигура.

В то же мгновение начала потрескивать мебель, хотя была она древней, и дерево уже давно не издавало никаких звуков.

С почти человеческим стоном распахнулась дверца зеркального шкафа. Хотя Дейв был уверен, что, как обычно, запер ее на замок. Затем прозвучало три четких и резких удара по стенам и потолку.

Светящаяся фигура расплылась и исчезла.

Дейв тут же заснул, едва успев подумать:

«Аннабелла Труссетт… Я подарил ее дьяволу… Быть может, он так благодарит меня…»

* * *

Ранним утром, когда он поднимал ставни, ему в лицо ударил слюнявый комочек жевательной резинки, и донесся звонкий голос:

— Это тебе, старая сосиска… дожуй ее!

Хэнк Хоппер, юный курьер «Брезилиен Ко», всегда делал подобные гадости. Он ненавидел бакалейщика за то, что тот поймал его на краже пары сушеных орехов из мешка, стоявшего на пороге магазина, а потому мальчишка сравнивал Дейва с сосиской на ножках. Сравнение было оскорбительным, но соответствовало истине.

— Мы еще встретимся, дрянной мальчишка, — пробормотал Дейв, — и тебе придется заплатить по счету.

За завтраком, пережевывая поджаренные хлебцы, он прочел в газете полицейские новости. Две строчки было посвящено несчастному случаю, унесшему мисс Труссетт, а три четверти страницы отводилось последнему преступлению «нового Джека-потрошителя».

Вот уже месяц ночной убийца множил свои преступления в портовых районах, но изредка его лезвие — красное лезвие — работало и в менее пустынных районах метрополии.

Впервые в жизни Дэвид Глесс прочел эти сенсационные и страшные новости, а ведь до сегодняшнего дня его интересовала лишь хроника политических событий и театральных новостей.

У него не было определенных намерений; он просто чувствовал, что вокруг него что-то меняется. Но все было смутным, бесформенным, вроде той фигуры, которую, как ему показалось, он видел ночью.

* * *

— Свинячья жизнь!

В этот памятный день своей годовщины он обратил взор в свое прошлое, и причина такой злой оценки собственного существования выкристаллизовалась в образе одного человека — мистера Энтони Брака.

Дэвид Глесс не всегда был владельцем мелкой бакалейной лавки в Лавендер-Хилл.

В двадцать лет он занимал пост экспедитора в Уотер-Воркс в Баттерси. Его взяли на эту должность из-за прекрасного почерка. Он был истинным каллиграфом, умевшим выводить округлые буквы с замысловатыми завитушками. Его мечты не шли дальше должности сборщика морских налогов. Но он не учел ревности своего начальника, мистера Энтони Брака, который тоже умел красиво писать.

В какой ошибке этот злобный человек уличил юношу? Вряд ли проступок был серьезным, поскольку Дейв не помнил о нем, но дело было раздуто с таким искусством и злобой, что бедного каллиграфа попросили найти применение своим талантам в другом месте.

Он уже был готов пополнить несчетную армию лондонских голодающих, когда его дядя Бернард, державший бакалейную торговлю в Лавендер-Хилл, был найден задохнувшимся от дыма неисправной печки. Он умер без завещания, и Дейв по полному праву унаследовал лавку и достаточно крупные сбережения, четверть которых ему щедро оставили налоговые службы.

После этого счастливого дня Дэвид Глесс не вспоминал о мистере Энтони Браке.

— Какая свинячья жизнь!

Занимая должность сборщика налогов и имея то, что могла принести продажа дядюшкиного наследства, он мог бы жениться на служащей Уотер-Воркс, мисс Джейн Грейвс, жить в удобной квартирке далеко от свалки Клепхэм-Коммон и не дышать запахами маринада, пряностей и черного мыла.

Он мысленно произвел небольшой подсчет:

«Мне было двадцать два, когда меня уволили из Уотер-Воркс, а Энтони Браку исполнилось сорок. Сейчас ему должно быть около семидесяти пяти. Но жив ли он еще?»

Этот же вопрос Дейв Глесс задал себе и в воскресное утро, выходя из англиканской церкви на Лавендер-Свип.

Близился апрель, небо и необычная мягкость погоды приглашали к прогулкам. Тем хуже для клиентов, которые, презирая его право на воскресный отдых, колотили кулаками в закрытые ставни бакалейной лавки.

Дейв направился в сторону Мосбери-род — там располагалась контора Уотер-Воркс. Напротив нее открывался проезд к Клепхэм-Джанкшэн, где красноватые стены железнодорожного склада обрамляли крохотный оазис зелени, которому забыли дать имя.

Некогда в обеденные часы Дейв отправлялся туда, чтобы проглотить огромные бутерброды, потом спешил уйти, ибо на единственной скамейке сквера любил переваривать более обильный завтрак сам мистер Энтони Брак.

Оазис не исчез; на деревьях уже появился белый пух, а в синем небе выделывали пируэты ласточки.

Дейв не удивился, увидев на скамейке хилого старичонку с козлиным профилем и узнав в нем своего бывшего начальника.

Он сел рядом, и старик заворчал от неудовольствия.

— А вот и вы, Брак! — сказал Дейв.

Старик мрачно глянул на него и прошепелявил:

— Я ваш не жнаю.

— Зато я хорошо вас знаю… У нас все те же верблюжьи ноги? — усмехнулся лавочник, вспомнив, что мистер Брак всегда страдал от мозолей и торчащих косточек.

— Я… вам жапрещяю… — заикаясь, проблеял мистер Брак.